— Что делать, сударь, я популярен, надо этим пользоваться; господин отлично знает, что популярность на пустом месте не возникает».
Философия, которую Александр способен понять. Директор каторги дал в его распоряжение лодку с двенадцатью каторжниками-гребцами. Александр необычайно высоко оценивает их достоинства. «Нет лучших слуг, чем каторжники. За их пунктуальность отвечает палка, и если бы не внешний вид, я бы желал никогда не иметь других слуг». Он остается в Тулоне около месяца, как раз, чтобы закончить «Дон Жуана де Манара». Заодно он использует свои материалы, чтобы компенсировать тысячу франков Жерару де Нервалю, откуда и появляется «История старинного французского театра. Мистерия о страстях», отлично оплаченная статья. Новый отъезд, экскурсия на остров Святой Маргариты. Александр записывает «девять методов», касающихся идентификации человека в железной маске; в «Виконте де Бражелоне» он выберет восьмую гипотезу, ту, что предполагает в таинственном узнике брата-близнеца Людовика XIV.
В пути Александр проникается симпатиями к приветливому молодому человеку по имени Луэ, путешествующему в милой компании и тем не менее скучающему. Луэ просит разрешения умножить «научную экспедицию». И с легкостью его добивается, тем более, что его однокашником в лицее Генриха IV был Фердинанд. Александр особенно счастлив узнать, что, вопреки официальным биографиям, делавшим из принца гениального первого ученика, он в действительности был лентяем, еще одна черта, сближающая его с Александром. Они прибывают за границу, Ницца, Монако, Генуя. «С Шиллером в руках» Александр спешит на могилу Фиеско, вдохновившего его на драму, отвергнутую Комеди-Франсез. Репутация опасного автора анархических пьес — «Антони», «Ричарда Дарлингтона», «Сына эмигранта» — бежит впереди него, и король Сардинии выдворяет его из Генуи. Отплытие в Ливорно, все страдают от морской болезни, кроме Милорда, который часто проявляет себя, как настоящий морской волк.
Три недели, а вовсе не «Год во Флоренции», как будет указано через шесть лет в названии книги, описывающей путешествие из Марселя в столицу Тосканы, — опять эта вечная склонность Александра к преувеличениям! Но дни его насыщены тем не менее сбором материалов для двух, по крайней мере, будущих произведений. С одной стороны, данных о долгой гражданской войне гвельфов и гибеллинов, в которой принимал участие Данте. Попутно нельзя не заметить, что у этого последнего была «смуглая кожа, а волосы и борода — курчавые», что смутно кого-то нам напоминает, притом что, будучи представленным потомкам рода Данте, Александр нашел их «сильно выродившимися». С другой стороны, история Лоренцино, из которой Мюссе год назад сделал «Лоренцаччо», а Александр в своей собственной драме 1842 года извлечет совершенно иной сюжет.
В Риме посол Неаполя отказывает сыну Генерала во въезде в свое королевство под лживым предлогом, что Александр — республиканец. Напрасно Александр будет потрясать бесчисленными рекомендательными письмами министров-орлеанистов, посол настоит на запрещении. Дополнительный повод совершить паломничество в места, где Генерал находился в заключении и чуть не был отравлен. Александр посещает Римскую художественную школу, директором которой был тогда Энгр. Один из ее воспитанников, художник Гишар, хороший друг Александра, берется договориться с Энгром о командировке на Сицилию и в Калабрию, Получив нужную бумагу, Гишар идет со своим паспортом в посольство Неаполя и получает там визу, и вот уже, как в романе, подпольным путешественником становится Александр.
Чтобы написать «Сперонара» и «Капитана Арену», достаточно воспользоваться однажды услугами этого судна и этого капитана. Экипаж состоял из девяти матросов и одного юнги. «То были бравые сицилийцы в полном смысле этого понятия, то есть низкорослые, крепкие, смуглые, с арабскими глазами, ненавидящие калабрийцев, своих соседей, и презирающие неаполитанцев, своих хозяев». Среди них выделялись особой силой лоцман Нунцио и весельчак Пьетро, «неистовый плясун». Стоило кому-нибудь из товарищей затянуть тарантеллу, как Пьетро немедленно оставлял свои занятия. Он «начинал отбивать ритм, качая головой вправо и влево, и щелкать пальцами, как кастаньетами. На пятом или шестом такте чудодейственная мелодия производила свое действие; видимое волнение овладевало Пьетро, все его тело приходило в движение, как прежде руки; он поднимался сначала на одно колено, потом на оба, потом в полный рост. Затем какое-то короткое время он раскачивался справа налево, но не отрывая ног от земли. И вдруг, как если бы пол постепенно начинал нагреваться, отдергивал от него одну ногу, потом другую и, наконец, испустив один из своих возгласов, которые мы обозначали как выражение радости, начинал знаменитый национальный танец; вначале движения его были медленны и равномерны, но, постепенно убыстряясь под воздействием музыки, превращались в конце концов в бешеную пляску наподобие джиги. Тарантелла кончалась лишь тогда, когда танцор в изнеможении падал без сил после последнего антраша, венчавшего всю эту хореографическую сцену».
