— Хорошо… С этим Джелу Ионеску я не знакома, так что могу быть более… объективной, — сказала она, беря в руки страницы с допросом. Он был самый пухлый — наверное, потому, что депутат чувствовал себя обязанным защищать и партию, которую он представлял.

«— Имя?

— Джелу Ионеску.

— Возраст?

— Тридцать восемь лет.

— Профессия?

— Депутат-либерал.

— “Депутат” — не профессия! — вмешался Михэйляну, — а “либерал” — и того меньше!

— Доктор права, — поправился депутат.

— Что вы делали в ночь смерти танцовщицы?

— Если я правильно заметил, вы с самого начала беседы требуете, чтобы я доказал своё алиби!

— Вы заметили правильно. Только это не беседа, — поправил его Михэйляну. — Кстати, не забывайте, что парламент распущен и готовятся новые выборы.

— Вы учите меня, как делается политика?

— Это не урок, а простая информация.

— Хотя я и не обязан говорить вам, что я делал в ночь, когда была “убита” Белла Кони, я всё же отвечу: я был дома.

— Вы не могли бы указать место, более удобное для проверки?

— Я был дома! Конечно, свидетельство жены не имеет силы, но я могу показать, что около двенадцати часов ко мне пришёл мой соученик по университету…

— Да… подходящий час для визитов!..

— В другой раз, когда я захочу принять кого-нибудь у себя дома, посоветуюсь в вами относительно часа! — оборвал его депутат.

— В другой раз — посмотрим. А сейчас я заявляю вам официально, что вы — один из главных подозреваемых…»

Последовало подробное изложение депутатом политического положения в стране; он подчеркнул «обострение политической борьбы», стремление партий-противников скомпрометировать честных депутатов и выдвинул предположение, что, может быть, и смерть, то есть убийство артистки была всего лишь «инсценирована оппозицией — для того, чтобы скомпрометировать своих противников из страха перед возможным поражением на ближайших выборах».

Далее шла реплика следователя:

«— Но сегодня оппозицией являетесь вы! Или вы этого ещё не поняли? С другой стороны, ваша речь была бы, вероятно, вполне подходящей для парламента. Но так как парламент закрыт, прошу вас вернуться к фактам. Каковы были ваши отношения с Беллой Кони?

— Чисто дружеские!

— Она что, тоже училась на юридическом факультете? — пошутил следователь.

— Я вам не позволю!..»

Эмиль ясно представил себе бывшего депутата — вспотевшего, разгневанного, бессильного.

«— Я вам не позволю! Я тоже разбираюсь в законах. Ведь я доктор права и знаю, что закон не позволяет издеваться над допрашиваемым, даже если он — преступник!

— После того как мы кончим этот приятный диалог, вы можете пожаловаться министру!»

Было ясно, что Михайляну терпеть не мог бывшего депутата.

«— У вас есть разрешение на ношение оружия? — невозмутимо продолжал он.

— Да, есть.

— Оно у вас при себе?

— Да… Пожалуйста…

— “Браунинг — 1543.28.7”. Хорошо… Пожалуйста! Я предполагаю, что револьвер у вас имеется?

— Нет… я его потерял.

— Странно… как же это случилось?

— Ничего странного!

— Вы заявили о потере револьвера?

— Не успел. Это случилось два дня тому назад. Я искал его в ящике своего стола и не нашёл…

— Так… И как по-вашему, кто его взял?

— Кто? Откуда мне знать? Служанка! Или шофёр! Теперь каждый старается иметь оружие.

— А для чего вам понадобился револьвер два дня тому назад? Вы хотели с ним что-то сделать?

— Да… убить Беллу Кони! Но браунинга я не нашёл и поэтому застрелил её из кольта.»

Эмиль ждал новых вопросов, но следователь, как он делал это и до сих пор, опять остановился перед самой разгадкой, и на этот раз даже раньше, чем при допросе других. Не был ли именно этот депутат, который явно раздражил Михэйляну, причиной всех проволочек? Или, может быть, Михэйляну вёл себя с ним так задиристо именно потому, что за него кто-то вступился? Во всяком случае, на этом история с потерей револьвера остановилась. Последовал едкий обмен замечаниями политического характера — перепалка между двумя людьми, которые, если не ненавидят друг друга, то, во всяком случае, не слишком друг другу симпатизируют.

