— А я хочу, чтобы с тобой все было в порядке, — ответил отец.

Девушка заметила, как смягчился при этом его взгляд. Стал почти таким же, как раньше.

— И еще я хочу, чтобы ты держалась подальше от этого Гленна, — добавил профессор. — Он на тебя плохо влияет.

Магда смотрела куда-то мимо отца. Ни за что в жизни она не откажется от Гленна.

— Гленн — самое лучшее, что есть у меня в этой жизни.

— Неужели? — сурово спросил отец.

— Да, — почти прошептала Магда. — Он помог мне понять, что до сих пор я и не жила вовсе.

— Как трогательно! Настоящая мелодрама! — презрительно бросил отец. — Но ведь он не еврей!

Магда давно ждала этого обвинения.

— А мне все равно! — выпалила девушка, твердо глядя отцу в глаза, уверенная в том, что и для него это не имеет значения — просто лишний повод поддеть ее. — Он хороший человек! И если нам суждено выбраться отсюда живыми, я пойду за ним куда угодно, если он захочет!

— Это мы еще увидим! — В словах отца звучала явная угроза. — А пока что я вижу, что нам не о чем разговаривать!

И он плюхнулся в коляску.

— Папа!

— Отвези меня в замок!

Терпение Магды лопнуло.

— Сам доедешь! — огрызнулась она и тут же пожалела.

Никогда в жизни она так не разговаривала с отцом. Но что еще хуже — отец не обратил внимания на ее вспышку. А если и обратил, то не придал ей никакого значения.

— Я допустил оплошность, приехав сюда самостоятельно, — произнес Куза как ни в чем не бывало. — Просто не мог дождаться, пока ты придешь за мной. Нужно быть осторожней. Немцы не должны знать о моем выздоровлении. А то приставят ко мне дополнительную стражу. Так что вези меня.

Магда нехотя подчинилась. Но в этот раз с радостью покинула его у ворот крепости и пошла обратно.

Матей Стефанеску был страшно зол. Ярость кипела в его груди, как расплавленный вар. И он совершенно не мог понять причины. Недовольный и напряженный, сидел он в своем маленьком домике, расположенном в южном конце деревни. На столе перед ним стояла чашка чая и лежал каравай хлеба. Матей размышлял о разных вещах, и ярость постепенно разгоралась все больше.

Он думал об Александру и его сыновьях. Как несправедливо, что они всю жизнь работают в замке и получают золото, а он вынужден гонять отару овец вверх-вниз по перевалу, пока скотина не вырастет, чтобы ее можно было продать или обменять на необходимые вещи. Он никогда прежде не завидовал Александру, но сегодня утром не давала покоя мысль, что именно Александру с сыновьями — причина всех его бед.

Матей думал о своих сыновьях. Они нужны ему здесь. В свои сорок семь он был уже совершенно седым, к тому же побаливали суставы. Но где они, его сыновья? Они бросили мать с отцом и уехали в Бухарест два года назад искать счастья, вместо того чтобы помогать родителям на старости лет. И с тех пор от них ни слуху ни духу! Работай в замке не Александру, а он, его сыновья были бы с ним, а в Бухарест умотали бы сыновья Александру.

Гнусный мир, и с каждым годом он все гнусней. Даже жена перестала о нем заботиться. Валяется в постели. Нет чтобы приготовить завтрак. Раньше Иванна всегда хорошо кормила его перед уходом. А сегодня даже не встала, хоть и не больна. Буркнула: «Сам приготовишь!» И пришлось самому заваривать чай, который нетронутый стыл на столе. Матей отрезал толстый ломоть хлеба. Но, едва надкусив, выплюнул.

Черствый!

Матей грохнул кулаком по столу. Терпение его истощилось. С ножом в руке он прошел в спальню и склонился над кроватью. Под одеялом выступали пышные формы жены.

— Хлеб черствый, — сказал он.

— Ну так пойди и испеки себе свежий, — раздался из-под одеяла приглушенный голос супруги.

— Ты паршивая жена! — злобно выпалил он, сжимая рукоять ножа в потной ладони.

Гнев дошел до точки кипения.

Иванна резко сбросила одеяло, встала в кровати на колени и подбоченилась. Тряхнув взлохмаченной головой, она уставилась на мужа, при этом лицо ее было искажено яростью, не уступавшей по силе охватившему его гневу.

— А ты вообще не мужик!

