Описание Черчиллем этого мощного национального объединяющего движения, которое он сам изображает так выразительно, на этом месте прерывается. Национальный консенсус — можно предположить именно так — улетучился бесследно из-за его неудачного гусарского прорыва в монархический кризис. Действительно, это маловероятная версия популярной биографии Черчилля была принята без раздумья и существовала даже тогда, когда в 1963 году лондонский финансист Е. Спир в своей книге «Фокус» приоткрыл одну из старательно скрывавшихся тайн британской предвоенной политики и привел убедительные доказательства того, что не Черчилль оказал влияние на «национальное собрание», а, наоборот, так называемая группа «Фокус», будучи координирующим органом «национального собрания», создала ему политическую платформу. Большой митинг в Альберт-Холле, на который собралось 10 000 человек, стал не высшей точкой, а началом трехлетней кампании, которая теперь — под патронажем профсоюзов либеральной партии, Союза Лиги Наций — на «надпартийной основе» стала проводиться за коллективную безопасность, вооружение и национальное объединение против гитлеровской Германии. Таким образом «Фокус» в защиту свободы и мира» не мог «потерпеть фиаско» уже потому, что Черчилль не был его движущей силой. Конечно, прежнее подозрение о его «недостаточной демократической надежности» (Е. Спир) снова подкрепилось его самовольным участием в монархическом кризисе; нужно учесть прежде всего, что никому не хотелось ни в коем случае служить трамплином для личных амбиций и стремления другого к власти. Но большого ущерба будущему «вождю нации» этот эпизод не причинил. И без того не очень приятная перспектива выступить в защиту человека, который до этого времени считался «главным врагом рабочего класса Британии» и которого еще в декабре 1934 года официальная пресс-служба Коммунистического Интернационала относила к «завзятым поджигателям войны», стала уменьшаться и свелась к минимуму. Гораздо охотнее общество подняло бы на щит ставшего популярным идеалиста Лиги Наций Антони Идена, но он заставил упрашивать себя, так как не хотел оказаться нелояльным по отношению к правительству и собственной партии. Таким образом, среди ведущих деятелей тори остался лишь один Черчилль, который мог бы склонить и эту партию для «национального собрания» под знаменем антифашизма и коллективной безопасности и, кроме того, давал гарантию, что британское оружие не будет использовано против Советского Союза для оттеснения Гитлера на восток. В 1937 году — в год принятия первого большого военного бюджета — либеральная и лейбористская партии перестали оказывать сопротивление идее британского вооружения. Но пацифистский элемент не был устранен до конца. Черчилль должен был подвергнуть свои публичные высказывания жесткой цензуре, чтобы они стали приемлемыми как для большинства приверженцев лейбористской партии, так и для сторонников Лиги Наций, которым он собирался преподнести ту же самую идею «Великого альянса», но теперь уже в виде «коллективной безопасности». Этого Черчилль смог достигнуть лишь тогда, когда Невилл Чемберлен в разгар судетского кризиса в сентябре 1938 года совершенно неожиданно перехватил инициативу и, не учитывая единодушную готовность к войне всего британского народа, провел «бесстыдный сговор» в Мюнхене. Еще в последнюю секунду Черчилль пытался удержать пражское правительство от выполнения соглашения, указывая на непосредственно предстоящий «поворот в настроениях» (который действительно произошел три дня спустя). Все его усилия удержать ситуацию были тщетны. В состоянии глубокой депрессии ему оставалось лишь поверить словам, обращенным к нему его фанатичной единомышленницей Виолеттой Бонем-Картер: «Твой час еще настанет».

После Мюнхена все силы, поддерживавшие в свое время «Фокус», стали проявлять лихорадочную активность. Теперь, когда надежды, связанные с Чемберленом, а также с Иденом, которому втайне оказывали покровительство, не оправдались, должна была наступить открытая конфронтация с правительством и апологетами из консервативной партии, верными сторонниками этого правительства, старавшимися выглядеть независимой «надпартийной» группировкой. Лишь теперь, перед лицом грозящей опасности полу-изоляционистских решений Западного пакта, профсоюзные деятели, лидеры рабочей партии, либералы, активисты Лиги Наций и публицисты левого толка были готовы пропагандировать не только идеи Черчилля, но и его личность. Зимой 1938/39 года началась кампания, имевшая своей целью популяризацию личности Черчилля в широких массах рабочего класса Британии как «последней надежды нации» и «противника Гитлера». Он сам начиная с октября 1938 года не стеснялся больше на дополнительных выборах поддерживать оппозиционных кандидатов «Народного фронта» и голосовать в парламенте против правительства, хотя подогреваемые со стороны левых надежды на раскол в консервативной партии не оправдывались. Летом 1939 года дело дошло до «надпартийной» черчиллевской кампании, в которой принимали участие почти «вся пресса и широкие политически активные слои общества». Сам Гитлер, который в этот период шел на все и стремился вступить в конфликт с Англией, очень успешно поддерживал эту кампанию личными нападками.

