«Чудовище по левому борту!» — крикнул мне в ухо Чарли. Я стал всматриваться в темноту, в ту сторону, куда он показал, и увидел увенчанный пенным гребнем силуэт гигантской волны, которая ударила в соседнее ледяное поле. Стена брызг взметнулась над нами. Весь мир вокруг словно зашелся в бешеной пляске, а я изо всех сил напрягал зрение, всматриваясь в скалистые высоты, чтобы определить местоположение входа в бухту Дан-дас-Харбор — некогда там находился склад Компании Гудзонова залива, брошенный на произвол судьбы. Я обнаружил вход, однако айсберги, большие и малые, сидели на мели поперек и раскачивались на высокой зыби. Только при счастливейшем стечении обстоятельств мы сумели пробиться туда без особых приключений и попали в мелкую гавань к трем соблазнительного вида хижинам у кромки низкого галечникового берега.
Одна хижина почти не протекала, и вскоре Чарли развел огонь под нашим котелком. С час мы пролежали без движения, болтая о давних армейских буднях в Аравии, и отблески свечи плясали на наших подвешенных для просушки костюмах.
Восточнее Дандаса миллионы бесцветных ледяных обломков плавали у самой береговой черты, напоминая погибшую лягушачью икру. Вокруг нас волны разбивались о стены оказавшихся на плаву ледяных гигантов. Брызги летели по воздуху горизонтально. Шторм бушевал вдоль южного побережья острова Девон весь день, а Джинни сообщала из Резольют, что у них идет снег и море покрылось сплошным льдом. До конца месяца оставалось четверо суток, и я решил не ждать улучшения погоды.
Через час после выхода в море мы обогнули гигантские скалы мыса Уоррендер. Волны колотили о берег, и там кипели буруны. Курс, проложенный параллельно утесам в 400 метрах от них, казался нам самым безопасным. Несколько раз лодка содрогалась, когда невидимые льдины ударяли в корпус или попадали под винты. Затем мы потеряли шпонку. Чарли прикрыл газ бесполезного теперь мотора левого борта, и мы поползли вполсилы, постепенно дрейфуя в сторону береговых утесов. На протяжении четырех миль мы так и не сумели определить, где бы высадиться, однако менять шпонку нужно было как можно скорее. В любое мгновение винт правого мотора мог удариться о лед. Тогда за какую-то минуту мы можем превратиться в фиберглассовую разновидность щепки. Крошечное дефиле с галечниковым пляжем объявилось в стене утесов. Я вздохнул с облегчением. Пробиваясь к крошечному пляжу, мы разошлись с белухами, покуда проталкивались носом между бешено пляшущими на волнах льдинами и севшими на мель айсбергами.
Чарли вцепился мне в плечо и показал прямо вперед. Один из севших на мель небольших айсбергов в той самой точке, которую мы наметили для высадки, оказался полярным медведем. По-видимому, медведь знал, что белуха (его излюбленное лакомство) пожелает рано или поздно насладиться покоем на отмели неподалеку от пляжа. Беспокоить охотящегося голодного зверя — не слишком благодарное занятие, но у нас не было выбора. Сплошная стена утесов простиралась километров на тридцать пять на восток, если судить по карте.
Чарли направил лодку как можно ближе к берегу, и я перелез через борт. Один из сапог моего костюма наполнился водой до самого бедра, так как я умудрился разорвать его. С носовым фалинем [38] в руке я заковылял по скользким камням, пока Чарли вынимал из чехла винтовку. Медведь, никогда не встречавшийся с блестящим белым 5,5-метровым вельботом, медленно отступил и скрылся среди валунов, которыми был завален пляж.
С полчаса я изо всех сил сдерживал лодку, пока Чарли работал онемевшими руками, чтобы заменить шпонку и оба винта, так как мы обнаружили, что они сильно погнулись и на одном из них исчезла лопасть. Одним глазом я старался следить за зверем. Когда мы покидали пляж, он проплыл мимо нас — на поверхности торчали только нос и глаза. Испугавшись нас, он нырнул. На какое-то мгновение высоко к небу приподнялся его белый зад, и больше мы его не видели.
