И все-таки тянули куда-то дали, словно было им обещано чудо.

Ермак теперь почасту молился один, закрывшись в землянке:

— Господи, помоги! Господи, вразуми!

Перед малым медным образком на коленях он простаивал ночными часами. И, шепча молитву, все думал-думал, искал выход. Чувствуя сердцем, что он должен быть, и понимая разумом, что самое тяжкое — ждать.

Кольцо татарское сжимается. Продовольствия нет, боеприпасов в обрез. И подмоги с Руси нет. И с каждым днем кажется, что и не будет.

— Господи, укрепи! Господи, подай знак — что делать!

Июльским теплым вечером явился знак!

Закричали казаки, на радостях даже из пищали бухнули — показались на реке лодки, выгребали на них люди незнаемые с юга. А как на пристань вышли, тут казаки и завопили — гонцы бухарские! Ермак и другие атаманы — красные кафтаны на плечи, шапки высокие на головы, и айда в атаманскую избу — купцов принимать.

Бухарские люди, как вошли, сразу в ноги!

— Бачка атамана! Худой люди татарские к тебе караван не пускают! Кучумка пройти не дает!

— Что везете? Великий ли караван? — спросил Ермак.

— Большой караван, очень большой! Твой товарищ Алимка ведет! Зерно везем! Одежу везем! Селитру везем! Свинец!

— Брешет! — закричал Мещеряк. — Брешет, заманивает...

— Собак брешет! — вскочил на ноги бухарец. — Ермак, гляди!

Он порылся в складках халата, что-то нащупал, разорвал подкладку зубами и вытащил пайцзу.

— На!

— Атаман, не верь! — закричал Мещеряк. — Заманивает! Басурман! Все они одним миром мазаны!

— Слово! — сказал Ермак.

Бухарец присунулся к самому лицу атамана и прошептал:

— Сары.

— Ну?! — крикнул кто-то из казаков.

— Мое слово! — сказал Ермак, обнимая купца.

Обнять — обнял, а поверить — не поверил, да и

другие — тоже. Мало ли, как пайцза досталась, мало ли как слово вызнали. А может, Алим на барыши польстился, да сам выдал, к татарам переметнулся... Потому послов приняли честью, а когда казаки повели их кормить, сели атаманы тесно, принялись толковать так и сяк.

Мещеряк стоял на том, что посол подменный! Его бы распытать, он бы язык развязал.

— Табе чуть что — пытать! — взъярился безносый Ляпун. — Кат!

— Ладно вам! — оборвал Ермак.

— А через чего Алимка сам не пришел?

— Алимка в Бухаре занедужил! Старый ведь, — сказал Ермак. — С караваном брат его идет.

— Да там от каравана уж рожки да ножки! Его давно Кучум взял!

— Да нет! — сказал Ермак. — Не похоже. Как энтот сказывает, они в Сибирское княжество не входили. Опасаются, вас ждут.

— Сколько до них ходу? — спросил глуховатый Сарын.

— Говорит, неделя. Можно и быстрее.

Атаманы примолкли, боясь поддаться соблазну

легкого решения.

— Спать айда! — сказал Ермак. — Пусть каждый утром скажет, что надумал и решил. Заутре соберемся.

Стало быть, так! — Ермак оглядел построившихся у стругов товарищей. — Поход будет тяжким. Не таким, как раньше. Куда мы идем — татар больше. Тамо гнезда их. Тамо они не в чужих стойбищах, а в своих улусах. А нас — всего ничего. Огненного припасу нет. Силенки у нас — аховые. Подмоги ниоткуда не придет. Потому — дойдем до каравана — свинцом, и порохом, и зерном разживемся. А до того — каждый выстрел на счету. Ночевать станем опасно. Рядом со стругами. Каждый — свое место должен с закрытыми глазами на струге находить. Как весла разобрали — на воду и отходить. Отставших не ждать! Прикрывать отставших нечем!

До вечера казаки отходили от стругов и по команде бросались к ним.

