Элиас больше не возражал. Опустив голову, он медленно греб и, приблизившись к берегу, сказал Ибарре на прощанье:

— Благодарю вас, сеньор, за оказанное мне снисхождение. Ради вашего же блага прошу вас впредь забыть обо мне и не узнавать меня, где бы мы с вами ни встретились.

Сказав это, он повернул лодку и стал грести вдоль берега к густым зарослям, видневшимся дальше. Плыть пришлось довольно долго, и все это время Элиас молча глядел перед собой и, казалось, ничего не видел, кроме тысяч алмазов, которые он вычерпывал веслом и снова швырял в озеро, где они таинственно исчезали в темно-синих волнах.

Наконец он добрался до места. Какой-то человек вышел из зарослей и приблизился к нему.

— Что передать капитану?

— Передай ему, что Элиас сдержит слово, если прежде не погибнет, — прозвучал печальный ответ.

— И когда ты присоединишься к нам?

— Когда капитан скажет, что пробил решающий час.

— Хорошо, прощай!

Застенчивый Линарес был задумчив и полон беспокойства; он только что получил письмо от доньи Викторины, которое гласило следующее:

«Уважаемый кузен: через три дня надеюсь узнать убил ли тебя алферес или ты его. Не хочу ждать больше ни одного дня пока эта животное ни будет наказано. Если срок пройдет и ты его ище не вызовешь на дуель я раскажу дону Сантьяго что ты никогда не был ни сиклетарем и ни каким рожном у Канобаса и никада не абедал с генералом доном Мартинесом. Я скажу Кларите что это все враки и не дам тебе ни полушки. Если его вызовешь я тибе все абещаю что хочешь иметь но если ни вызовешь придуприждаю что ни останавлюсь ни передчем.

Лубящая тебя всем сердцем твоя кузина

Викторина де лос Рейес де Де Эспаданья.

Сампалок понидельник в 7 ч. вечера».

Положение становилось серьезным: Линарес знал характер доньи Викторины, знал, на что она способна. Приводить ей разумные доводы — все равно что говорить о чести и порядочности карабинеру-таможеннику, когда ему представляется случай объявить контрабандой какой-нибудь товар. Умолять ее бесполезно, обмануть — и того хуже. Остается только дуэль.

— Но как его вызвать? — говорил сам с собой Линарес, прохаживаясь в пустой комнате. — А если он спустит меня с лестницы? А если я повстречаю его супругу? Кто будет моим секундантом? Священник? Капитан Тьяго? Будь проклят тот час, когда я послушался ее советов! Старая болтунья! Кто заставлял меня рисоваться, плести небылицы, пускать пыль в глаза! Что скажет обо мне эта сеньорита?.. Секретарь всех министров! Теперь это для меня что камень на шее!

Печальный монолог доброго Линареса был прерван приходом отца Сальви. Францисканец в самом деле выглядел более худым и бледным, чем обычно, но глаза его блестели, и губы кривила странная усмешка.

— Сеньор Линарес, вы в одиночестве? — кивнул юноше священник, направляясь в зал, откуда через полуоткрытую дверь доносились звуки фортепьяно.

Линарес попытался изобразить улыбку.

— А где дон Сантьяго? — спросил священник.

В этот момент появился капитан Тьяго, поцеловал священнику руку и взял у него шляпу и палку, блаженно улыбаясь.

— Идемте, идемте, — говорил отец Сальви, входя в зал в сопровождении Линареса и капитана Тьяго. — У меня хорошие новости, интересные для всех. Я получил из Манилы письма, которые подтверждают послание, переданное мне вчера сеньором Ибаррой… Таким образом, дон Сантьяго, недоразумение уладилось.

Мария-Клара, сидевшая у фортепьяно между двумя своими подругами, приподнялась, но тут же в изнеможении снова опустилась на стул. Линарес побледнел и взглянул на капитана Тьяго; тот опустил глаза.

— Этот юноша начинает мне нравиться, — продолжал священник. — Вначале я обошелся с ним сурово, он… несколько горяч по натуре, но потом он так хорошо сумел загладить свой проступок, что на него больше нельзя сердиться. Если бы не отец Дамасо…

И отец Сальви быстро взглянул на Марию-Клару; она слушала, но не сводила глаз с нот, несмотря на тайные щипки Синанг, которая таким способом выражала свою радость и, наверное, пустилась бы в пляс, если бы была одна.

