— Когда Витте с ней познакомился? — спросил Вебер.

Йоханнес не спешил с ответом.

— Недавно, недели четыре назад.

— Незадолго до отъезда его сына с Анной в Швейцарию?

— Возможно.

— Когда Витте узнал о существовании сестры Анны и сообразил, что можно совершить подмену, он решил убрать Анну, верно?

Девушка даже подпрыгнула.

— Но это невозможно! Не может быть, что Анны нет в живых!

Она кинулась к Йоханнесу.

— Стоп! — крикнул Вебер.— Ни с места! — и показал на Йоханнеса: — Он пока не пришел в себя, но все равно весьма небезопасен.

Гизеллла застыла на месте, растерянно протянув:

— Но мне же сказали, что Анна только временно должна уехать, чтобы родить за границей.

— Ни про какое убийство я не знаю,— заявил Йоханнес.

Девушка повернулась к Веберу.

— Что теперь будет со мной?

— Минимум пять лет,— спокойно сообщил Йоханнес.

— Но я же ничего не сделала! — в отчаянии крикнула она.

— А ты когда-нибудь слышала о соучастии?

— Но я ничего не знала…

Йоханнес ехидно рассмеялся.

— Этому ни один суд не поверит.

— Заткни пасть! — резко оборвал Вебер. Все это не имело смысла. Девушку нужно убирать отсюда, пока она совсем не впала в панику.— Подойдите к столу, Гизелла,— попросил он.

И сам пошел следом, не спуская глаз с Йоханнеса. Взяв со стола листок, он написал адрес Виктории. Скорее всего, той не будет дома, но ее мать все поймет.

— Вот адрес,— сказал он,— немедленно езжайте туда. Хозяйка вас любезно примет. Прошу оттуда никуда не выходить, пока я не приеду. Обещаете? И поторопитесь! — настаивал Вебер.— На углу — стоянка такси.

Она вышла, все еще оглядываясь. Вебер услышал ее шаги по коридору и стук входных дверей. Потом сел за стол, открыл ящик, достал револьвер, снял с предохранителя и положил перед собой.

— Ты сделал роскошную карьеру,— заметил он Йоханнесу, который все еще стоял под стеной с руками за головой.— От паршивого сводника на Репербан до камердинера в богатом доме. А теперь даже до настоящего убийцы.

— Я ничего не знаю ни о каком убийстве.

Вебер кивнул.

— Разумеется, нет, ты просто невинный младенец. Не знаешь, что Витте-младший столкнул девушку в пропасть?

— Нет! А если так и было, пусть сам расхлебывает!

Вебер ничего не ответил: он был убежден, что с помощью приличного адвоката Йоханнесу запросто удастся доказать, что он не имеет ничего общего с происшествием в Швейцарии.

В комнате повисла напряженная тишина. Вебер раздумывал, вызывать ли полицию. Это его обязанность, но были и причины этого не делать. Он взглянул на часы. Прошло уже пять минут, как Гизелла ушла. Она давно уже должна сидеть в такси и ехать к матери Виктории, которая примет ее, не задавая лишних вопросов.

Вебер отвинтил с «вальтера» глушитель, вынул обойму и вытряхнул патрон из ствола. Йоханнес следил за ним с непроницаемым лицом.

Швырнув обезвреженное оружие Йоханнесу, который его ловко подхватил, Вебер рявкнул:

— Пошел вон! Меня тошнит от одного твоего вида!

Оставшись наконец один, Вебер сел поудобнее в кресло и взгромоздил ноги на стол. Он ощущал в душе ужасную пустоту. Слишком многое пришлось пережить за последние дни. Поездка в Швейцарию и объяснения с комиссаром Линдбергом, потом разговор с Ковальским и Гизеллой… День уже шел к концу, но он знал, что сделать предстоит еще немало.

Хотелось выпить, но бутылка была пуста. Он закурил и с удовольствием затянулся. Итоги подводить рановато, хотя теперь он не только держал в руках ключ, но и досконально знал, где находится заветная дверь.

Но можно ли отворить ее? Он не имел на это права, так что оставалось только оповестить полицию. Давно бы нужно было это сделать, и не упускать Йоханнеса. На то, что он утаивал от Линдберга улики по делу фройляйн Грюнер, вторгся в квартиру Ханке, можно еще было при определенных обстоятельствах и желании прикрыть глаза. И комиссар Линдберг готов был многое простить. Но теперь… Что теперь? Если теперь он не сообщит обо всем в полицию, если продолжит в одиночку, как и прежде, заниматься этим делом, то, без всяких сомнений, перейдет границу, дозволенную правом.