Получалось так: пологи ставили около стругов. Дозоры на полета сажен, на выстрел стрелы, вперед выносили. Еще дале — на семьдесят пять — сто сажен секреты. Как раз получалось, когда секреты тревогу дают и бегут к дозорам, дозоры их прикрывают и держат первый заслон. За это время казаки из пологов успевают в струги вскочить и прикрыть дозоры огнем и стрелами. Как только дозоры через борта повалились, все струги разом весла на воду — и выгребать на стремнину!

Струги ставили друг от друга неблизко, чтобы веслами не перепутаться.

Весь вечер и полночи бегали по берегу от леса — учились. Под утро поспали маленько, молитву прочитали и погрузились. Съестных припасов взяли на десять ден, а огненный разделили на три части. Две в Кашлыке оставили — затем, что осталось казаков, обезножевших и опухлых, цинготных да немощных, всего два десятка человек. Им без огненного боя — враз конец. А если падет Кашлык — куда ворочаться?

Отслужили короткий молебен. Стали прощаться.

Оставшиеся, не таясь, слезы ронили — ослабели, да и сомневались...

— Целуйте крест, что не бросите нас, возвернетесь.

А глазами-то прямо в душу глядят.

Ермак первым шапку скинул, к кресту подошел:

— Не сомневайтесь. Дожидайте нас да держитесь!

И видя, что и крестному-то целованию не верят,

крикнул:

— Московская рать подойдет! Господь нас не оставит!

Обнялись, стиснулись бородами — а там через борт, кто — за весла, кто — к пищали, кто — парус ставить.

— С Богом!

Пали весла на воду, привычно уперлись ногами гребцы. Запел-зазвенел на передовом струге, помогая держать такт гребцам, высокий голос:

Было время — были кораблики, как в песне — тридцать три струга, а теперь вот пять... да и те порассохлись, только смолой воду и держат. Дрянь струги — гнильё!

Вышли на стремнину Иртыша, стали на веслах меняться чаще. Выгребать против течения и под парусом было тяжеловато. Растянулись в редкую цепочку. Поплыли мимо берега с темными лесами да осыпями, с безымянными речками да ручьями, впадавшими в Иртыш.

Потянули за стругами рыболовную снасть, стали таскать серебряных рыбин — вроде и войны нет, вроде не боевые струги плывут с воинскими людьми, а рыбаки вышли на путину. Но торчали над низкими бортами черные стволы пищалей, глядела вперед курносая пушка, да завалены были струги боевыми доспехами.

— А давно ли, батька, мы с тобой из Чусовского городка вот так-то выплывали! — сказал вдруг Ермаку глуховатый и потому молчаливый его станичник Сарын.

— Да, — ответил после долгого молчания атаман. — Помыслить страшно. Навроде вчера — ан третье лето на исходе.

— Так-то, да не так... — сказал совершенно обеззубевший казак Шантара. — Выплывали-то мы ране как войско. А сейчас и сотни нет, да и те — калеки, не воисты!

— Ране-то мы неведомо куды шли! — возразил Ермак, чтобы подбодрить казаков. — А теперь нам все знаемо.

— И теперь неведомо куды! Мы ж на энту сторону николи не гребли! — прошамкал Шантара.

— Чего ты заныл? — хлопнул его шутливо по шапке атаман. — Ишь, нуда какой!

— Да! — вздохнул Шантара. — Попов нет! Перемерли все. Так на душе тяжко, и поисповедоваться некому!

— Зубов нет! — передразнил его Якуня-булат. -В животе пусто, и пожевать нечего.

— И нечем! — беззлобно ответил Шантара.

Казаки засмеялись.

— Именно что нечем... — вздохнул глуховатый Сарын. — Пороху-то кот начихал, как у калмыка бороды — на одну драку!

Струги медленно поднимались по Иртышу. Течение было сильным, и даже поставленные прямые паруса помогали плохо. Двигались со скоростью улитки. Мимо ползли леса, прогалины лугов. Лес был помельче -начиналось подстепье.

— Слышь, Ермак Тимофеич, а чего табе шаман нагадал, когда мы в Пелымском походе были?

— Да кто поймет! Он там бормотал Бог знает чего... — ответил Ермак. — Меня потом за это Старец чуть не убил! Ты, кричит, христианин али нет? Раз христианин — ничего с тобой не будет, окромя воли Божьей. И неча к волшебникам всяким ходить да на сатанинские их волхвования пялиться.