— Но перейдем к делу, — напомнил он ей, а заодно и себе. — Я хотел бы узнать от вас кое-что конкретное.

— Небось о Лотаре? Ну сплю я с ним время от времени, разве это так важно?

— Да нет, это мне совсем неважно. — Вольрих старался казаться человеком, который в состоянии понять и принять все что угодно. — Я знаю, что Лотар с вами предпочитает говорить о более приятных вещах, чем о работе, но все равно вы о нем должны кое-что знать.

— Если я верно понимаю, вас интересуют бумаги Хорстмана?

— Отлично, Тони, вы все понимаете с полуслова. Ну так и что вы решили? Есть у вас желание рассказать кое-какие мелочи, которые так важны для нас? Например, что в этих бумагах и, главное, где бы их найти? И мы в два счета отменим ваше увольнение. А если вы достанете мне эти бумаги, вполне можете рассчитывать на приличное повышение.

— Какой же вы мерзавец! — сказала Антония Бауэр. Вольрих рассмеялся, хотя и через силу.

— Кем, интересно, ты себя воображаешь? Будущей женой редактора, который если не возьмется за ум, то быстро вылетит с работы? Так что, милочка, довольно разговоров — не позже чем завтра эти бумаги должны быть у меня на столе!

Когда инспектор Михельсдорф, продолжавший следствие по делу Хелен Фоглер, поздно вечером снова зашел в дискотеку «Зеро», ему тут же дал знак Рикки.

— Номер девять из вашего списка уже здесь!

— Так давайте его сюда!

Михельсдорф присел за стол Рикки. Юноша, приближавшийся к нему, сразу вызвал у него неприязнь. На таких молодых людей у него был нюх — слишком много он о них знал.

Юноша сел без приглашения и сразу начал:

— Можете не представляться, инспектор. Вы, насколько я знаю, из полиции нравов. В ваших списках есть моя фамилия, а что вам от меня надо, уже сказал Манфред Циммерман.

— Если вы собираетесь напомнить мне о папаше Циммермане…

— Знаете, моя фамилия Шмельц, но я не собираюсь напоминать даже о своем папаше…

— И кто ваш отец, я тоже знаю, — резко оборвал инспектор. — Только это тут ни при чем. Что вы знаете о Хелен Фоглер?

— То же самое, что и мой друг Манфред. Время от времени мне случалось с ней… поужинать, сходить в кино, распить бутылочку вина. Иногда случалось сделать ей подарок — скажем, несколько грампластинок, новое платье, деньги на такси, чтобы вернуться домой… Но ведь это не наказуемо, не так ли?

— Сколько вы ей давали денег?

— Всегда достаточно. Могу себе это позволить, ведь мой отец…

— Не вмешивайте сюда вашего отца!

— Послушайте, Михельсдорф, вы явно знаете, кто мой отец. Зато не знаете, как он ко мне относится. А он готов ради меня на все!

— Вы собираетесь меня запугать? — Теперь и Михельсдорф вышел из себя. — Ну тогда хватит шутить!

— А разве вы вообще способны на шутку? — скептически бросил Амадей, сын Анатоля Шмельца. Он представления не имел, на кого нарвался.

Беседа ассистента фон Готы с бывшим сотрудником афинской полиции Яносом Д., который находился в Мюнхене:

Фон Гота: До того как покинуть Грецию, вы были сотрудником афинской полиции?

Я нос Д.: Вы правы, но только отчасти. На самом деле все сложнее. Я состоял в антиправительственной боевой организации и поступил на службу в полицию с ее ведома, чтобы получить доступ к информации о готовящихся полицейских акциях и предупреждать товарищей. Когда земля начала гореть у меня под ногами, я эмигрировал. Попросил политического убежища в ФРГ.

Фон Гота: И еще в Афинах вы познакомились с Хайнцем Хорстманом?

Янос Д.: Я опекал его и помог добыть некоторые весьма важные материалы. Все — с согласия нашей организации.

Фон Гота: Хорстман был арестован. Почему?

Янос Д.: Его предали. Причем его же немецкие друзья. Он был им слишком неудобен. Не только потому, что собирал материалы, опасные в политическом плане, но еще и совал нос в личную жизнь своего прямого начальника и работодателя.

