Удивительным образом это не нарушило хороших отношений между Веллером и Николаем Гошкевичем. Впрочем, пожалуй, ничего особенно необычного в этом нет, поскольку их связывал общий интерес — добывание контрактов от Главного артиллерийского управления Военного министерства и общее ожидание тайного содействия со стороны полковника В.Г. Иванова. Хотя Иванов, представший впоследствии перед судом, утверждал, что после 1912 года никаких дел ни с одним из этих господ не имел, факты свидетельствуют об обратном41. Дело обстояло следующим образом: Иванов, смертельно боявшийся, что его должностные преступления будут преданы гласности, в 1912 году настоял, чтобы отныне все отношения с деловыми партнерами велись в конспиративном ключе. Ни Веллер, ни Гошкевич не могли отныне приходить к нему на службу или телефонировать из дома. Вместо подлинного его имени в устных или письменных упоминаниях о нем следовало использовать псевдоним «Артур». То ли благодаря его совместным с Веллером и Гошкевичем проектам, то ли туг сыграли роль какие-то другие его связи, но к 1913-му, золотому году «Викерса», финансовые обстоятельства Иванова блестяще изменились к лучшему. Если в 1910 году он был столь беден, что смиренно обращался за государственным вспомоществованием, чтобы свести концы с концами, то к 1913-му он стал уже настолько состоятелен, что перебрался в роскошную квартиру из семи комнат, ездил за границу и планировал купить поместье стоимостью в 100 тыс. руб.42
Не забудем и еще одного персонажа, появившегося на сцене сравнительно поздно, — грузина Василия Думбадзе. Как и Веллер, Думбадзе получил высшее образование в Германии, где окончил университет в Лейпциге. Авантюрист и мошенник, он умудрился втереться в хорошее петербургское общество, самозвано объявив себя родственником генерала И. Думбадзе, губернатора Ялты, и играя роль холеного светского льва. Он сошелся с генералом Е.В. Богдановым из императорской свиты, а также с Альтшиллером, Веллером и Гошкевичем, — все это с целью получить доступ к персоне военного министра. Надеясь улестить Сухомлинова, чтобы один из новых железнодорожных путей прошел через земли, которыми владел Думбадзе, предприимчивый грузин надумал сыграть на тщеславии министра и предложил свои услуги в написании его биографии. Интуиция его не обманула: Сухомлинов не только с восторгом отнесся к идее книги, но также любезно предложил снабдить Думбадзе необходимыми материалами. Вскоре после начала войны министр вручил Гошкевичу для передачи своему будущему биографу кое-какие документы, в том числе пакет, озаглавленный «Перечень важнейших мероприятий военного ведомства с 1909 года по 20 февраля 1914 год а» — секретный отчет, составленный Генеральным штабом под руководством Сухомлинова. Военного министра, очевидно, не смущало, что таким образом он давал Думбадзе доступ к секретным документам: хотя в них содержалось подробнейшее описание военных реформ министерства, Сухомлинов считал, что эти секреты с началом войны утратили свою ценность.
Поскольку Думбадзе не обладал сколько-нибудь заметным литературным талантом, он поручил работу над книгой команде литературных «негров». В декабре 1914 года рукопись была закончена и месяц спустя книга вышла из печати. Думбадзе позаботился о том, чтобы Сухомлинов получил достаточно большое количество бесплатных экземпляров. Правительство Георга V, желая вдохнуть в своих подданных уверенность в военном искусстве и доблести русских союзников, оплатило перевод и публикацию книги в Британии43.
Если в Василии Думбадзе Сухомлинов обрел нового друга, то от многих старых друзей он в это время избавился. С течением времени Сухомлинов находил все меньше и меньше привлекательного в чете Гошкевичей; Екатерина Викторовна (не без лицемерия) приписала свое охлаждение к кузену и его жене сексуальной распущенности Анны, вызывавшей у Екатерины нравственное негодование44. Однако гораздо более серьезные последствия имел разрыв Сухомлинова с другим старым знакомым — князем Андрониковым.
В 1917 году, когда политическая паранойя достигла крайней точки, образованная российская публика любила воображать последнюю эпоху императорской власти своего рода кукольным театром, образ этот превратился в idee fixe. Если простодушных увлекало великолепие декораций и костюмов, то мудрые ощущали таящиеся за сценой «темные силы», пуппенмейстеров, дергающих за ниточки. В зависимости от индивидуальных политических симпатий на роль темных сил назначались евреи, масоны, придворная камарилья, распутинская клика, немцы или кто-нибудь еще. Среди имен, часто упоминавшихся в разговорах о темных силах, было и имя князя М.М. Андроникова. Когда после Февральской революции 1917 года Андроников был вызван в суд в качестве свидетеля и должен был рассказать о своих отношениях с Сухомлиновым, он, вероятно бессознательно, начал свое заявление с забавного утверждения: «Я не темная сила»45.
Екатерина Викторовна позже клялась, что они с мужем прервали всякие отношения с князем весной 1914 года, потому что поняли наконец, что тот самозвано принял на себя вид этакого тайного посредника в отношениях с властью. Только тогда, если верить Екатерине, до нее дошла вся правда о бесчестных попытках Андроникова поживиться от военного бюджета посредством, например, покупки земель в Туркестане, по которым, как ему удалось выведать, должна была пройти военная железнодорожная ветка. Узнав о публичном бахвальстве Андроникова: мол, всякий, кто желает иметь дело с ее супругом, должен прежде обратиться к нему, Андроникову, — Екатерина сочла это непростительной наглостью. Именно по ее настоянию Сухомлинов отрекся от князя — после чего Андроников навсегда потерял доступ как в дом Сухомлинова, так и в его служебный кабинет46.
Предложенная Екатериной версия о причинах разногласий между Сухомлиновым и Андрониковым была далеко не единственной — существовало и несколько альтернативных. По словам Владимира Александровича, именно он, а не супруга явился инициатором разрыва отношений с князем; министр также дал понять, что, отказавшись поддержать темные делишки Андроникова с недвижимостью и военными контрактами, нажил себе в князе врага47. Что касается Андроникова, тот утверждал, будто враждебность к нему Сухомлинова была ответом на бесстрашные попытки князя открыть министру глаза на низость и ненадежность таких людей, как Мясоедов и Альтшиллер, против которых он неоднократно предостерегал Сухомлинова48. И, наконец, последнее объяснение, предложенное видным чиновником Департамента полиции, рисовало картину совсем по-иному: по этой версии ссора вспыхнула, когда Андроников явился к Сухомлинову с рассказом об интрижке его жены с А.И. Манташевым, сказочно богатым бакинским нефтяным магнатом, в обществе которого она недавно совершила продолжительное путешествие по Египту. Когда Сухомлинов передал Екатерине сказанное князем, та горячо все отрицала и вынудила мужа дать обещание, что он никогда больше не будет связываться с этим гнусным интриганом49.
Пожалуй, эта последняя версия представляется более основательной, чем все прочие. Для Екатерины несомненно никогда не было секретом происхождение богатства Андроникова, так что полученные весной 1914 года сведения о мошенничествах князя не могли явиться для нее внезапным откровением. Впрочем, и Сухомлинов действительно вполне мог в это же время расстроить какие-то коммерческие планы Андроникова, связанные с Военным министерством, — но если и так, то не следует забывать, что раньше он князю покровительствовал. Также вполне очевидно, что Андроников не мог таить, а потом вдруг высказать мрачные подозрения относительно Мясоедова и Альтшиллера, поскольку с последним У него было несколько общих проектов. Гораздо больше характеру Андроникова соответствовало распространение сплетен об адюльтере — ведь он жил слухами. Поэтому, вероятнее всего, обвинения Андроникова в адрес Екатерины Викторовны (обоснованные или нет) в сочетании с его явными попытками занять место Альтшиллера (который уже паковал чемоданы) в качестве посредника, ведущего к персоне военного министра, послужили основаниями для ссоры. Известно, что Андроников попытался сгладить конфликт, послав Сухомлинову в знак примирения пару дорогих запонок. Сухомлинов дар принял и при этом велел слугам не пускать Андроникова — тут князь понял, что примирения ждать не приходится50.