— Вы должны мне верить! — заговорила она с вдруг проснувшейся надеждой.— Я никогда не дала бы втянуть себя в эту историю, знай, что они собираются убить Анну. Мне сказали: Анна выезжает за границу, чтобы там родить ребенка. Чтобы это не привлекло внимания, чтобы не пошли сплетни, я должна была на время занять ее место.

Она снова громко высморкалась в платочек, тем же беспомощным движением, столь характерным для Анны. Сходство между девушками было поразительным. Оно не ограничивалось только внешним обликом, фигурой или чертами лица, нет! Сходство было так велико, что Вебер просто видел настоящую Анну в голосе и даже в походке этой девушки.

Неверно оценив его молчание, она смотрела на него с тревогой.

— Но вы мне верите?

— Да, верю.

— Только дурак в это поверит…

Это Йоханнес дрожащим голосом давал понять, что очнулся.

— Надо же, проснулся! — весело бросил Вебер и приподнял немного «вальтер» с глушителем, чтобы Йоханнес хорошо его видел.

— Что снилось? Когда случается оказия, я всегда рад услужить своим гостям.

Йоханнес сел, потирая челюсть и злобно глядя то на девушку, то на хозяина квартиры. Вебер сказал:

— А теперь я попрошу стать вон там, в углу. Причем лицом к стене, руки на стену на высоте плеч, ладони раскрытые, пальцы расставлены. Понял, о чем речь?

— Это обязательно? — буркнул Йоханнес.

Вебер добродушно кивнул.

— Да, конечно.

И приподнял немного пистолет, чтобы придать весомости своим словам.

Йоханнес ответил взглядом, похожим на связку исключительно острых закаленных игл, которые наверняка продырявили бы Вебера насквозь, не окажись тот исключительно толстокожим. Потом, постанывая, поднялся, все еще глядя на «вальтер», и замер у стены так, как велел Вебер.

Тот повернулся к девушке.

— Продолжайте, Гизелла. Кто, собственно, установил с вами контакт? Сам Витте?

Она кивнула.

— И вы даже не задумались над его предложением, а просто сразу заняли место другого человека?

Она отвечала запинаясь, и он чувствовал, как все это ее гнетет.

— Я видела только деньги, которые могла получить.

— Сколько?

— Три тысячи марок. Но я не взяла ни пфеннига. Все лежит в шкафу, в комнате Анны, где меня поселили.

Вебер ничего не сказал.

— Поначалу я не думала, что впуталась во что-то дурное, может, даже преступление. Витте производил приличное и солидное впечатление. А для меня все это было чем-то большим, чем просто приключение, вы понимаете? Побыть другим человеком — я воображала, что я актриса. Позднее, когда все началось по-настоящему, в первый же день, едва я оказалась в доме Витте, меня охватили сомнения, но я решила, что отказываться уже поздно. Знаете, в тот вечер, когда вы пришли к Витте с герром Ковальским, я бы охотно все бросила. Ведь старик был совершенно уверен, что я — его дочь. Я задавала себе вопрос, не был ли он, как и я, подкуплен Витте. Но это казалось просто невозможным, ведь и вы сами были убеждены, что я — Анна. Чувствовала я себя отвратительно…

Она умолкла, силясь овладеть собой, но пальцы ее не слушались и непрерывно теребили кружева платочка. Потом заговорила снова.

— Когда я первый раз вошла в комнату Анны, то как-то удивительно растрогалась. Словами этого не передать. Понимаете, вся атмосфера там мне показалась удивительно знакомой. Еще не отдавая себе толком отчета, я вдруг почувствовала, что Анна для меня не чужая. И чем яснее я последние дни это понимала, тем больше хотела снова встретить герра Ковальского, который так естественно принял меня за свою дочку. Но Витте запретил мне ходить туда, запретил даже выходить из дому. Сегодня мне наконец удалось сбежать, но дома Ковальского я не застала, не знала даже, что он сидит с удочкой на канале. Случайно нашла ключ под ковриком и вошла в дом. А потом — как бы это сказать — когда увидела на полке фото Анны, была потрясена. Это я была на тех фотографиях. У меня есть точно такие же, и школьные, и с конфирмации. Словно кто-то уже прожил мою жизнь, только в другом месте.

Больше она не владела собой и разрыдалась, явно стыдясь своей слабости, хотя Вебер с равнодушной миной смотрел в угол. Наконец она поднялась, сделала несколько шагов и остановилась у окна, глядя на улицу.

