— Бычки в томате "мировой закусон" — вынес Валентинов свое заключение. И, взглянув на криминалиста, добавил. — Что бы мы без науки делали! Трудись, Уленгут[7]. Вон и банка валяется, не забудь приобщить.

Где-то в середине всего этого бардака прибыл следователь Жбан. Ему, видимо, накрутили хвост, ибо он примчался в отделение взмыленный и даже попытался взяться за расследование. Но в такой обстановке ни о каких следственных действиях не могло быть и речи. Покрутившись немного, Жбан уехал.

Сборище зевак возле предполагаемого места гибели демократа Кузьминского плавно переросло в очередной митинг, который, забегая вперед, скажем, повлек и очередные нагоняи. Алексею Петровичу начальство вставило за то, что не смог узнать о готовящемся митинге (который на самом деле никто не готовил). Валентинов же получил по шапке дважды. Первый раз — за то, что допустил антисоветский митинг на своей территории, не принял мер к предотвращению оного. Второй раз — за разгон этого же митинга. На самом деле, разгона не было, Валентинов — не дурак проявлять инициативы в таких делах. Просто собравшиеся во дворике мешали проехать мусоровозу (имеется в виду машина коммунальной службы), водитель долго сигналил, а потом пытался проехать, раздвинув толпу и крыл всех отборным матом. Студенты из принципа не желали уступать дорогу, ругались в ответ, и чуть не дошло до драки. Присутствовавшему здесь Киндеру моментально усмотрелась аналогия с "бульдозерной выставкой", и он тут же кинулся писать статью об этом для газеты "Гражданское достоинство".

Семен, отправленный разыскивать Туманова, вернулся лишь через два часа. Ничего этот аспирант не видел, правда, видела его жена, тоже асирантка. И не сегодня, а 6 дней назад. И не убийство Кузьминского, а инцидент с ним на 14 этаже, когда он пытался сбежать от пресловутых двоих неизвестных и получил по кумполу. Все произошло на глазах у Тумановой. Правда, сообщить в милицию она не поспешила. Хорошо, хоть сейчас не стала отпираться. Показания Кузьминского, подтверждались. Но сегодняшнее происшествие еще больше запутывалось.

В дежурной части Валентинов застал коменданта общежития, принесшую заявление. Как ни странно, кляуза касалась все того же Кузьминского, однако в ней он фигурировал отнюдь не как потерпевший. Полчаса назад, по словам оскорбленной комендантши, Кузьминский стремительно пронесся по этажу, сбил ее с ног и еще впридачу обозвал "партократкой". Комендантша демонстрировала всем, кто не успевал отскочить, свои разбитые очки и требовала сатисфакции. Таким образом, начальник окончательно убедился, что нынешний возмутитель спокойствия жив, хотя, возможно, и не совсем здоров.

Не успел Валентинов вернуться в кабинет, раздался звонок Сидорчука. До начальника РУВД уже дошла информация об убийстве Кузьминского, но, конечно, не успело дойти опровержение.

— …….! — начал полковник. — Что там у тебя…….! Ты что там…….?!

— Никак нет, товарищ полковник. Сообщение об убийстве оказалось ложным, Валентинов поспешил успокоить Сидорчука и пересказал ему полученные на сей час сведения.

Полковник несколько остыл.

— Значит, не убивали, говоришь? Но на меня наседают, понимаешь? Нужны убедительные факты. Значит, во-первых, экспертиза. Ну, это я Жбану поручу. Твое дело — найти Кузьминского живым и здоровым и представить его общественности. И еще показания очевидцев собери, что никто, дескать, из окна не падал, и никого не убивали.

— Зачем показания? Ведь уголовного дела нет. Свидетельств смерти нет, да и заявлений официальных не поступало.

— Ты что, не понимаешь? Демократы вопят… А с меня начальство требует.

— Так почему бы главку не забрать дело себе?

— Умный какой! Там тоже не дураки сидят. Им надо, чтоб было, на кого свалить, если что. Короче! Чтоб завтра у меня на столе были показания свидетелей и сам Кузьминский в живом виде.

