Через некоторое время Юлий смог различить дома — город начинал просыпаться. Словно жужжание пчел, слышались вдалеке тревожные сигналы: горнисты призывали воинов Помпея на защиту города. Какой это может быть город? Орик? Юлий не знал — с тех пор как он в последний раз отплыл из Орика, минуло почти двадцать лет.

Барабанная дробь заставляла кровь быстрее струиться по жилам — порт совсем близко. Стоящие у причалов три галеры ожили: по палубам бегали и кричали люди. Их испуг развеселил Юлия. Стоит ему ступить на сушу, и все убедятся, что в Риме не перевелись хорошие полководцы.

Проснувшись, Брут поднялся с жесткой подстилки и занялся гимнастикой — так он встречал каждый рассвет. Основным движениям его научил еще Рений, потом кое-что добавилось от Каберы, и теперь Брут с помощью упражнений развивал не только силу мышц, но и гибкость.

Через полчаса, когда вдали над Диррахием взошло солнце, тело Брута лоснилось от пота. Он взял меч и принялся отрабатывать приемы, которые освоил вместе с Юлием много лет назад. Простые жесты постепенно сменялись сложными, почти танцевальными движениями. Брут выполнял их автоматически, и они не мешали ему размышлять. Полководец обдумывал свое положение у Помпея.

После того как Брут ускользнул от слежки, Лабиен определенно стал опасен. Доверчивее он точно не сделался, и с Брута не спускали глаз ни днем ни ночью.

При известном старании Брут мог бы убежать и от этих шпионов, но тогда отношения с заместителем командующего испортятся окончательно. Брут развлекался тем, что, ведя за собой преследователей, являлся к Лабиену, указывал ему на них и изображал оскорбленное негодование преданного властям полководца. Лабиену приходилось извиняться — произошла, мол, ошибка. На следующий день он приставлял для слежки других людей.

Улыбаясь своим мыслям, Брут медленно провел выпад и на несколько мгновений замер, вытянув вперед руку с мечом. Визиты к Юлии опасны и потому вдвойне желанны. Если просто уйти от слежки, шпионы поднимут всех на ноги, а значит, лучше действовать прямо. После той первой встречи в саду Брут еще два раза улучил время для свидания с Юлией, весело приказав солдатам Сенеки задержать преследователей. Все равно Лабиен не станет ему доверять, пока Брут не покажет себя в битве против Цезаря.

Брут легко подпрыгнул и перекувырнулся; этот прием он перенял у воинов одного племени, сражавшихся бронзовым оружием. Рений не одобрял никаких движений, которые прерывали контакт с землей, но прыжок впечатлял противника, и позволял на секунду скрыть движение клинка. Два раза это спасло Бруту жизнь.

Приземлившись босыми ногами на деревянный пол казармы, Брут почувствовал, что полон сил. Он — лучший среди римлян в искусстве боя на мечах, он — галльский полководец! Пусть Лабиен пытается вынюхивать, пусть следит за ним; скоро он получит за все сполна. Разве кто-нибудь из людей Помпея способен понять, чего Бруту стоило оставить Юлия? На военных советах его предложения принимаются в штыки. Брут мог понять недоверие, и все же оно его бесило.

Закончив наконец упражнения, Брут замер, удерживая меч в первой позиции.[2] Странную роль ему приходится играть! Он всегда сражался под командованием Цезаря и теперь обнаружил, что диктатор — сведущий военачальник, не более того. Конечно, Помпей — серьезный полководец, однако ему не хватает некой искры, воображения, которое часто спасало Юлия в самых безнадежных случаях. Бруту приходилось видеть, как Юлий заканчивал почти проигранный бой — стрелы уже вонзались в землю рядом с ним! — полной победой. И хотя его гордость не могла с этим смириться, Брут понимал: у Юлия он научился гораздо большему, чем когда-либо сможет научиться у Помпея.