Многие вопросы освещены здесь поверхностно, многое и сейчас еще окутано тайной. «Национальное сплочение» тридцатых годов, проходившее под знаменем антифашизма, национального бойкота и коллективной безопасности, было процессом, характерным не только для одной Англии. В других странах тоже отмечались подобные движения, опиравшиеся на такие же или сходные силы, известные под названием «Народный фронт». О том, что здесь имели место и прямые связи с некоторыми странами, особенно с Францией, Черчилль сам дает понять в нескольких местах своей книги воспоминаний. Еще более важной была телеграфная линия, шедшая через Нью-Йорк к президенту Рузвельту. После его «карантинной» речи, привлекшей к себе всеобщее внимание в октябре 1937 года, сообщение через океан в обе стороны стало особенно оживленным. Последним значительным визитером перед началом войны был, очевидно, советник президента Феликс Франкфуртер, пребывание которого в Лондоне в июле 1939 года проходило в обстановке строгой секретности. Если это предположение является достоверным, то именно с этого визита датируется тайная переписка, которая завязалась между президентом Соединенных Штатов Америки и «одиноким консерватором» Уинстоном Черчиллем, основанная, очевидно, на уверенности, что последний недолго будет сидеть на задних скамьях британского парламента.

Едва ли кто-нибудь всерьез сомневался в том, что новая война вернет Черчилля в правительство. «Чем ближе становится угроза войны, тем больше шансов появляется у Уинстона, и наоборот», — записал Невилл Чемберлен летом 1939 года в своем дневнике, и 3 сентября, в день объявления войны, два таких разных человека, как Дэвид Ллойд Джордж и Стэнли Болдуин, пришли к общему мнению, что «Уинстон получил свою войну», что это «война Уинстона». Само собой разумеется, при этом речь шла не о «виновности», скорее отмечалось своеобразное отношение Черчилля к войне, его готовность воспринять военный конфликт, проводивший четкую линию между фронтами и «делавший вещи такими простыми». Этим объяснялся и его собственный конфликт или противостояние с теми, кто в 30-е годы должен был отвечать за британскую политику и для которых война в действительности была «ultima ratio» — «последней возможностью». Черчилль внес в переданное ему сразу же с началом войны министерство морского флота не только богатство его солидного опыта, не только компетентность «умудренного государственного деятеля» 65 лет, который уже четверть века проводил здесь весьма ценную работу, но и неизменное воодушевление новой задачей, нескрываемое стремление к приключениям после долгих лет вынужденного «безделья», безграничную жажду деятельности и такой же юношеский оптимизм. Хотя его заветной идее о «Великом альянсе», имеющем «огромное влияние», которую он вынашивал долгие годы, не суждено было осуществиться, а заключение пакта Гитлера — Сталина полностью уничтожило ее, он ни на одно мгновение не терял веры в победу. Уже в день вступления в войну он заявил в своей речи в нижней палате: «Мы можем быть уверены, что задача, которую мы добровольно на себя взяли, не превышает сил и возможностей мировой Британской империи и Французской Республики»; а два месяца спустя он говорил: «Я уверен, что нам предстоят большие потрясения; но у меня есть твердое убеждение, что Германия, которая сегодня напала на всех нас, является далеко не таким мощным и хорошо организованным государственным устройством, как то, которое 21 год назад государства-союзники и Соединенные Штаты принудили просить о перемирии». То, в чем другие видели нечто желаемое и в чем они все же сомневались, он воспринимал как данность. Поэтому не следует удивляться тому, что уже в первые месяцы войны он вышел далеко за рамки роли первого лорда Адмиралтейства, что он — в парламенте и на радио — стал тотчас же голосом борющейся Англии, нации, которая для союзников и особенно для Соединенных Штатов стала живой гарантией того, что «Англия решительно настроена уничтожить Гитлера» («Лайф», 18.9.1939). Фактически в это время Черчилль взял на себя значительную часть пропагандистской войны против гитлеровской Германии, важная часть которой заключалась в передаче известий Адмиралтейства, основной задачей которого было противодействовать деморализации, вызванной бездеятельностью «сидячей войны», и поддерживать в военнослужащих боевой дух. В Германии он тотчас же был признан главным противником; уже непосредственно после начала войны Геббельс называл его не иначе, как «лживым лордом», утверждая, что Черчилль сам потопил пароход «Атения», имевший на борту и американских пассажиров (на самом деле этот пароход был ошибочно торпедирован немецкой подводной лодкой).