- Отчего Василий Иванович позволил тебе жениться? Отчего не братьям твоим старшим Юрию и Дмитрию? Да не верит он им. Так я понимаю. А тебе верит. У государя нет наследника. Винят царицу Соломонию в бесплодии, только не в ней причина, а в самом Василии Ивановиче. Он сам бесплоден. Никогда у него не будет детей. Никогда.
- Что ты говоришь? Это же страшная крамола!
- Или мы с тобой не одни? Неужели мы станем друг дружку опасаться? Тогда какие же мы с тобой муж и жена - единая плоть? К тому же думать нам стоит не только о благе Василия Ивановича, но и о нашем с тобой. О нашем потомстве. И не стоит лукавить, играя в кошки-мышки.
Вот тебе и ум короток. Рассуждала Ефросиния, как Михаил Глинский, искушенный в интригах, наделенный природой гибким и хватким умом. А княгиня? Совсем молодая она еще, к тому же воспитывалась не при дворе. Да, женщина, как говорят мудрые, неразгаданная тайна: за семью печатями тайна.
Надлежало бы князю основательно одернуть княгиню (не женское дело вести речи о державном престоле), но он не менее супруги был рад предсказанию знахаря, и перед ним тоже рисовалось радужное будущее. Вот он и не посторожился. Как покажет время, на гибель себе и сыну своему и всей его семье.
Супруги стали ждать дня родов с еще большей взволнованностью. Иногда они возвращались к разговору, Начатому после отъезда знахарки. Им нравилось мечтать о завтрашнем дне, который, Бог даст, принесет им еще больше счастья. И вот - свершилось. Роды прошли вполне удачно. Княжич оповестил мир о своем Рождении надрывным криком.
В тот же день в Кремль ускакал вестник, а через пару дней от Василия Ивановича было получено слово, чтобы без него ребенка не крестили, ибо он в самое ближайшее время приедет в Старицу.
- Изъявил волю стать крестным отцом, - пояснил гонец.
Царь действительно не задержался и сразу же спросил:
- Еще не определились с именем?
- Ждали тебя.
- Мое предложение - Владимир[113]. Бог даст, ему владеть миром.
- Принимается.
- Если вы с супругой согласны, я, как и передавал через гонца, стану крестным отцом. Крестить же наследника будем в Сергиевой Лавре.
Без особого восторга встретил Андрей Старицкий предложение брата-царя ехать в Сергиеву лавру: Ефросиния еще слаба, да и сынишке не повредит ли дорога? Но, как бы прочитав мысли князя, Василий Иванович сказал:
- Недельку пображничаем в честь наследника, на парочку охот сбегаем, княгиня к этому времени окрепнет после родов, да и Владимир чуточку обретет силенки. И все же вели изготовить просторный возок, чтоб и мамке место удобное было, и кормилице, а уж о сыне и жене твоей я не говорю.
За неделю мастера сделали великолепный возок. Оси кованные, не дай Бог на рытвинах не переломились бы деревянные. Колеса из дуба мореного с толстыми коваными ободами. Внутри возка просторно. Люлька, обитая войлоком, поверх которого - льняная ткань, медвежья полость и подстилка из спинки гагары, непромокаемая. И подвешена люлька к потолку возка, еще и к полу укреплена на растяжках, чтоб не слишком раскачивалась на неровностях дороги. Предусмотрены удобства и для княгини: может сидеть откинувшись, а если утомится, даже лечь. Сам царь осмотрел возок и, признав, что сделан он весьма ловко, поощрил мастеровых, дав каждому по рублю.
- Поезд оказался внушительным: сотни детей боярских царева полка - впереди. При возке Василий Иванович и Андрей Иванович на белых аргамаках в нарядных сбруях, путные слуги из бояр и дворян, а следом - малая дружина князя Андрея. Замыкали поезд брички с необходимым в пути скарбом, за которыми держалась, саженей на тридцать отстав, еще одна сотня детей боярских.
Ехали медленно, останавливались на несколько дней в вотчинах боярских и княжеских, оповещая хозяев загодя. Мать и сын не утомлялись такой дорогой, и все шло ладом до самой лавры, где поезд царский с младенцем встретил самолично настоятель, который и творил таинство крещения.
