— Утром я займусь билетами, — он повернулся к двери.

По натуре Филипп не был жестоким человеком, но случалось, руки его мысленно сжимались на совершенной до отвращения шее — да так живо, так неотвратимо, что ему становилось страшно. Но вспомнив о Пэм, он успокоился. Филипп не раз благодарил за нее Бога. С Пэм он чувствовал себя мужчиной, она разрешала ему любить ее, нежить, изливать всю свою доброту, которую он боялся показать жене, поскольку Октавия нежность и великодушие воспринимала как самые утомительные из всех его слабостей. Более того, Пэм побуждала его главенствовать, понимая, как важно ему почувствовать, что он руководит женщиной, — это знание придавало мужества, почти разрушенного равнодушием Октавии.

Он понимал, что не заслуживает такого обожания, хотя Пэм и разуверяла его. Она знала его таким, каким Октавия никогда не знала и не узнает. Ему страстно хотелось кого-то любить, чувствовать, что способен отдать свое сердце без страха быть оскорбленным или высмеянным. И только с Пэм он действительно проявлял себя так, как в обыденной жизни бы постеснялся.

Он был рядом с Пэм, когда умер ее муж, поддерживал в самое тяжелое время, слушал, когда ей надо было выговориться. Тогда, в эти черные от горя дни, какое Филипп испытывал истинное наслаждение от того, что нужен. Хотя бы раз в жизни ему не надо было опасаться женщины. Пэм научилась понимать его, заботиться, она полюбила его, глубоко и безоговорочно. И теперь, после визита Кори, старалась ему помочь.

Филипп вздохнул. Известие о смерти Эдвины подкосило его. Он слишком долго тащил на себе груз вины, вины, которую в один прекрасный день он надеялся загладить. До Пэм Эдвина была единственной женщиной, которую он любил. Пэм много раз пыталась убедить Филиппа найти Эдвину, но он так стыдился своего малодушного бегства, что боялся встретиться с ней с глазу на глаз. Он боялся, что она не простит. Но еще страшнее было думать, что она не позволит ему увидеть ребенка, который рос и взрослел в его мечтах. Сын. Его и Эдвины, о котором Октавии ничего не известно, но именно он унаследует все богатство Филиппа.

А сейчас все изменилось. Не было никакого сына, была дочь. Он никак не мог оправиться от шока и разочарования. Еще до прихода Кори к нему в офис, после звонка Тэда Брэйтуэйта, он сделал все возможное, чтобы подавить страх — в его жизни появится еще одна женщина, которая станет его презирать. Ему не удалось справиться с собой, вина оказалась слишком велика, и он превратил ее в оружие против своей собственной дочери.

Филипп не находил себе места от отчаяния, и Пэм не на шутку встревожилась. Как хотелось ему выговориться Пэм, разобраться в себе, подумать, как быть с дочерью, которую, как оказалось, он теперь отчаянно хотел узнать. Боже, что делать, ведь его собственная жизнь в таком раздрае! Не втягивать же Кори в этот кошмар, что преследовал каждый его жест, каждую мысль? Он, отец, как раз и призван оградить ее, защитить так, как он не раз защищал Пэм.

— Кори Браун устраивает вечеринку! — вскричал Перкин, размахивая приглашением.

— О Боже! — воскликнула одна из секретарш, прижимая приглашение. — Тусовка у Кори Браун! Следующим оказался менеджер производства.

— Все к Кори Браун! Самое волнительное и восхитительное событие в городе! — выкрикивал Билли Джоунс, сложив руки рупором.

Кори молча наблюдала. От ядовитых укусов хотелось плакать, но она улыбалась.

— Прыжки, кульбиты, хрустящее печенье, — все у трусишки Кори!

Публика грохнула, а Алан Фокс поклонился. Кори быстро отвернулась — слезы унижения и ярости щипали глаза. Она не осмеливалась даже рта раскрыть, прекрасно представляя, чем это кончится. Нет, она скорее умрет, чем покажет им, что они ее достали.

Только Прю, работавшая на компьютере позади Кори, не поддерживала общего веселья.

