Конъюнктурные данные хотя и производят впечатление, что с кризисом все в порядке, но они почти ничего не говорят о распространившемся в 1931 году как эпидемия осознании кризиса американским народом, о нужде и отсутствии надежды у безработных, об изнурительных последствиях затянувшейся безработицы, о страхе тех, кто еще не потерял работу или укороченные рабочие дни, но опасался попасть в разряд деклассированных, о потере доверия к деловому миру и правительству, которые, очевидно, были не в состоянии улучшить положение. Все больших масштабов достигали безысходность и парализующая неуверенность, казалось, что невиданный обвал конъюнктуры после бившего ключом бума 20-х годов разрушил веру в прогресс и лишил опоры американское самосознание. Предсказания Гувера относительно тысячелетнего царства и конца бедности действовали как злая шутка. Успешная история американского капитализма вдруг необъяснимо закончилась. До сих пор непоколебимое чувство собственного достоинства делового мира, который сам возвел себя в ранг элиты наций и был признан большинством американцев, превратилось в ничто, авторитет и почти само собой разумеющееся притязание на ведущую роль преуспевающих предпринимателей и банкиров исчезли за несколько лет.

Не позднее лета 1931 года стало ясно не только Рузвельту, что кризис во всех своих аспектах будет управлять предвыборной кампанией 1932 года и, вероятнее всего, способствовать концу двенадцати летнего республиканского правления. И прямо-таки классический пример аргументации этой борьбы можно было бы с уверенностью предположить: демократический кандидат будет нападающим. Он станет выставлять Гувера и республиканцев, которые в 1928 году благополучие ставили в заслугу своей политики, ответственными за кризис, упрекать их в бездеятельности и пытаться убедить американский народ, что только смена правительства обещает выход и новые надежды. Гувер и республиканцы будут неубедительно заявлять, что они сделали все, что в человеческих силах, и станут сваливать вину на заграницу. Рузвельт знал, что кризис дал демократической партии долгожданный шанс снова выставить кандидата в президенты США и добиться большинства в конгрессе. Чтобы попасть в Белый дом, нужны были две вещи: выдвижение в кандидаты на президентский пост и убедительная предвыборная программа, которая в своей основе должна содержать ответ, как преодолеть Великую депрессию, по меньшей мере, в США.

Выдвижение кандидата на президентский пост — чрезвычайно сложный процесс. Поскольку речь идет не о повторном выдвижении занимающего пост президента, то предстоял процесс, полный неопределенностей, неуверенностей и неожиданностей. Трудно было что-то предсказать, так как — не говоря уже о кандидатах, темах, организации и финансировании — слишком много действуют не поддающихся учету факторов. Например, децентрализованная диффузная партийная система, у которой нет строго организованных партий на национальной основе с партийным лидером как само собой разумеющимся кандидатом, которые в связи с масштабами и различиями страны имеют чрезвычайно пеструю структуру членства обеих партий, а на предвыборном съезде — нечеткую систему подсчета голосов. Для демократической партии на выборах 1932 года много затруднений доставляло то, чтобы кандидат собрал на съезде 2/3 голосов, а это укрепляло силу вето меньшинства и могло дать в неразрешенной ситуации в последнюю минуту неожиданный или даже заранее запланированный шанс «темным лошадкам».

Рузвельт начал уже летом 1931 года скрытую предвыборную борьбу и создание организации, которую Джим Фарли и Луис Хау буквально поставили на ноги. 23 января 1932 года, за неделю до его дня рождения, Рузвельт открыто заявил о намерении выставить свою кандидатуру, когда он предоставил демократам штата Северная Дакота эксклюзивное право внести его имя в список кандидатов для предвыборной борьбы. Рузвельт имел вначале впечатляющие успехи, штаты из всех регионов США, такие, как Северная Дакота, Аляска, Вашингтон, Джорджия, Айова и Мэн, обязались голосовать за него. Однако потом последовал ряд ответных ударов, становилось все яснее, что он на предвыборном съезде в июне в Чикаго не может рассчитывать на две трети большинства в первом туре. Самое большое разочарование ему приготовил Таммани-Холл. Боссы из Нью-Йорк-сити, замешанные в коррупционных аферах, были очень злы на Рузвельта и выступали за Алфреда Смита. Рузвельт мог рассчитывать только на половину голосов из своего родного штата. Еще опаснее для него был тот факт, что консервативные демократы всей страны дали полный ход движению, направленному против Рузвельта.

