– Он говорит, что они расставили силки на лапукоса. Охота была удачной… Слава Хранителям… А потом появилось Пятно, – продолжал переводить Трэш.

– Бред, – твердо заявил Харпер, – Никаких пятен отродясь не было на этой планете. Это только легенды. А если даже и были, с тех пор прошли тысячи лет.

– А что за пятно-то? – безуспешно попытался внести ясность Самарин.

– Сейчас узнаем, – мрачно подытожил Макс и двинулся к границе манала и джунглей.

– Макс! – зашипел вслед ему Харпер, пытаясь всеми силами подавить крик. – Макс! Нам лучше держаться вместе.

– Вот именно, – ответил Макс, не оборачиваясь. – Нам нужно держаться вместе, а поэтому двигайте за мной.

– Никаких пятен не существует, – с этими словами Эдвард Шур поднял и попытался взять лазерный нож, который Самарин все еще сжимал в руке. Самарин отчаянно замотал головой, а затем тоже встал. Сигизмунд Трэш долго отряхивал брюки, но через мгновение и он присоединился к Максу. Глаза Харпера снова лихорадочно заблестели, маскируясь под нетрезвых светлячков. Выкрашенный с ног до головы, урканец наблюдал за этой картиной с нескрываемым ужасом. Он энергично тряс головой и орал уже во весь голос, прямо давая понять, что в джунглях ничего хорошего нет. Однако члены отряда подогревали друг друга напускной уверенностью, как это часто бывает в мужских коллективах. Никто толком не успел нормально поразмыслить над ситуацией, как уже весь отряд в полном составе вступил в проход, вырубленный безжалостным лазерным ножом. Ночь приняла их с голодным урчанием. Их ждала смерть, прикинувшаяся неизвестностью.

Некоторое время они двигались в полном молчании, старательно вглядываясь в окружавшую их действительность. Действительность была безмолвна и таинственна.

– Ну что там? – прошептал Харпер, обращаясь к невидимому Самарину. Самарин шел первым, ориентируясь лишь по вспышкам лазерного ножа, обрезавшего очередные ветви скрученных полиомиелитом растений. Самарин пожал плечами. Он ничего не видел. Впрочем, никто ничего не видел, кроме неясных фрагментов друг друга. Когда возникали какие-то очертания, первым желанием было пуститься наутек, как это сделал чуть раньше урканец.

– Ну что там? – нетерпеливо повторил Харпер.

– Заткнись, – оборвал его Шур.

Они продвинулись вглубь джунглей уже на достаточное расстояние. Это позволяло вздохнуть с облегчением и сделать вывод, что урканец испугался чего-то вполне обычного, отнюдь не связанного с чем-то сверхъестественным.

– Да он, наверное, сола опился или смарта объелся, – облегченно вздохнул Шур. – Стой! Пошли назад, поедим да спать. Завтра он сам не будет помнить, чего испугался.

– А что такое сол?

– Сок ползуна , – ответил Шур.

И тут Самарин понял абсолютно все. Нет, так, конечно, не бывает. Всегда остаются нюансы, маленькие вопросы и тому подобное. Но в данный момент он понял ВСЕ. И прежде всего он понял, что сделал шаг не просто по джунглям, а по чему-то еще. И это еще было живым. Серая масса, почти поглощенная темнотой, но все же выделявшаяся на фоне обычного мира джунглей особенным живым мерцанием.

«Пятно?» – подумал Самарин и исчез.

Он искал сам себя и мысленно, и наощупь. «Как можно вот так внезапно пропасть и при этом знать, что ты есть?» Самарин сделал еще один шаг. Это был жест отчаяния. Будь что будет. Главное, не оставаться в неизвестности. Движение – жизнь, а покой… покой – он вечен. Серый туман струился, как дым из сухого льда под ногами у сходящего с ума рок-гитариста.

Пятно?

Кто-то шагнул рядом. Самарин попытался повернуть голову, но не смог. Лицевые мышцы будто свело судорогой, а потом залило мгновенно застывшим цементом.

Страха не было. Любопытство и чувство полной защищенности. И обида. Но обида не самаринская, а чья-то еще. Некоторое время он пытался понять разницу между словами «обида» и «укоризна». Буквы разные, а смысл похож. Размышления давались с трудом. Он в чем-то тонул, и тонул, как ему казалось, безвозвратно.

Мутность стала гуще, она обняла его за плечи и отпустила.

Туман? Пятно? Назад?

Он попытался сделать шаг назад. Вот оно – благоразумие, отвращающее нас от второй рюмки. Назад. Но не тут-то было. Самарин понял, что лежит, и все попытки сделать какие-то шаги – просто смешны. Нельзя же шагать лежа. Действительно, нельзя. Зато можно наблюдать. Тем более что спокойное наблюдение абсолютно безопасно. Если только тебя не поглотил какой-нибудь хитрый монстр, и ты не находишься у него внутри. А серый туман (мутность)– это испарения, поднимающиеся от стенок его желудка. Самарин инстинктивно поджал ногу, ожидая ожога желудочной кислотой. Ощущение, что его переваривают, нарастало, как гул приближающейся лавины. Господи! Молитвы бессмысленны, когда ты находишься в ином мире. В мире, где властвуют иные боги и действуют иные законы физики. Там дышат не кислородом и думают не мозгом. Там даже переваривают по-другому. Но переваривают!

Самарин лежал и ничего не мог поделать. Он не был в состоянии ни пошевелить рукой, ни повернуть голову, ни даже поежиться. Он мог только ждать.

Ждать пришлось недолго. Он услышал не голос, не телепатический импульс, не прикосновение. Кто-то или что-то коснулось его сознания (или сердца?). Прикосновение было потусторонним, неизведанным и чуждым. Снова возникло ощущение, что его переваривают (Господи !). Серый туман стал гуще и живее. Вскоре Самарин почувствовал, что сливается с ним, теряя собственную плоть и кровь (Господи !). Что-то пыталось обуздать прорывавшийся из подсознания страх. Господи, это что-то было совсем чужим. Оно было более чужим, чем Трэш, Харпер, Шур и Макс; чем индикары и электрические турели, стрелявшие титановыми пулями; более далеким, чем бластеры и клоны толланской ветви. Оно было совсем чужим! Как в том фильме, старом фильме, с чудовищным звуком (кажется, далби сэрраунд?) и изображением (из чего они делали кинопленки? Полиэтилен? Целлофан? Целлулоид?). Фильм был очень старым, но очень страшным (хочешь встряхнуться? – Кури динамит!). Чужак, чужое, чуждое, не наше, оттуда . Они поймали меня, – ворвалось в самаринский мозг и тут же растаяло, как снежинка на раскрасневшейся электроплитке.