В прошлый уик-энд Пола и Дэйв помогли Кори перебраться в новую квартиру. И Кори по совету подруги решила попытаться завоевать коллег, устроив новоселье. Они вместе написали приглашения, и Кори вдруг захотелось, чтобы Пола сейчас оказалась здесь. Может, тогда она бы поняла, что все напрасно! Где-нибудь на другом конце земли философия Полы, возможно, и сработала бы, но в Лондоне люди другие. Кори их ненавидела, всех до единого. И теперь оставалось только решить — хочет ли она стать такой же, чтобы выжить, или остаться самой собой и вернуться в Эмберсайд. Но так или иначе, похоже, новоселье не состоится. Боже мой, как же можно так жестоко отвечать на добро?

Кори принялась вырезать из газеты статью о европейской встрече на высшем уровне. В глазах стояли слезы, она едва различала слова. Аннализа попросила ее подготовить подборку по этой встрече, она надеялась убедить Люка и выпустить даже целую программу. Сейчас Аннализа на побережье Шотландии снимает фильм о буровой. Кори все бы отдала, чтобы оказаться с ней рядом! Или чтобы Аннализа была здесь. Ехидные замечания, насмешки, шутки все же при ней стихали.

Через час, как всегда в полдень, Кори надела пальто и пошла за сандвичами для желающих. Почти четыре месяца, как она переехала в Лондон, но до сих пор не обзавелась друзьями. Казалось, она больше не выдержит одиночества. Но, отчаянно скучая по матери, девушка боялась ехать в Эмберсайд. Неудача в Лондоне, воспоминания об Эдвине в Саффолке добьют ее окончательно. Для нее вообще нет места на земле, потому что она ничья.

Нет, неправда, сказала она себе, вручив заказ на бутерброды. У нее есть квартира в Челси. И тут же сердце Корри возликовало — приветливые стены, уют, красивая мебель… Да черт с ним, пусть они испортили ей праздник, все равно она все это любит.

Кори вернулась в пустой офис, на месте сидела только одна Прю.

— Они в студии, — бросила девушка. — Смотрят новый выпуск.

Кори удивленно уставилась на Прю. Наконец-то хоть кто-то удостоил ее приветливых слов.

Прю улыбнулась.

— Взгляни, — сказала та, указав на стол Кори.

Девушка широко распахнула глаза — опять ее ожидает что-то жестокое, гадкое, но на столе лежала кипа написанных от руки записок. Кори невидящими от страха глазами уткнулась в первую. Заморгала, перечитала снова. Перкин принимает ее приглашение! Неверными руками взяла следующий листок, сердце ее бешено колотилось. Синди Томпсон, режиссер, — приглашение принято.

Кори без сил опустилась на стул и перебрала остальное. «Я буду очень рад прийти…», «С нетерпением жду пятницы…», «Весьма великодушно с твоей стороны…», «…не принести ли бутылку?»

Кори подняла глаза, но Прю уже не было. Из коридора донеслись голоса, значит, все возвращаются из студии! Кори выбежала в туалет, не желая ни с кем встречаться.

Она то клокотала от злости — как они обошлись с ней час назад, то ликовала от восторга — метод срабатывает! Оливковая ветвь, протянутая ею, принята! Она едва могла дождаться вечера, чтобы поведать обо всем Поле.

В пятницу Кори ушла с работы пораньше. Похоже, все и думать забыли о вечеринке. Коллеги по-прежнему игнорировали ее, но мелкие укусы и насмешки прекратились. Перед уходом она робко объявила, что приносить ничего не надо, она с нетерпением всех ждет.

В «Макс и Спенсер» Кори купила пате, французский хлеб, сыр, всякие хрустящие штучки, орехи, соусы, нарезанные овощи, сосиски, оливки… Торговец магазина на углу Кингз-роуд помог ей донести вино, лед и напитки. В знак благодарности Кори пригласила и его, но он благородно отказался.

— Но в следующий раз обязательно, — улыбнулась Кори, едва удержавшись, чтобы не обнять его. Может, лондонцы все-таки не такие противные?

К семи она уставила тарелочками старинный сосновый стол, купленный в субботу на аукционе на Лотсроуд. На обветшалом комоде с того же аукциона поблескивали бутылки и бокалы. Уютный диван, старое кресло, кофейный столик с деревянными слонами вместо ножек, телевизор, видео отодвинула к стенам, как и горшки с растениями и вазы с листьями папоротника и перьями. Места для танцев полно. Кори убрала с пола восточные ковры, вынула один компакт-диск из купленных на сотню фунтов накануне, врубила на полную громкость и направилась в душ.