Ночная тишина постепенно сменилась утренней суетой — проснувшиеся солдаты умывались и одевались. Они сердито проклинали ледяную воду — поблизости протекал горный поток, бравший начало среди вечных снегов. Брут сунул руку под одежду и яростно заскреб в паху. В лагере имелось помещение для мытья — там можно и воды нагреть, но солдаты гордились тем, что их командиры тоже моются холодной водой. Вспомнив, как с его помощью преобразились бывшие стражники, Брут улыбнулся. Он даже удостоился неуклюжей похвалы Лабиена. После месяцев тренировок когорты Сенеки стали просто неузнаваемы. Брут сам занимался их обучением и отнесся к делу со всей серьезностью, понимая, что, когда явится Юлий, от мастерства солдат, возможно, будет зависеть и его собственная жизнь.

Свои серебряные доспехи Брут оставил в казарме, предпочтя надеть обычный кожаный панцирь с железными пластинами и длинные шерстяные штаны, чтобы не мерзли ноги. Он приказал рабу нести одежду и вышел из казармы навстречу бледному солнцу.

Далекий Диррахий был окутан дымкой, к западу от него поблескивало серое море. Брут вспомнил о Лабиене и отвесил в сторону города насмешливый поклон. Это Лабиен отправил его сюда — заниматься обучением солдат.

Чтобы разрешить свои затруднения, хитрый полководец выбрал простейший способ — удалить человека, который их вызвал.

Брут неспешно дошел до высокого берега реки и увидел Сенеку. Тот проснулся раньше своего командира и сейчас, раздетый, стоял у воды и энергично растирался, пытаясь согреться. Увидев Брута, Сенека радостно ухмыльнулся, но тут оба замерли, вглядываясь в даль: из города выходила колонна солдат.

«Кого, интересно, к нам несет?» — подумал Брут.

На таком большом расстоянии нельзя было различить, чей это отряд. Брут понял, что успеет лишь быстро сполоснуться — нужно приготовиться к встрече.

Сенека тем временем натягивал одежду и поспешно завязывал ремешки. Брут, у которого перехватило дыхание, молча вошел в ледяную воду, и тут в лагере раздался сигнал тревоги. Деревянные казармы загремели железом — воины собирали оружие.

Брут нырнул и несколько мгновений не мог пошевельнуться. Едва дыша, вышел из воды, взял протянутое ему одеяло и стал растираться.

— В ближайшие три дня мне не нужно являться с докладом, — сказал он Сенеке и стал натягивать теплые шерстяные штаны. В таких ему никакой холод не страшен.

Быть может — но Брут не стал говорить вслух, — Помпею стало известно о его связи с Юлией? Она-то не проговорится, а вот Лабиен вполне мог приставить людей следить за ней — кого-нибудь, кого Брут не знает. Все равно незачем посылать за ним целую колонну, ведь он сам приходит к Помпею с докладами.

Обменявшись растерянными взглядами, Брут и Сенека смотрели на приближающихся солдат и пытались сообразить, нет ли за ними какой провинности.

Тем временем их собственные воины выстроились в безупречную шеренгу, и Брут почувствовал гордость. Давно прошло время, когда стражники только и умели, что выполнять несколько сигналов горна. Теперь дисциплина и выдержка не оставляли желать лучшего.

Во главе колонны Брут различил Лабиена верхом на черном коне. При виде заместителя Помпея, который пожаловал к нему собственной персоной, Брута передернуло. Визит не предвещал ничего хорошего, и полководец пожалел, что оставил свои серебряные доспехи в казарме.

В нескольких шагах от Брута и Сенеки Лабиен натянул поводья. По приказу центурионов колонна остановилась. Лабиен спешился безупречно четким движением, и опять, в который раз, Брут задумался о том, как сильно этот человек отличается от него самого. Каждая победа Лабиена — истинный триумф дисциплины и точного расчета. Он никогда не губит людей понапрасну, а его послужной список — один из лучших в Греции. Брут терпеть не мог холодную сдержанность Лабиена в отношениях с людьми, и все же нельзя не признать: заместитель Помпея — отличный тактик.

— Господин военачальник. — Гость наклонил голову в знак приветствия.

Брут и вправду считался военачальником, но Лабиен бросил такой насмешливый взгляд на его малочисленное воинство, что он не ответил. Молчание затянулось. Гость уже почувствовал себя неловко, и только тогда Брут поздоровался, также обращаясь к Лабиену по званию. Напряжение немного рассеялось.