Матей ошарашенно глядел на жену. Какую-то секунду он смотрел на разыгравшуюся сцену как бы со стороны. Иванна просто не могла сказать такое. Она любила его. А он любил ее. Но сейчас ему хотелось ее убить.

Что происходит? Казалось, в воздухе витало нечто, отчего выходили наружу самые темные стороны души.

Матей вышел из оцепенения и, кипя от злости, ударил жену ножом. Он почувствовал, как лезвие вошло в тело, услышал крик, полный ужаса и боли. Затем повернулся и вышел, ни разу не обернувшись, даже не поглядев, куда пришелся удар, убил он жену или она осталась жива.

Застегивая китель перед тем, как спуститься вниз на обед, капитан Ворманн выглянул в окно и увидел на мосту профессора с дочерью, двигавшихся к замку. Он смотрел на них с чувством какого-то мрачного удовлетворения. Правильно он сделал, что переселил девушку в корчму, разрешив ей встречаться с отцом в дневные часы. Без нее солдаты лучше ладили между собой, а она не убежала, несмотря на то что ее не сторожили. Он не ошибся, она действительно была преданной дочерью. Наблюдая за ними, капитан понял, что отец с дочерью спорят о чем-то, причем весьма бурно.

Что-то в этой сцене показалось Ворманну странным. Он пригляделся повнимательней и заметил, что старик без перчаток. Капитан ни разу не видел профессора без перчаток. Вдобавок Куза как будто помогал дочери двигать коляску.

Ворманн пожал плечами. Может быть, профессор просто почувствовал себя лучше. Капитан сбежал по ступенькам, поправляя на ходу портупею и кобуру. Двор напоминал свалку, заставленный джипами, грузовиками, генераторами и гранитными блоками, выломанными из стен. Солдаты в спецовках уже сидели за столом. Сегодня они работали не столь усердно, как накануне. Естественно, ведь нынче ночью никого не убили.

Ворманн услышал голоса у ворот и оглянулся. Профессор с дочерью о чем-то громко спорили возле невозмутимо стоявшего часового. Не надо было знать румынский, чтобы понять, что они ссорятся. Девушка как будто защищалась, но не уступала. Капитан порадовался за нее. Старик всегда казался Ворманну своего рода тираном, спекулировавшим своей болезнью, чтобы влиять на дочь. Но сегодня он выглядел совсем не больным. Голос, обычно слабый, звучал громко и пронзительно. Должно быть, он и в самом деле сегодня чувствует себя гораздо лучше.

Ворманн отвернулся и зашагал к столам. Но вдруг пошел медленнее, когда на глаза попалась темная арка, через которую можно было бы по каменной лестнице спуститься в подвал и в подземелье.

Сапоги… эти чертовы грязные сапоги…

Ворманн не мог не думать о них. Прямо наваждение какое-то… за испачканными сапогами мертвецов крылось что-то ужасное. Ему просто необходимо еще раз взглянуть на них. Всего лишь раз.

Он быстро спустился вниз по ступенькам, пробежал по коридору, нигде не задерживаясь. Он только взглянет — и сразу наверх, на свет. Ворманн схватил лампу со стены возле пролома, зажег и полез вниз, в холодный мрак подземелья.

Там по грязи сновали три жирные крысы. Поморщившись от отвращения, Ворманн схватился за «люгер», желая пристрелить нагло глядящих на него грызунов. Но пока доставал оружие и досылал патрон, крысы благоразумно ретировались во тьму.

Сжимая в руке пистолет, Ворманн двинулся к лежавшим в ряд трупам. Крыс больше не попадалось. Всякие мысли о вымазанных сапогах вылетели из головы. Единственное, что теперь занимало капитана, — состояние тел мертвецов. Если крысы до них доберутся, он никогда себе не простит, что так затянул с отправкой останков на родину.

Кажется, все в полном порядке. Простыни на месте. Ворманн приподнял их одну за другой, посмотрел на лица — никаких следов деятельности крыс не было. Он коснулся лица одного из солдат — холодное. Совершенно ледяное и каменное. Малопривлекательная пища для крыс.

И все же теперь, зная о наличии хвостатых тварей, он больше не мог рисковать. Завтра утром пораньше необходимо организовать отправку. Он и так достаточно долго тянул. Капитан выпрямился и собрался было уйти, как вдруг бросил взгляд на руку одного из мертвецов, торчавшую из-под простыни. Капитан наклонился, чтобы убрать ее, но тут же отпрянул, едва коснувшись пальцев покойника.