– Вы больше двадцати лет доблестно служили отечеству и армии, рисковали своей жизнью. У вас такой большой опыт, полковник, так скажите же: неужели вас не научили, что сидеть в присутствии старшего по званию можно только с его разрешения?

Вспыхнув, Росский вскочил и вытянулся по стойке "смирно".

– Виноват, товарищ генерал.

Орлов продолжал сидеть на столе.

– Моя карьера в армии сложилась совершенно иначе, полковник. Мой отец своими глазами видел, что творили самолеты "Люфтваффе" во время Великой Отечественной. И это невольное уважение к мощи военной авиации передалось от него мне. Восемь лет я прослужил в авиации войск противовоздушной обороны, четыре года летал на разведывательных самолетах, затем помогал учить молодых летчиков выполнять роль приманки – заманивать вражеские самолеты в зону действия наших средств ПВО. – Встав, он бросил гневный взгляд в лицо разъяренному Росскому: – Известно ли вам все это, полковник? Вы ознакомились с моим личным делом?

– Ознакомился, товарищ генерал.

– В таком случае вам известно, что я никогда не придирался к своим подчиненным в вопросах дисциплины. Большинство тех, кто служит в армии, люди порядочные, – даже те, кого призвали. Они хотят лишь делать свое дело и получать за это вознаграждение. Бывает, что кто-то честно ошибается, и нет смысла из-за этого портить им послужной список. Я всегда готов поверить солдату, патриоту. В том числе и вам, полковник. – Он наклонился к Росскому так, что между ними остались какие-то дюймы. – Но если вы попробуете еще раз обмануть меня, – закончил он, – я выведу вас на чистую воду и отправлю обратно в академию – добавив в личное дело запись о неповиновении начальству. Это вам понятно, полковник?

– Так точно, понятно... товарищ генерал, – буквально выплюнул эти слова Росский.

– Хорошо.

Они козырнули друг другу, и генерал, развернувшись, направился к двери.

– Товарищ генерал... – остановил его Росский. Орлов оглянулся. Полковник по-прежнему стоял навытяжку.

– В чем дело? – спросил Орлов.

– А тот случай с вашим сыном в Москве – это тоже была честная ошибка?

– Это были глупость и безответственность, – ответил Орлов. – Вы с Догиным обошлись с ним более чем справедливо.

– Мы действовали так, исходя из уважения к вашим выдающимся свершениям, товарищ генерал, – сказал Росский. – Вашего сына ждет впереди большое будущее. Вы ознакомились с отчетом о том происшествии?

Орлов прищурился.

– Нет. У меня никогда не возникало такого желания.

– У меня есть копия, – продолжал Росский. – Отчет был изъят из личного дела, переданного в кадровый отдел. К делу была приложена характеристика. Вам это известно?

Орлов молчал.

– Старший сержант Горошин, командир отделения, в котором учился Никита, потребовал исключить его из академии за хулиганство. Причем главная вина вашего сына состояла не в том, что он осквернил храм Греческой православной церкви на улице Архипова и избил священника, а в том, что он ворвался на склад академии за краской и ударил караульного, который попытался ему помешать. – Росский усмехнулся. – Полагаю, на вашего мальчика произвел впечатление мой рассказ о том, что греческая армия поставляла оружие афганским мятежникам.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Орлов. – То, что вам удалось подучить Никиту нападать на безоружных, беззащитных людей?

– Мирное население – это мягкое брюхо той самой машины, которая движет армией, товарищ генерал, – сказал Росский. – В глазах спецназа – законная цель. Но вы вряд ли захотите обсуждать со мной тонкости военной политики.

– У меня вообще нет никакого желания что-либо обсуждать с вами, полковник Росский, – резко произнес Орлов. – Нам нужно думать о том, как ввести в действие операционный центр.

Генерал направился к двери, но Росский вновь его остановил.