Полковник бросил трубку. Валентинов вздохнул. Он уже давно привык спокойно воспринимать самые дурацкие указания начальства. В системе МВД такой навык являлся обязательным для всех, и молодых прежде всего обучали этому "здоровому пофигизму", без которого сотрудник не имел никаких шансов на выживание.

Хусаинов, которому начальник отделения передал приказ Сидорчука (правда, в несколько более мягких выражениях) тоже отнесся к нему внешне спокойно. Его не стоило учить, как надо выполнять идиотские указания.

Разыскивать потерпевшего, который к тому же вовсе не потерпевший, и собирать доказательства того, что преступления не было — такая задача зама по розыску не вдохновляла. Поэтому он искренне обрадовался, когда дежурный привел к нему заявителя о краже. Обычно подобный визит означал еще одно дело, вполне могущее войти в число нераскрытых, ухудшив показатели отделения. Но сейчас Хусаинов видел в нем не потенциальный висяк, а повод заняться любимой работой вместо откровенного идиотизма.

Мужчина лет сорока казался, на первый взгляд, взволнованным, но держался довольно уверенно.

— У нас похищено сто килограммов ртути! Вы обязаны принять немедленные меры! Скорее вызовите собаку!

— Подождите-ка, товарищ. Может и без собаки обойдемся. И покажите ваши документы.

Заявитель оказался доцентом химического факультета. У них из лаборатории пропали несколько сосудов ртути. В принципе, заявителя с таким тухлым делом следовало сплавить. Однако дежурная фраза "Оставьте ваше заявление участковому" замерла на губах. Хусаинов не хотел возвращаться к политическим играм и разборкам с Гринбергом. Он вызвал Муравьева и вместе с ним отправился осматривать место происшествия.

На месте картина выяснилась безрадостная. Бутыли со злосчастной ртутью хранились в незапертом чулане в коридоре факультета. Несколько месяцев туда никто не заглядывал, и вот наконец сегодня утром завкафедрой обнаружил пропажу. Тут же выяснилось, что эта ртуть жизненно необходима для работы всего факультета, и ученый муж направился в милицию.

Как и следовало ожидать, на месте происшествия никаких следов не оказалось. Чулан находился на бойком месте, и украсть бутыли мог кто угодно. Учет — фактически никакой. Стены коридора еженедельно мыла уборщица, так что отпечатков пальцев тоже не нашлось. Сотрудники, работавшие в соседних комнатах, ничего подозрительного не видели и не слышали.

Тем не менее, это все же было нормальное честное уголовное дело без политического подтекста. По нему вполне можно работать и даже попытаться поймать воров.

— Здесь мы больше ничего не найдем, — заявил Хусаинов. — Надо идти от сбыта. Ртуть — вещь редкая, обязательно всплывет.

— Я узнаю, кому вообще может пригодиться ртуть, — предложил Муравьев. — У меня тут есть одна… один знакомый химик…

Знакомые у Муравьева имелись на каждом факультете.

Не заходя в контору, Хусаинов направился в поликлинику. Он помнил, что пары ртути вызывают отравление, и собирался проверить этот вариант.

Со ртутью Хусаинову раньше сталкиваться не приходилось. Слышал он одну историю, которая, впрочем, их не коснулась. Рассказывали, что студенты как-то стащили в лаборатории целую бутыль — несколько литров — ртути. И потащили ее в авоське домой. Бутыль была тяжеленная — вдвоем еле несли. И то ли сил не хватило, то ли авоська порвалась, но на платформе метро они эту бутыль кокнули. Серебристое озеро разлилось по всей платформе и по путям. Людей пришлось эвакуировать. К тому же, что-то там замкнуло — короче, ЧП. Виновники быстренько смылись, кажется их так и не нашли.

Вернувшись в контору, он начал прикидывать план мероприятий — контроль черного рынка, запросить агентуру, ориентировать дружинников, выяснить, в каких производствах она используется. И позвонить знакомому из ЭКУ — спросить, нет ли какого детектора на ртуть.

Тут ввалился начальник, потребовал отчета и заявил, что берет ртутное дело под свой контроль. Ему, видимо, тоже не доставляло особого удовольствия копаться в скользких политических делах. Как обычно, на свет родилась ОПЕРАЦИЯ по поиску и обезвреживанию ртутной мафии.