А раз схватился с широкоплечим заполошным атаманом Кольцом бороться, так мигом его через себя наземь кинул.

Стал с двумя бороться — и тоже на лопатки швырнул. И с тремя... Вот тебе и старый!

Заметил Максим Яковлевич, что казаки, которые с ним пришли, особняком держатся. Не бражничают.

А ежели борются, то как-то особенно, вроде бы не по-русски...

Заметил он, что немногословный кряжистый Ермак приветлив со всеми, а есть садится только со своими, коих всего человек десять, — теми, что зовут его на татарский манер: «Ата».

Дивился Максим Яковлевич и примечал, что все атаманы к нему уже приходили: то одно попросят, то другое... И только Ермак словно про Строгановых позабыл. А уж как хотелось Максиму Яковлевичу с ним о Сибири-городе потолковать. О вотчинах, что за Камнем были Строгановым отписаны. Но ждал, когда атаман сам придет. Не хотел, хоть и был чуть не вдвое Ермака моложе, перед ним себя в положение просителя ставить. Кто он такой? Атаман этот? Не то татарин крещеный, не то вовсе разбойник!

Не хотел Строганов Ермаку кланяться, а пришлось!

.

Напоровшись на казаков, Алей разобрал, что перед ним не стрельцы и не строгановская челядь и, правильно оценив то, что он конно идет, а казаки — на стругах, даже убитых подбирать не стал, а прямо от Чусовой повернул на Север. След его был потерян мгновенно. Пешие казаки не только не могли его преследовать, но даже не могли узнать, куда он делся, пока не прискакал из Соли Камской окровавленный человек, не повалился с седла, прохрипев:

— Алей Соль Камскую разорил!

— Омойте его! — спокойно сказал Ермак. — Отдышится, пущай сказывает, как дело было.

Алей взял Соль Камскую изгоном, внезапно ворвавшись в посад. С визгом пролетая на злых, как собаки, конях, которые зубами рвали бегущих, татары рубили всех, кто попадался на их пути, не разбирая, старик это, женщина или ребенок...

Острог затворить не успели и не смогли... Теперь уже было не догадаться, поскольку не стало ни посада, ни острога — все погибло в огне.

Атаманы молча выслушали едва живого вестника.

— Дознаться можно! — сказал Кольцо. — Тутошние инородцы татарам ворота открывали. Алей ведь не один идет, а с князем Пелымским.

— Откуда знаешь? — спросил Мещеряк.

— Казачки к поганым за мясом ходили, с тамошними женками гулеванили — потому ни одного мужика у них в деревнях нет — все с Алеем грабить убежали.

— Во как! — Мещеряк даже присвистнул. — Ну так по шкоде и мука! Сейчас все деревни их пожечь!

— И что будет? — усмехнулся Ермак. — Так и будете дружка за дружкой летать да курени жечь? Быстро же у вас все в скудность придет. Глядишь, скоро и жечь нечего станет.

— Куды ж он дале пойдет? — вслух подумал Пан. — Где его перенять?

— Куды? — Мещеряк разложил на столе чертеж. — Куды ему: либо на Кай-городок, либо на Чердынь. На Чердынь, знамо!

— К Чердыни надо идти, там его перевстренуть! Там перенять! — заговорили атаманы.

— Давайте порядком думать! — призвал Мещеряк. — Чего зря галдеть.

— Верно! — сказал Кольцо.

Атаманы встали, перекрестились:

— Господи, вразуми.

Говорить, как самый младший, первым начал Черкас.

— Надо идти скорейча на Чердынь. На Чердынь Алей пойдет!

— Пойдет! Пойдет! — подтвердили все в один голос.

— И тамо завязнет, — сказал Ермак. — В Чердыни и гарнизон хороший, и воевода храбрый.

— Идти под Чердынь и побить Алейку! — загорячился Черкас.

— Побить погоди! — сказал Мещеряк. — У Алей-ки войско конное, а мы на стругах, в бою пеши... Нас — четыре сотни, ну, со стрельцами и охотниками сот шесть будет. А у него одних конных за тысячу, да остяков, да вогуличей, да ему местные инородцы потрафляют и помощь шлют...

— Там все головы и сложим! — проворчал Брязга.

— И проку в тех головах много не будет, — подытожил Ермак. — Не в Чердынь идти надо, а за Камень...

Атаманы насторожились.