Волны за пределами подветренного пространства под утесами были не меньше тех, что наблюдались обычно. Целых 200 километров мы, загипнотизированные размерами и мощью волн, ныряли и раскачивались с борта на борт в гуще вздымающихся айсбергов. Льдины величиной с бунгало болтались на волнах, как пляжные поплавки, под шестидесятиузловым (30 м/сек) штормом, и мне не раз приходилось сдерживать дыхание, когда мы протискивались между этими морскими чудищами. Мокрый снег, туман и ветры ураганной силы вынудили нас провести ночь на мысе Шерард, но 27 августа в полдень мы покинули побережье Девона и пересекли пролив Джонс, направляясь к острову Элсмир. Это было захватывающее плавание.
В гавани Крейг-Харбор, под головокружительной высоты утесами, мы остановились, чтобы передохнуть рядом с королем айсбергов, источенным голубыми сводчатыми гротами. Затем мы пошли дальше, пока (мы чувствовали себя как вымокшие под дождем свиные шкуры) не достигли глубоких и тенистых подходов к Грис-фьорду, где находилось единственное эскимосское поселение на этом острове.
В то же время в Резольют Джинни, отлично понимавшая всю опасность плавания вдоль восточного берега острова Девон, терпеливо дожидалась появления в эфире моих позывных целых двадцать восемь часов. Симон объяснил в своём дневнике:
Судя по выражению лица Джинни, она все больше замыкалась в себе, хмурилась и язвила весь день, так как связь не возобновлялась.
Я развесил антенну неподалеку от двух эскимосских домиков, обходя деревянные рамки для просушки тюленьих шкур. Голос Джинни звучал издалека и был едва слышен, но я почувствовал, что в нем звучала радость, когда она подтвердила, что приняла мое сообщение о нашем местоположении.
Последние три дня августа прошли как один день и были заполнены мельканием черных утесов, замерзающих на лету брызг и прежде всего все увеличивающимся количеством льда. У входа в Адские ворота (Хелл-Гейт), начало запасного маршрута от пролива Джонс, под утесом с названием мыс Турнбек («малодушный человек»), я решил, что такая погода — это уже слишком, а местные течения предательски опасны. Мы повернули на запад ближе к острову Девил, а затем пошли на север в пролив Кардиган. И снова беспокойные часы среди подстриженных ветром волн, но, пройдя этот пролив, мы завершили обходной маневр. В Норвежском заливе (Норуиджен-Бей) мы снова, так сказать, вошли в меридиан, на котором находится Резольют-Бей, только севернее. Получилось, что игра все же стоила свеч, но нам оставалось всего двое суток на последние 550 километров.
В тот вечер поверхность моря впервые начала замерзать, твердея молча и быстро. Нам следовало поторопиться. Тридцатикилометровый рывок в бухту, ведущую внутрь острова Элсмир, к югу от мыса Грейт-Беар, и мы снова уткнулись в паковый лед. Снова и снова мы двигались по проливам и разводьям. Тщетно — паковый лед стал плотнее со стороны моря и непроходимым в бухтах.
Не оставалось делать ничего другого, как отступить. Молодой лед покрыл море словно маслянистыми пятнами. Мы вышли на берег в безымянной бухте и в тот вечер мало разговаривали.
Я связался с Джинни. Она сообщила о стокилометровом поясе льда в Норвежском заливе; он простирался на запад до острова Аксель-Хейберг. Наш самолет еще не прибыл, и поэтому некому было помочь нам пробиться сквозь ледовый барьер. Однако через час Джинни снова вышла в эфир с грандиозной новостью. Расе Бомбери, один из лучших арктических летчиков и одновременно вождь индейцев племени мохауков, объявился в Резольют вместе со своим «Оттером». Он согласился посвятить нам два летных часа на следующий день.
Туман растаял. Температура упала. В ту ночь я почти не спал. Всего 500 с небольшим километров до Танкуэри-фьорда, но нам могло не хватить одних суток. Если этот ледовый пояс задержит нас, мы окажемся взаперти.
На рассвете мы были уже на ногах и, стуча зубами от холода, приготовили вельбот к плаванию. В середине дня Расе сделал круг над нами, и мы направились к ледовому поясу. Молодой лед стал толще и покрыл все открытые полыньи в паковом льду. Ледовая корка росла как на дрожжах. Местами вельбот уже не мог пробиться вперед и увязал во льду, как шмель в паутине.