Но и этот диалог между Михэйляну и Ионеску не пролил никакого света на «дело Беллы Кони».

Оставшись один, Эмиль сунул странички допроса в портфель и опустился в кресло. Очки он снял и положил рядом, на пол. Он собирался спокойно подумать, но тут же заснул.

Ему приснилось, что идут выборы. Депутат, лица которого он, по сути, не знал, произносил с балкона речь, из которой ничего нельзя было понять; он, Эмиль, забравшись на столб, изо всей силы кричал: «Это демагогия!», а кто-то рядом понимающе усмехался. «Кто вы такой?» — спросил Эмиль. «Как кто? Разве вы меня не узнаёте? Я Михэйляну, следователь». Эмиля разбудил резкий телефонный звонок. Ещё заспанный, он вскочил, спеша к телефону, и услышал под подошвами знакомый скрип.

— Очки! — прошептал он в отчаянии.

Подняв с полу бесформенный предмет, несколько минут тому назад бывший его «глазами», Эмиль бессмысленно вертел его в руках. Телефон зазвонил снова, казалось, ещё более пронзительно. Эмиль поднял трубку.

— Эмиль? Что с тобой?

Это была Ана.

— Ничего… всё в порядке!

— Как — в порядке? Ты что, выходил?

— Нет, не выходил…

— Но я звоню уже бог знает сколько времени!

— Я был на… выборах! — смеясь, сказал Эмиль.

— Что? Где?

— А потом вернулся и сломал очки!

Он услышал, что Ана дует в трубку, словно это она бы виновата в бессмысленных фразах Эмиля.

— Ты знаешь, что уже двенадцать часов?

— Знаю!

— Что будем делать? Пойдём к Джелу Ионеску? — спросила Ана.

— Прежде всего мы должны нанести визит «Друзьям слепых», — сказал Эмиль.

— Эмиль!

— Да!

— Ты опять сломал очки?! — ужаснулась Ана.

Это «опять» относилось к четырём случаям, свидетельницей которых она была на протяжении шести месяцев.

— Да, — вздыхая, признался Эмиль.

— Это я виновата, нужно было прикрепить их на верёвочку, чтобы ты носил их на шее, — засмеялась она.

— Что тут смешного? — возмутился Эмиль. — Ведь это… несчастье!

— Пойдём к депутату?

— Приходи и посмотрим! — пробормотал он.

— Хорошо… я скоро буду.

Эмиль повесил трубку и начал шарить в ящике письменного стола, где у него лежали очки со стёклами на две диоптрии меньше, чем у тех, которые он разбил. Если надеть их на самый кончик носа и прижмуриться, можно было кое-что увидеть. Эмиль надел очки. Ну, куда ни шло… Он взял страничку с напечатанным на машинке текстом и попробовал прочитать его. Оказалось, что дело идёт.

Через четверть часа появилась Ана. Она смеялась.

— Конечно… тебе — что! — как ребёнок, пожаловался Эмиль.

Бывшего депутата Джелу Ионеску они нашли в здании суда. Он выступал в процессе по делу между двумя соседями, которые спорили из-за «используемой совместно кухни». Высокий, импозантный, с круглым брюшком, с галстуком-бабочкой и чёрными, как вороново крыло, волосами, он говорил убеждённо, громовым голосом.

Обычная история, на посторонний взгляд просто смешная, но для замешанных в деле сторон — постоянный источник неприятностей и недоразумений, происходящих, как правило, из-за отсутствия такта. Спектакль столь же смешной, сколь и грустный. Взрослые люди таскают друг друга в суд, позорят друг друга перед различными инстанциями.

Джелу Ионеску выиграл этот «важный» процесс и теперь принимал поздравления. Эмиль решил поймать благоприятный момент и подошёл к нему.

— Извините, маэстро… Мы хотели бы поговорить с вами о «деле Беллы Кони»! — огорошил он адвоката, с любопытством следя за его реакцией.

— Да, конечно… конечно… — с профессиональной улыбкой произнёс адвокат и, взяв Эмиля под руку, приклонил к нему ухо. И вдруг, словно очнувшись, в недоумении переспросил: — О каком деле?..