В Альпах Александр подружился с монтаньярами, то же произошло и с моряками. Он опишет их иногда с легкой иронией, но чаще — с глубоким пониманием и сочувствием. 23 августа отплытие в направлении Сицилии. На набережной Ида машет платочком. Она остается, опасаясь морской болезни, и Александр легко сумел уговорить ее не выходить в эту жару из неаполитанской гостиницы, тем более что она абсолютно спокойна за своего мужа, поскольку калабрийки и сицилианки живут под строгим наблюдением, а привлекательность Александра для красивых молодых людей имеет чисто эстетическое свойство.
Полный штиль. Жаден курит трубку, Милорд скучает: на борту ни одной кошки. Александр добивается от капитана Арены истории про шрам, пересекающий его грудь. Причина — удар ножом, но при обстоятельствах, совершенно не вероятных. Лоцман Нунцио предвидит мистраль, встреча которого с сирокко даст хорошенькую бурю. Начинается гроза, шквал обрушивается на судно. Александр, Жаден и Милорд прячутся в единственной каюте. Внезапно «сперонар так накренился на левый борт, что, не в силах удержаться на поверхности под углом в сорок-сорок пять градусов, я покатился на Жадена». Крен в противоположную сторону, на правый борт, и «Мария теряет равновесие, которое с трудом ухитрялась сохранять на своем матрасе, и, скользя по полу, как по скату крыши, оказалась в моих объятиях».
О, да, дорогие читатели, вы правильно прочитали, и Жаден не сменил пол, и звали его не Мария, а Годфруа, и речь идет вовсе не о гомосексуализме. Просто буря все смешала, в том числе и две версии того, что во время этой бури произошло, версию, рассказанную в «Сперонаре», и версию «Любовного приключения». И теперь необходимо вернуться назад, чтобы понять, что именно произошло. 23 августа сперонар снимается с якоря. Ида на набережной машет платочком, она абсолютно спокойна за Александра, он отправляется в серьезной компании с Жаденом, мерзким Милордом и молодой парой, намеренной обвенчаться в Палермо: композитором Анри де Рюольц-Моншалем, большим другом Александра, и певицей Каролиной Унгер, которая после своего триумфа в «Норме» в Неаполе намерена воспользоваться пребыванием на Сицилии, чтобы выступить и там. Александр был уже представлен в Париже той, кого в «Любовном приключении» называет Марией. Короткая встреча, красноречивые взгляды, и она уехала. И снова он ее встретил уже обрученной. Теснота на борту маленького судна лишает возможности шумных излияний чувств, но это и не нужно: они друг друга понимают без слов. И вот мистраль встречается с сирокко, буря, шквал, пассажиры прячутся в единственную каюту. Рюольцу плохо, он выходит на палубу — облегчить душу, судно наклоняется, Каролина скатывается в объятия Александра, Жаден исчезает или закрывает глаза, а глупый Милорд скулит, сам не зная почему.
Наутро море спокойно, и ветер несет сперонар в сторону Мессины. В каюте спит Рюольц, отдыхая после бурной ночи. На мостике Александр и Каролина дают друг другу клятву. Она собирается во всем признаться Рюольцу, расторгнуть помолвку и отослать его обратно в Неаполь. Она же продолжит путь в Палермо, чтобы спеть там в Опере, там они и встретятся с Александром. В Мессине Жаден заболевает. Александр остается с ним. Каролина уезжает с Рюольцем. Сперонар дрейфует у берегов Сицилии, череда ландшафтов, людей, историй и легенд. В Катании визит к отцу Беллини, который счастлив узнать последние новости о своем знаменитом сыне. Восхождение на Этну. Открытие повсеместной нищеты, еще более ужасной, чем где бы то ни было. «Настоящий голод — с криками страдания, хрипами непрестанной агонии; голод, втрое ускоряющий старение юных девушек, и в возрасте, когда повсюду в мире женщина хороша собой, сициалианка уже превращается в развалину». Стоянка в Агридженто, Александр томится по Каролине слишком сильно, он покидает судно, не дожидаясь, пока оно дойдет до Палермо, и укорачивает путь до столицы верхом на муле по западной оконечности острова. Ему рекомендуют надежного проводника, «замиренного разбойника», вполне приспособленного к переговорам по поводу транзитных пошлин со своими бывшими товарищами. Через три дня Александр прибывает к месту назначения без особых происшествий. «Говорят: увидеть Неаполь и умереть. А надо: увидеть Палермо и начать жить».