Михаэля Витте можно почти на сто процентов уличить в убийстве Анны, если принять во внимание его, Вебера, розыски в Швейцарии и дополнить только что услышанным от Гизеллы и Йоханнеса. Если немедленно не уведомить полицию, он, Вебер, станет соучастником убийства и между преступлением Михаэля Витте и его собственным разница будет только в степени тяжести.

Да, далеко же он забрался! Когда пару лет назад Вебер отказался от службы в полиции, то только потому, что хотел занять четкую позицию. Не хотел иметь ничего общего с полицейским аппаратом, где тон задавали бюрократы, довлела политика и применяли такие методы, с которыми он никогда бы не согласился. Ладно, он ушел оттуда, и что? Нельзя одним махом отделаться от общества, в котором живешь…

Его профессией было раскрывать преступления — этому он научился. Но разве можно толком заниматься такой работой, если уход из полиции лишил его всех необходимых для этой цели средств? Теперь работать можно, только балансируя на самой грани законности, утаивая полученные сведения или вламываясь в чужие жилища в поисках улик. Значит, он выступает на стороне закона, постоянно его нарушая. Это просто донкихотство!

Спустив ноги со стола, он встал, отнес переполненную пепельницу на кухню и высыпал окурки в мусорное ведро. Потом сунул кипятильник в кружку с водой, на поднос поставил банку растворимого кофе и чашку и пошел со всем этим в ванную. Налил воды в ванну, закурил новую сигарету, взял газету, кружку с кипятком. Нежась в ванне, наслаждаясь ласковым теплом воды и ароматом кофе, он скрепя сердце решил: пока полиции ни слова — пока. И если он вступит в конфликт с законом, придется отвечать на всю катушку.

Вебер знал, что только самолюбие заставляет его так поступать, но он вложил в это дело столько труда и перенес столько неудач, что — черт возьми — по крайней мере, следует исправить то, что еще можно.

Он как раз пробегал глазами заголовки на первой странице газеты, когда услышал, как открылась входная дверь. Пришла Виктория, но не одна. Кто-то вошел вместе с ней, и Вебер услышал сопение и голос комиссара Линдберга.

— Я совершенно спокоен… Не хочу нервничать, не могу себе позволить с моим сердцем, но спрашиваю в последний раз…— Голос поднялся до могучего рыка: — Где этот сукин сын? Клянусь, я задушу его собственными руками!

Виктория прошла на кухню, Линдберг следом.

— Я не знаю, где он, герр комиссар. Я ему не нянька, ищите его сами.

— Ладно, я вижу,— гремел Линдберг,— хотя, быть может, вы ему больше чем нянька?

— Надеюсь, небо как-нибудь меня от этого убережет,— заявила Виктория с такой убежденностью, с какой женщины умеют говорить только тогда, когда в чем-то совсем не уверены.— Я…— Она запнулась, ибо именно в эту минуту приоткрыла дверь в ванную и увидела Вебера, сидевшего в ванне с пальцем, приложенным к губам. Не моргнув глазом, Виктория небрежно прикрыла дверь, оставив только маленькую щелку, и продолжала: — Я уже столько раз вас уверяла, герр комиссар, что он не говорит мне, куда направляется. Если хотите подождать, я сварю кофе покрепче.

— Не хочу я кофе,— буркнул Линдберг.— Хочу знать, куда девался этот мерзавец.

Они прошли в комнату. Вебер слышал, как Виктория спросила:

— Так в той истории со Швейцарией все-таки что-то есть?

— Да, что-то есть,— гремел Линдберг, и Вебер слышал каждое слово.— И стоит мне только подумать, что дальнейший ход следствия зависит только от Вебера, я готов лопнуть от ярости. У меня состоялся с Берном продолжительный телефонный разговор. Как мне было сказано, вскрытие показало, что девушка была в положении.

Последовала долгая пауза. Наконец Линдберг продолжил:

— В расследовании фигурировали только белье и обручальное кольцо погибшей. Белье было французским, колечко из Форцхайма, из того ассортимента, который поставляют в Швейцарию и там продают. Нашли оптовика, потом, просмотрев около двадцати тысяч счетов, нашли и ювелира в Невшателе, который кольцо продал. В те дни, когда случилось несчастье, он продал всего три кольца. Два — местным клиентам, которые до сего дня живы и здоровы. Третье купил иностранец. Нашлась квитанция с фамилией клиента: Шарль Делорм. Что с вами? На вас лица нет.