Вебер не прерывал молчания, давая девушке время прийти в себя. Потом, после долгой паузы, спросил:

— Витте утаил от вас, что Анна ваша сестра и что вы близнецы?

Она кивнула.

— И вы узнали об этом, только увидев снимки в домике Ковальского?

Она опять кивнула.

— Что, собственно, вы знаете о своем раннем детстве?

Девушка вернулась к столу и села. Вебер вытряхнул из пачки сигарету, подал ей огня.

Она несколько раз затянулась, потом тихо сказала:

— Я знаю только, что рассказывали мои приемные родители. Мы вместе с матерью во время отступления остановились в маленьком городке. Мать заболела тифом, и уже потеряла сознание. Боялись, что я тоже заразилась, поэтому меня оставили с ней. А беженцы пошли дальше. Мою сестру, то есть Анну, знакомые забрали с собой. В вещах, которые остались у нее, находились все наши бумаги. Мама, так и не приходя в себя, умерла в горячке. И никто больше не знал, кто я такая. Я попала в приют, а через несколько лет меня удочерили люди, которых я считала своими родителями.

— На вещичках, которые вы нашли у Ковальского и которые теперь лежат в вашей сумочке, выгравированы два имени и только одна дата,— заметил Вебер.— На вилке написано «Анна», на ложке — «Гизелла». Дата — двадцать третье февраля — может быть датой крещения. Этот остаток крестных подарков явно относился к немногим мелочам, уцелевшим в вещах Анны. Не знаю, смог бы Ковальский, то есть ваш настоящий отец, принять вас за Анну при новой встрече. Когда речь идет о близнецах, нетрудно провести посторонних, но родного отца — вряд ли. Такие опасения явно испытывал и Витте, поэтому он и не хотел, чтобы вы еще раз встретились с Ковальским. А как, собственно, Витте узнал о вашем существовании?

Девушка понурила голову. Было совершенно ясно, что силы ее на исходе. Вебер пересел на табуретку в проходе. Всего в двух метрах у стены все еще стоял Йоханнес.

— Каким образом Витте узнал про эту девушку? — спросил его Вебер.

Ответа не последовало.

Вебер ткнул пленника в бок пистолетом.

— Я тебя спрашиваю!

Йоханнес молчал.

— А ну-ка повернись! — приказал Вебер.— И руки за голову!

Несколько секунд Йоханнес делал вид, что не понимает, чего хочет Вебер. Но потом все-таки обернулся и прислонился к стене, заложив руки за голову. Лицо его налилось кровью.

— Каким образом Витте узнал об этой девушке? — снова спросил Вебер.

— Сам его спроси,— прошипел Йоханнес.

— Давай, выкладывай!

— Я не всезнайка.

— Выкладывай.

— От меня ты ничего не услышишь.

— В самом деле?

Вебер встал. Он никогда не был любителем насилия, но Йоханнес принадлежал к тому сорту людей, которые другого языка не понимают. И он заехал ему «вальтером» по физиономии.

Удар был мощным, на скуле осталась кровавая отметина.

Йоханнес дрогнул, скорчился, упершись выгнутой спиной о стену. На миг Веберу показалось, что Йоханнес прыгнет на него, но тот не двинулся с места.

Они смотрели друг на друга в упор. Йоханнес видел на лице Вебера холодную ярость и понимал: палку перегибать не стоит, Вебер с пистолетом в руках и так имеет преимущество. И, тяжело переведя дух, выдавил:

— На этот раз ты выиграл, но, надеюсь, мы еще встретимся.

— А то как же! Давай, выкладывай!

Вебер попятился к табурету и снова сел.

Йоханнес медленно заговорил, старательно подбирая слова.

— Однажды Витте мне сказал, что встретил девушку, похожую на Анну как две капли воды. Он спросил Анну, нет ли у нее сестры-близняшки. Та ответила, что была, но давно умерла, еще ребенком во время эвакуации. Витте на это ничего не сказал, только буркнул, что в таком случае это ее двойник.

Позже, когда Анна ушла к себе, хозяин еще раз к этому вернулся. Сказал, что такого рода сходство просто невозможно, что-то тут должно быть. В последние недели войны случались самые фантастические истории, наверняка сестра-близняшка уцелела, только Анна с отцом об этом ничего не знают.