– Разумеется, товарищ генерал. Однако, поскольку вы попросили держать вас в курсе всего, что относится к моим служебным обязанностям, предупреждаю, что я изложу в отчете подробности этого разговора – и в том числе следующее: обвинения с вашего сына не были сняты. Просто рапорт старшего сержанта Горошина был оставлен без последствий, а это, согласитесь, совсем не одно и то же. Если этот рапорт попадет в кадровое управление, обязательно будут приняты соответствующие меры.

Орлов стоял, положив руку на ручку двери, спиной к Росскому.

– Моему сыну придется ответить за свои проступки, хотя, не сомневаюсь, трибунал учтет его безупречный послужной список, а также то, как определенные документы были сначала скрыты, а потом снова извлечены.

– Товарищ генерал, иногда папка может просто сама собой появиться на столе.

Орлов открыл дверь. Стоявшая за ней прапорщик Беляева снова молодцевато козырнула.

– А в моем отчете будет упомянуто ваше вызывающее поведение, полковник Росский, – сказал Орлов, переводя взгляд с Беляевой на Росского. – Вы хотите еще что-нибудь добавить к этому пункту?

Росский медленно поднялся из-за стола.

– Никак нет, товарищ генерал. Пока что ничего не хочу.

Генерал Орлов вышел в коридор, а Беляева шагнула в кабинет полковника. Она закрыла за собой звуконепроницаемую дверь, и генералу осталось только гадать, что произойдет в кабинете.

Впрочем, это не имело значения. Росский предупрежден; он будет вынужден соблюдать все правила вплоть до последней запятой... вот только у Орлова возникло предчувствие, что правила эти начнут меняться, как только полковник свяжется по телефону с министром внутренних дел Догиным.

Воскресенье, 22.15, Вашингтон

Гриффен Идженс вернулся в Овальный кабинет.

– Полиция штата уже направляется на Форест-роуд, – сказал он, – и к ним на подмогу спешит на вертолете группа моих людей. Не пройдет и получаса, как этого сумасшедшего схватят.

– Он не окажет никакого сопротивления, – мрачно пробурчал Беркоу.

Директор ФБР грузно опустился в кресло.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что мы выполнили его требование. Он отбарабанит какой-нибудь радикальный бред и сдастся без сопротивления.

– Проклятие! – выругался Идженс. – А мне очень хотелось хорошенько его прижать.

– И мне тоже, – сказал Беркоу.

Помощник по вопросам национальной безопасности повернулся к Майку Роджерсу. Хотя все присутствующие в Овальном кабинете были мрачнее тучи, самое удрученное лицо было у Беркоу.

– Итак, Майк? – спросил он. – Кто эти твари и как нам раздавить остальных?

– Прежде чем вы начнете отвечать, – остановил Роджерса президент, – возможно, кто-либо из присутствующих здесь проинформирует нас, затевает ли российская армия что-либо такое, что сможет перерасти в полномасштабное вторжение? Разве мы не должны следить за этим?

Мелвин Паркер, председатель объединенного комитета начальников штабов, один из самых немногословных сотрудников администрации, впервые взял слово:

– Пока этот Экдол диктовал условия безоговорочной капитуляции, я связался с министром обороны Колоном. Он позвонил в Пентагон. Мне сообщили, что несколько российских дивизий проводят маневры у самой границы с Украиной. Численность задействованных войск для данного региона достаточно большая, однако пока что никаких тревожных сигналов не поступало.

– Больше нигде никаких перемещений войск? – спросил Роджерс.

– Военная разведка бросила все силы, чтобы это выяснить, – ответил Паркер.

– Но приграничные районы могут стать зоной сосредоточения российских войск, – заметил Лоуренс.

– Совершенно верно, сэр, – согласился Паркер.

– Вот в чем проблема, черт побери, – проворчал глава ФБР Идженс. – Все эти новые технологии... У нас слишком мало агентов на местах. Никакой спутник не сможет узнать о том, что простые солдаты ругаются по поводу назначенного на завтра марша, и о том, что нанесено на карту, которая лежит в штабной палатке. А именно в этом и заключается настоящая разведка.