Помолившись несколько дней в храмах лавры, поклонились мощам святого Сергия и, оставив знатные вклады, дабы прилежно молились монахи за здравие княжича Владимира, определили время выезда.
- Что ж, с Богом, - благословил настоятель, - станем молить Господа о добром для вас пути.
- Мы разными путями поедем, - поправил царь настоятеля, - я прямоезжей дорогой - в Москву, а князь Андрей - в свою вотчину, в Старицу. О двух путях и творите ваши молитвы.
- Благослови вас, Господи, - осенил крестным знамением настоятель вначале царя, затем и князя Андрея. - За добрый путь обоих помолимся.
Василий Иванович покинул лавру первым. Перед Расставанием сказал:
- Живи пока в Старице, расти сына-наследника. Позову только при крайней нужде.
- В Пскове ты и князь Михаил Глинский обмолвились о каком-то скором деле, похоже, важном. Не обойди меня.
- Пока не подоспело время для такого важного дела. В нем и тебе определено место, но пока о нем помолчу, чтоб не сглазить.
Конечно, не из-за опасения сглаза не говорил брат Василий о какой-то своей задумке. Иная причина есть. Ну да Бог с ним. Подойдет время - скажет.
Василий Иванович умалчивал о сговоре с Михаилом Глинским не из боязни сглаза или для сохранения тайности, он опасался осуждения со стороны младшего брата. Открытый Андрей, прямой, не принимает не только коварства, но даже лукавства, а в сговоре с Глинским хватает и того, и другого. Все свои связи использует Михаил Львович, всю свою хитрость, чтобы толкнуть Сигизмунда на опрометчивый шаг, но, к сожалению, пока это не удается. Князь Глинский признался в этом с полной откровенностью, хотя заверил, что придумал иной ход, при котором определенно станет без вины виноватым. Что за ход, не раскрыл даже царю, тоже, видимо, опасаясь, что тот не согласится с задуманным. Василий Иванович, конечно, понял, что затеял Глинский весьма сомнительное в вопросах чести дело, но не стал допытываться до сути, не стал и возражать. Ловко ли обо всем рассказывать брату Андрею? В лицо вряд ли он что скажет, но в мыслях осудит. А нужно ли ему, царю, терять уважение единственного из братьев, верного трону? Нет и еще раз - нет!
Вот так и разъехались братья в недомолвке. Худо вроде бы, но и для одного, и для другого лучше недомолвка, чем откровенность.
Минуло лето - захмурилось небо. Подули злые ветры, принося с собой нудные окладные дожди, и если бы не княжич Владимир, скучноватой была бы жизнь. Андрей и Ефросиний в уединенном уделе, непременно уехали в Москву. И всё же, несмотря на радость общения с сыном, ежедневно удивляющим новыми успехами в постижении жизни, князь Андрей и княгиня Ефросиния решили к Рождеству переехать в Кремль, а недели за две до этого хотели известить царя о своем намерении. Но вышло все иначе. Прежде чем князь Андрей послал в столицу вестника, от царя прискакал гонец со страшной вестью: их сестра Елена, вдовствующая королева польская, чувствуя притеснение Сигизмунда, решила покинуть Вильно и удалиться в свое Бряславльское имение, о чем письмом известила брата Василия Ивановича. Но то ли письмо это, тайно прочитанное приспешниками Сигизмунда, приняли за тайный сговор, то ли, получив неожиданный предлог возбудить против Сигизмунда Россию - Михаил Глинский позже признался, что все было сделано по его наущению, - только Елену арестовали, обвинив ее принародно в измене. Воеводы Николай Радзивилл-младший и Григорий Остиков увели ее из церкви во время обедни.
- Государь Василий Иванович велит тебе на этой же неделе прибыть в Кремль. Одному ли, с семьей ли - выбор твой.
Конечно, с семьей. Княгине уже надоела удельная жизнь, она страстно желала (не полностью открываясь мужу) жить в Москве, чтобы обрастать друзьями и подругами. Ефросиния понимала, что наследовать престол сыну Владимиру будет тем легче, чем больше станет у него сторонников. Князь же Андрей Старицкий Рвался в Москву, думая получить воеводство над ратью, которая пойдет на Сигизмунда. В этом он нисколько не сомневался. Хотя по различным причинам, но выходило единогласие: решили супруги вместе ехать в Кремль в теремной дворец.