— Отец Дамасо?.. — переспросил Линарес.

— Да, отец Дамасо сказал, — продолжал священник, не отрывая взора от Марии-Клары, — что… как крестный отец, он не может разрешить… Однако, я полагаю, если сеньор Ибарра вымолит у него прощение, все, без сомнения, уладится.

Мария-Клара встала, попросила извинить ее и удалилась вместе с Викторией в свою комнату.

— А если отец Дамасо его не простит? — спросил тихо капитан Тьяго.

— Тогда… Мария-Клара сама решит… ведь отец Дамасо ее отец… духовный; но я думаю, что они договорятся.

В эту минуту послышались шаги, и вошел Ибарра в сопровождении тетушки Исабель; его приход произвел на присутствующих весьма различное впечатление. Юноша приветливо поздоровался с капитаном Тьяго, не знавшим, смеяться ему или плакать, и низко поклонился Линаресу. Отец Сальви поднялся со своего места и с таким благоволением протянул ему руку, что Ибарра не мог скрыть изумления.

— Не удивляйтесь, — сказал отец Сальви, — я только что хвалил вас.

Ибарра поблагодарил и подошел к Синанг.

— Где ты прятался весь день? — защебетала она. — Мы все гадали: куда задевалась эта душа, прошедшая через чистилище? И каждая из нас кое-что сказала на твой счет.

— Можно узнать что?

— Нет, это секрет, но я уж тебе скажу, только на ухо. А сейчас говори, где ты был, чтобы мы знали, кто из нас угадал.

— Нет, это тоже секрет, но я тебе шепну на ушко, если эти сеньоры позволят.

— Да, конечно, конечно! Что за церемонии! — сказал отец Сальви.

Синанг потащила Крисостомо в другой конец зала; она была в восторге, что с ней поделятся тайной.

— Скажи мне, дружочек, — спросил Ибарра, — Мария сердится на меня?

— Я не знаю, но она говорит, что лучше бы ты ее забыл, и при этом плачет. Капитан Тьяго хочет, чтобы она вышла замуж за того сеньора, отец Дамасо — тоже, а она не говорит ни да, ни нет. Сегодня утром, когда мы толковали про тебя и я сказала: «А вдруг он влюбился в другую и пошел к ней?» — она ответила: «Ну и пусть!» — и заплакала.

Ибарра помрачнел.

— Скажи Марии, что я хочу поговорить с ней наедине.

— Наедине? — спросила Синанг, нахмурив брови и взглянув на него.

— Нет, но совсем наедине, но чтоб не было вон того…

— Это трудно сделать, но ты не беспокойся, я ей передам.

— А когда я получу ответ?

— Завтра, приходи пораньше. Мария не любит оставаться одна, мы всегда с ней; одну ночь Виктория, а другую — я; завтра моя очередь. Но, послушай, а где же тайна? Главного ты ведь еще не сказал!

— Верно! Я был в селении Лос Баньос; хочу заняться кокосовыми орехами и думаю построить фабрику, а твой отец будет моим компаньоном.

— И больше ничего? Ну уж и тайна! — громко воскликнула Синанг тоном обманутого ростовщика. — А я — то думала…

— Тише! Я не разрешаю тебе разглашать секрет!

— Очень надо! — ответила Синанг, сморщив нос. — Было бы что-нибудь поважнее, я бы рассказала подругам, а то кокосы! Скупать кокосы! Кокосы! Кому нужны кокосы?

И она помчалась разыскивать приятельниц.

Минутой позже Ибарра откланялся, видя, что компания совсем расстроилась; капитан Тьяго сидел с кисло-сладкой улыбкой на лице, Линарес молча глядел на других, священник с напускной веселостью пытался говорить о всяких пустяках. Ни одна из девушек больше не показывалась.

Тучи скрыли луну; холодный ветер, предвестник наступающего декабря, гнал сухие листья и поднимал пыль на узкой тропке, что вела на кладбище.

Три тени шептались у кладбищенских ворот.

— Ты говорил с Элиасом? — спросил один голос.

— Нет, ты же знаешь, он очень скрытный и осторожный, но, наверное, будет заодно с нами, ведь дон Крисостомо спас ему жизнь.