Поэтому, когда 27 июня 1932 года в Чикаго состоялся предвыборный съезд, там царили шум и напряжение, смесь народного праздника, политического карнавала и деловых игр, лихорадочные закулисные переговоры, манипуляции, информационный шпионаж, обещания и споры в кулуарах, задних комнатах и прилегающих гостиницах. Менеджер Рузвельта Джим Фарли допустил большую политическую ошибку, когда попытался еще перед первым голосованием изменить правило 2/3 голосов. Рузвельт и сам был вынужден, чтобы не потерять своих шансов, продемонстрировать из Олбани то же самое намерение. Напряженность усилилась, когда Рузвельт ранним утром 1 июля с 666¹/₄ голосов не получил необходимое большинство в две трети в первом туре голосования — не хватало 100 голосов, и в следующих двух турах не намного ушел вперед. И вот начался критический момент для него. В течение двенадцати часов казалось, что консервативные демократы сейчас успешно включат в игру свою «темную лошадку», бывшего военного министра при Вильсоне Ньютона Д. Бейкера, но к вечеру удалось по непонятным до сих пор причинам вовлечь делегации из Калифорнии и Техаса в лагерь Рузвельта. Таким образом, лед тронулся, и другие штаты заколебались и изменили свое направление: под оглушительные, выражающие неудовольствие демонстрации во главе с мэром Чикаго и сторонниками Смита Рузвельт был в четвертом туре голосования избран кандидатом на пост президента от демократической партии, собрав 945 голосов.

Уже на следующий день Рузвельт дал о себе знать. Чтобы показать, что неслыханный кризис страны требует чрезвычайных мер, он полетел из Олбани в Чикаго, и, вопреки всем традициям принял номинацию сам. В конце длинной речи он употребил скорее случайно те два слова, которые, с одной стороны, быстро стали популярными, потому что они для современников означали обещание, а с другой стороны, историки имеют обыкновение использовать эти слова как девиз рузвельтовской внутренней политики: «Новый курс». Это выражение, которым будет обозначаться новая раскладка игральных карт, должно было передать делегатам и американскому народу решимость Рузвельта отважиться на новое начинание: «I pledge you, I pledge myself, to a new deal for the American people»[2].

«Эта предвыборная борьба больше чем борьба между двумя людьми. Это нечто большее, чем борьба между двумя партиями. Это борьба между двумя мнениями о цели и задачах правительства (философия управления)». Эта фраза, сказанная на одной крупной демонстрации 31 октября 1932 года в нью-йоркском Медисон-сквер-Гарден действующим президентом Гербертом Гувером, который был снова выдвинут республиканцами, могла быть взята у Рузвельта, ибо по смыслу он во время предвыборной кампании многократно утверждал то же самое. В пылкой полемике о причинах и преодолении наверняка не созданного правительством Гувера кризиса был вопрос, обязано ли федеральное правительство во главе с президентом и в какой мере, регулируя и наводя порядок, вторгаться в экономику США, чтобы устранить кризис и нищету, и в этом позиции кандидатов резко расходились. Так как этот вопрос стал центральным нервом американского понимания и касался American way of life[3], а победа одного или другого кандидата означала решительное установление курса американской внутренней политики, то эта предвыборная борьба в самый разгар Великой депрессии стала одной из самых важных в американской истории этого столетия. Глубокий и длительный, выходящий за рамки личной неприязни и партийно-политического противостояния антагонизм между Рузвельтом и Гувером был основан на этих несовместимых мнениях о функции правительства.