— Через чего ж Камень? Нас оборонять вотчины наняли, — вякнул было слабо Черкас, — а мы за Камень пойдем. Алейка все тута разорит!

— А он и так разорит, — сказал Ермак. — Нам за ним не поспеть! У него свои отборные да опытные, а мы тут как щенки слепые. Мужики работные у нас, да они на цепи у солеварен да промыслов сидят, ничего вокруг не ведают, а вогуличи да остяки тут дома. Они ночью как при ясном солнышке по всем тропкам тайным ходят. А для них Алейка — отец родной.

— Мудрено, — вздохнул Черкас. — Остяки да вогуличи из-за Камня к нам бегут — «спасите». А тутошние Алею служат.

— Тутошние строгановской жизни попробовали, а Алейка с ними жартуется. Конешное дело, ему волю дай, он их с ярмом на шее мигом в Бухару наладит, так ведь у него тут воли-то нет. Вот он шаманов да князьков и манит хорошей жизнью...

— Это мы очинно хорошо понимаем, — вздохнули воровские.

— Чего вздыхать! — цыкнул Кольцо. — Наше дело биться, а не турусы на колесах разводить! Надо думать, где Алея перенять!

Атаманы начали предлагать, где устроить засаду, как напасть на Алеево войско...

Ермак не перебивал, давал высказаться всем. Он молчал, сидя под иконами в углу, скрестив руки на груди и насупившись, как сыч, переводя зоркие глаза из-под уже по-стариковски кудрявых бровей с одного атамана на другого.

Когда перебрали все возможности и сами убедились, что ни в строгановских вотчинах, ни рядом Алея не перенять, и выговорились, то притихли...

Мещеряк сказал:

— Батька, подай голос. Ты что-то про Камень гутарил?

— А то! — сказал Ермак. — Все согласные, что тут нам не одолеть Алея?

— Все! — неохотно признали атаманы.

— А вот теперь пораскиньте умом сами: Алей все лучшие рати из-за Камня вывел. Потому не за царевичем гоняться нужно, а берлогу ихнюю зорить! Да поспешно! И уж тогда пущай он за нами гоняется. Покудова он спохватится да за Камень кинется, мы уж и назад будем...

— Ой ли? — насмешливо сказал Кольцо. — Как сядем на горах, на переволоке, он тута нас руками и возьмет.

— Ан вот не сядем! Мы малыми стругами пойдем. Не строгановскими, а своими, на коих сюда пришли!

— Да ты что! — закричал Кольцо. — Они в художестве!

— Не скажи! — возразил Болдырь. — Не скажи. Все сухи, все прошпаклеваны, доски треснутые все поменяли. Они лучше строгановских громадин послужат. Те-то уж гнильем подались.

— Да их и с места не стронуть на быстрине-то, — сказал Черкас. — Таки здоровенны — волоком и не протащить...

— То-то и оно, — согласился Ермак. — Пущай строгановские на пристанях стоят. Пущай соглядатаи Алею докладают, что казаки в поход нейдут. А мы тайно и двинемся. Снаряжать станем большие струги, а ночью все на малые переложим, да и помогай Бог!

— За Камнем видать будет! — сказал Кольцо. — Ежели быстро управим, дак и переволакивать назад их не станем, добычу перетащим, а тут на строгановских стругах и встретим. Пошлем которого вперед, чтобы струги в условное место подогнал.

— Дело, батька! — оценил Мещеряк.

— Вот как сунемся туды, а Кучум-Царь нас на перевалах и повстречает. Прямо на их пищали и выйдем... — проворчал Болдырь.

— Нету там никого, — веско сказал Ермак. — Вот моя голова.

Атаманы примолкли.

— Батька, через чего знаешь? — спросил Черкас, чтобы разрядить молчание, хотя после того, как атаман поставил на кон голову, все вопросы были излишни. Он ручался за свое мнение жизнью.

— Сибирские люди сказывали. Последние вчерась прибегли. Я их втайне расспросил. Сибирь-царство пусто стоит. Все вой с Алеем ушли. А сибирские люди нам вожами и толмачами станут.

— Что за люди? — спросил Кольцо. — Православные?

— А ты у нас, часом, не поп? Али игумен? — засмеялся Ермак.

Атаманы заулыбались.

— Полно реготать! — вспыхнул Кольцо. — Тут в полной надеже быть надо, а то заведут черту в зубы.

— Люди всякие! — сказал серьезно Ермак. — Расспрашивал розно. Речи сходятся.