Вы, считающие себя Благими Богами, лишив Сердца, заключили меня в Железный Замок, но разве те, кто усердно молятся Митре, не поступают так же, бросая в узилища колдунов и еретиков, сжигая их на кострах во имя Любви и Порядка? Сомнения и воля к Беспредельному — вот худший недуг среди людей, но если частица хаоса изначально живет в их сердцах — не лучше ли и весь род человеческий лишить сего опасного органа?

Ариман умолк, молчали и Посланники.

— Ты — самый лукавый из небожителей, — раздался наконец голос-эхо, — и речи твои имеют столько же смыслов, сколько раз отражается одно зеркало в другом. Мы пришли, чтобы спросить: если Митра вернет тебе Сердце, и ты снова воссядешь по правую руку Всеблагого, клянешься ли вместе с Ормуздом, верным слугой Подателя Жизни, трудиться во имя Великого Равновесия?

Правое крыло Аримана, таившееся за спиной, взлетело и снова упало, едва не накрыв Тавискарона. Маг взвизгнул, отскочил и снова застыл, выкатив глаза и стуча зубами. Теперь оба крыла темного бога лежали по сторонам трона, напоминая спадающую с плеч мантию.

— Нет! — прогремел Ариман. — Я не буду слугой Ему! Мы — вечные противники, хотя я и порожден духом Его. Митра хочет услышать мою клятву? Так вот же: клянусь, что, вновь обретя Сердце, я пойду на Него войной, и много отважных душ соберется под стяги мои! Те, кто любезен мне, явятся по первому зову: герои, жаждущие побед и блеска, стремящиеся к гибели во славу мою! Их немного, но они станут во главе моего воинства, остальных же я призову, разрушив стены добродетели и клети законов. Я вызволю их из плена, и число им будет — легион. На крыльях моих когти — дабы рвать цепи ложных ценностей и заблуждений, под крыльями — хвост скорпиона, способный разрушать храмы смирения и наполнять ядом жертвенные чаши, пасть моя полна острых зубов, и каждый вопьется в грудь смертного, отворяя дорогу хаосу… А когда Беспредельное вырвется наружу, освежающий вихрь смешает ваше добро и зло, перекрутит, подхватит и унесет, как ветер осени — мертвые листья. Тогда посмотрим, кого станут поминать, накладывая стрелу и натягивая тетиву, — меня или Митру!

— Облик твой столь же обманчив, как твоя сущность, но не забудь: скорпион часто жалит себя сам! Митра может заставить умолкнуть твои уста, а взор сделать неподвижным.

Ариман гулко расхохотался.

— Если бы Он этого хотел, не прислал бы вас, — сказал, отсмеявшись. — Предвечный не может уничтожить свое порождение, ибо я — часть Его Самого. «Свет порождает Тьму», — не так ли сказано в Заветах? Если уничтожить Тьму, вещи перестанут отбрасывать тени — останутся одни бесплотные формы. Да, у меня много обликов, но, даже уничтожив любой из них, Митра не сможет избавиться от меня, как человек не может избавиться от собственной тени, если только не станет все время сидеть в комнате с занавешенными окнами, а Всеблагой лишен такой возможности, ибо сам Он — источник света. Чего боится Митра? Скажу: Податель Жизни боится, что те, кто возносят ему молитвы и жгут свечи в храмах, в час Последней Битвы отвернутся от Него и встанут под мои знамена. Ибо Он раздает милостыню, я же дарую свободу…

— Немного же удалось тебе собрать приспешников, — откликнулись Посланники. — Фоморам ты безразличен, ибо они — не люди, случайно оказались пленниками этого мира и даже не могут покинуть Железный Замок. Ты наполнил цитадель своими творениями, готовясь к битвам, вызвал воинов Нергала из Нижнего Мира, но все это — часть тебя самого. Кто из людей встал под твои черные стяги? Несчастный немедиец, тело коего ты поглотил? Или этот жалкий пустой старик?