Фон Гота: Могу ли я толковать ваши слова так, что человеком, донесшим о его деятельности в афинскую полицию и тем самым вызвавшим его арест, был доктор Шмельц?

Янос Д.: Я не могу утверждать этого на сто процентов, но и не исключаю. Знаю точно, что Хорстмана арестовали, когда он пытался проникнуть на виллу актрисы Марии К., где, как обычно, пребывал доктор Шмельц. Там же находился и его шофер Хесслер.

Фон Гота: Греческая полиция подвергала Хорстмана интенсивным допросам?

Янос Д.: Вы имеете в виду, пытали ли его? Да, всю ночь. Поэтому он так выглядел наутро — едва мог говорить. Так вышло, что к самолету его доставил я. И вот тогда он сказал: «Я у этой сволочи в долгу не останусь!»

Из отчета инспектора Фельдера о беседе с фрау Хельгой Хорстман, проведенной в присутствии ассистентки Ханнелоры Дрейер:

«Место: квартира супругов Хорстман на Максимилианштрассе.

Время: воскресенье, 19.30–20.00.

Мы были приглашены в квартиру. Коллега Дрейер представила меня фрау Хорстман. Та настаивала, что желает говорить со мной наедине. По совету коллеги Дрейер я согласился, но она находилась в прихожей и оставила двери в гостиную приоткрытыми».

— Наконец-то в криминальной полиции нашелся порядочный мужчина! — приветствовала Фельдера Хельга Хорстман. Как обычно, на ней был лишь легкий халатик. На диван не села, а почти легла.

— Слава Богу, это не старая перечница вроде Циммермана или напомаженный пижон вроде фон Готы. Мужчину с первого взгляда видно!

Фельдера такое начало не смутило. Ко всему, что можно было ожидать от хозяйки, его по дороге подготовила Ханнелора Дрейер. И она не преувеличивала.

— Могу я вас просить ответить на пару вопросов? — вежливо спросил он.

— Вначале я у вас кое-что спрошу, — перебила Хельга. — Вы по работе часто вплотную имеете дело с женщинами, вот как со мной, например. Дрожи в коленках никогда не бывает?

— Нет, — честно ответил Фельдер. — В нашей работе обычно видишь столько грязи, крови и мерзости, что на близость женщины, даже хорошенькой, просто нет сил реагировать. И настроения тоже!

Продолжение отчета инспектора Фельдера: «Фрау Хорстман еще несколько раз пыталась перевести разговор на меня. Поэтому я попросил ее подтвердить, что во время убийства Хайнца Хорстмана она находилась в отеле «У трех медведей» на Гетештрассе. Она невозмутимо подтвердила это в полном соответствии с тем, что мы уже знали».

— Но Господи, герр Фельдер, — весело заметила Хельга Хорстман, — что вы строите из себя святого? Что плохого, если двое, которые нравятся друг другу, окажутся вместе в постели? По вам не скажешь!

— Ну тут все дело в том, где, как и когда, — задумчиво произнес Фельдер.

Хельга с улыбкой склонилась к нему, так, что Фельдер не мог не оценить все содержимое ее глубокого декольте.

— Милый инспектор, вы же не думаете, что нормальный человек занимается любовью, только когда испытывает возвышенные чувства или когда его совесть чиста? Я — человек нормальный, поэтому проделываю это охотно и удовольствием всегда и всюду. И представьте себе, бедолага Хайнц так и не сумел оценить мои способности. Особенно в последнее время. Это вам о чем-нибудь говорит?

Продолжение отчета инспектора Фельдера: «Мои попытки узнать о судьбе оставшихся после Хорстмана бумаг не дали никаких результатов. Фрау Хорстман сказала лишь, что будь у нее эти бумаги, она сумела бы ими воспользоваться с толком для себя».

— Что вы все ходите вокруг да около? — спросила Хельга Хорстман, поджав ноги и кокетливо потянувшись. — Я женщина добрая и понимающая, не хотите этим воспользоваться?

— Я на службе, — вяло оборонялся Фельдер.

— Это ничего не меняет, — не отставала Хельга. — Не хотите попробовать вести себя как герой крутого детектива? Вы постараетесь удовлетворить меня, а я вам за это предоставлю кое-какую информацию. Возможно, и какие-нибудь бумаги найдутся. Что вы на это скажете?