— Вы, как всегда, точны, о Благие, — насмешливо сказал Ариман. — Пустота души — высшее достоинство Тавискарона Тучегонителя, ибо я волен заполнить ее чем угодно. Побольше бы таких порожних сосудов… Эвраст же счастлив, избегнув написанного на роду ничтожества своего. Но вы лукавите, именуя меня вождем без воинства. Пока я заперт внутри Замка и принужден обитать в этой оболочке, я не могу, подобно вам, уподобиться стихиям и овладеть душами. Митра играет нечестно. В мутном потоке жизни Он оставил людям лишь холодных лягушек и теплых жаб: они противны, вызывают бородавки, но кто станет принимать их всерьез? Кто станет служить знамени, на котором красуется жаба? Но не все слепы: брат воина, стоящего рядом с моим троном, доблестный Ннок, принял мою сторону и станет первейшим военачальником моим, когда я верну Сердце. О, тогда я соберу несметное войско добровольцев, а Митра пусть собирает свое! И пусть трепещут рабы, говоря: «Вот, близится Великий Полдень», и пусть ликуют те, для кого погибнуть во имя Беспредельного — высшее благо!

Стало тихо, только в животе у колдуна громко урчало да изредка клацали его желтые зубы.

— Сердце твое — в кольце на пальце этого воина, и ты знаешь об этом, — зазвенел голос Посланников. — Все твои усилия овладеть им окончились неудачей, но Великий Митра желает посмотреть, сможешь ли ты овладеть Сердцем, использовав то, что скопил в Железном Замке. Пусть на поле Маг Туиред грянет битва между племенами богини Баннут, обитателями Инис Фалль, и твоим темным воинством. Ты сам поведешь легионы, приняв облик, в котором породил тебя Предвечный. Если ты победишь, значит, так угодно Высшим Иерархам, и Великий Полдень действительно близок. Если нет… что ж, тебе не впервой проигрывать. Отправь своего пленника в стольный Лиатдруим, к королеве Матген, пусть он возложит багровый кристалл на Камень Делений, и тот вернет силу Сердцу Аримана. Всеблагой желает сделать твое Сердце ставкой в игре, и ты не сможешь назвать ее нечестной. Но запомни, пока ты не овладел Сердцем, сражение сил Света и Тьмы не выйдет за пределы Маг Туиред!

Посланники исчезли тихо и незаметно, словно задутое пламя свечи.

Ариман сидел, склонив к плечу уродливую голову, рыбья его пасть была полуоткрыта, сетчатые глаза потухли.

— Ты слышал? — сказал наконец темный бог, обращаясь к Конну. — Ступай в Лиатдруим и передай Матген условия сражения, которое должно состояться через три дня. Эльтира останется в Замке. Она достанется лишь тому, кто сумеет меня одолеть, а для этого сначала нужно разгромить мое войско. Небожители и на сей раз решили ограничить мое вечное соперничество с Благими островом Фалль. Но на сей раз они просчитались, позволив мне явиться в первозданном облике.

— Неужели он еще более отвратителен, чем тот, который я вижу? — спросил король. — Кем породил тебя Митра?

— Когда-то меня называли Красным Вепрем Неба, — сказал Ариман, — и на клыках своих я мог поднять всю землю, утопленную в океане демоном Хараньякшей. А теперь ступай — Тучегонитель проведет к воротам.

Лязгающий зубами маг провел его по бесчисленным железным коридорам и гулким лестницам, где не встретилось им ни души. Только возле выхода Тавис — карон справился с челюстями и даже сумел выговорить пару внятных фраз.

— Зря уходите, — сказал кавалер ордена Пожирающей Пасти, — мой повелитель все равно всех сильней. Видели зубища какие? И превращается, и огонь отвратить умеет — высшая магия!

— Вот он тебе этими зубищами и откусит пустую голову, — сказал король и вышел наружу.

Створки со скрежетом сомкнулись за его спиной. Обернувшись, Конн не обнаружил ни малейшего признака ворот, только неровную железную плиту, убегавшую ввысь. Он стоял на узкой полосе, обрывавшейся в желтые воды пролива. На противоположной стороне в вечернем сумраке тускло светились огни небольшого городка.

Конн подумал было, что пролив совсем не широкий, и его легко можно преодолеть вплавь, но вспомнил слова духа-хранителя о ядовитом Тритоне, скрывавшемся под водой, и отнял руку, потянувшуюся было к завязкам позолоченного нагрудника. Эх, если бы малыш Бу снова оказался на его плече, он бы подсказал, что делать…

«Что делать, что делать, — зазвучал вдруг неслышный голос. — Не печальтесь, Ваше Величество, мы уже близко, сейчас полетим!»

Раздалось хлопанье крыльев, и рядом опустился Марабуэль. Бу сидел на голове горного духа, крепко вцепившись в красный хохолок маленькими лапками. Он резво спрыгнул на плечо короля и заговорил уже вслух: