Повернувшись, пошагал воевода-победитель в свои покои сгорбленным стариком.

Князю Андрею сразу стало ясно: получил Михаил Львович из Киева отказ. Не понять другое: не ведая в чем суть заботы о шляхтичах, как же о них заботиться. Однако недолго он оставался в растерянности. Подумав, решил собрать начальников шляхетских отрядов, прибывших из воеводств, послушать сообщения о численности подчиненных и о тех нуждах, какие они испытывают, узнать, какая помощь им нужна. Он даже подумал, а не устроить ли шляхетские отряды по русским уставам. Не столь важно, что не получится пяти полнокровных полков по десять тысяч, пусть даже в каждом полку вдвое, а то и втрое меньше ратников, зато каждый будет знать свой маневр, у каждого своя задача - все ловко, все согласованно. Когда же князь Старицкий вошел в просторный зал, где собрались приглашенные, увидел высокомерные взгляды и пренебрежительное недоумение (отчего какой-то русский князь позволил себе повелевать ими), то сразу же изменил свое мнение. Подумал опять: «Стоит ли со своим уставом соваться?»

Прошел он к двум креслам, специально составленным рядом, понял, что тем самым сказать ему хотят, что русский князь только вдвоем с князем Глинским может вести разговор со шляхтичами. Андрей Иванович ухмыльнулся и сел на кресло, стоящее с правой стороны, даже не обратив внимания на шепоток, прошелестевший в зале, подумал: «Что ж, поиграю с вами в кошки-мышки. На манер Глинского», а вслух сказал:

- Панове, цвет ратной силы Речи Посполитой, князь Михаил Глинский прихворнул, но мы не можем оставить на потом нужды ваши, заботы ваши. Вот мы и условились с ним, что я один выслушаю вас. Надеюсь с вашей же помощью разобраться в ваших проблемах. Если они, конечно, есть.

- Я - Пшецкий, - поднялся человек коренастый, уверенный в себе, которого можно было бы назвать серьезным мужем, если бы не лихо закрученный чуб, - Ян Пшецкий. Из Друцка. Под моим началом три с половиной сотни. Мы размещены удобно. Жалованье получили за год вперед. Жалоб никаких нет. Есть вопрос: куда мы пойдем?

- За честь князя Михаила Глинского встал великий князь Московский, царь всей России Василий Иванович. Есть и обещание Менгли-Гирея вступиться за честь славного воеводы. Орден Марии Тевтонской тоже не желает оставаться в стороне, получено от него обещание двинуть на Сигизмунда рыцарей. Образуется объединенная сила. Теперь прикиньте, панове, стоит ли тыкать разрозненными пальцами, если собирается сжаться большой кулак? Нам с вами, панове, этого объяснять не требуется. Нам с вами пшик не желателен. Только объединенные усилия вставших на борьбу за честь и правду принесут желаемый успех. Нам, - князь Андрей с нажимом произнес это слово, - сподручней всего действовать в единении с воеводами Василия Ивановича. Тем более что рать из Верхневолжских княжеств, из Новгорода и Пскова уже на подходе к Березине и к Минску. Вышли из Москвы полки во главе с самим царем. Они идут к Смоленску.

Князь Андрей не получал еще от брата своего никакой вести, не присылали гонцов и другие воеводы, и говорил он, считая, что так оно и есть. Допускал, конечно, он возможную ошибку в своих расчетах, но все же говорил уверенно, без тени сомнения, ибо понимал, что шляхту следует подготовить к совместным действиям с бывшим врагом, а вполне возможно, и с будущим неприятелем.

Ловко князь Старицкий играл в кошки-мышки, даже сам не веря, что может вот так, без зазрения совести, лукавить. Серьезно же он осмыслит сказанные слова позже, когда на следующий день Михаил Глинский похвалит его: «Ты, князь Андрей, становишься зрелым мужем». Пока же ему предстояло вести себя так, чтобы шляхту не обидеть и самому в ощип не угодить, хоть как-то унизив величие России.

Воевода с лихим чубом на слова гостя снисходительно кивнул:

- Нас устраивает такой расклад. Но есть еще один вопрос: сможем ли мы иметь трофеи?

Да, невероятно прав был князь Глинский, говоривший о жажде шляхтичей поживиться, прикрываясь благородными словами. Что ответить? Сказать: грабьте? Нет. Пусть это слово говорит сам Михаил Глинский.

- Есть право победителя. В каждой стране оно свое. Считаю, вам не придется менять свои, устоявшиеся, порядки.

Одобрительный говорок. Понравился шляхтичам ловкий ответ. Оценили его по достоинству. Поубавилось у шляхты спеси, четко начали докладывать, сколько всадников из какого воеводства, не задавая никаких лишних вопросов.

Долго длился деловой разговор. Вроде бы все выяснено, но прежде чем отпустить начальников шляхетских ополчений, Андрей Иванович задал последний вопрос:

- Есть ли у кого, панове, что предложить или спросить?

- Нет. Обо всем условились. Пора начинать пир.

- Повремените, панове, - входя в зал, проговорил князь Михаил Глинский. - Я доволен, что вы нашли общий язык с нашим соратником, князем Андреем Ивановичем, братом русского царя Василия Ивановича. Но я подумал, возможно, есть и ко мне вопросы?

Удивил Михаил Глинский князя Андрея. Перед ним был прежний, уверенный в себе, полный сил человек. Будто и не бывало вовсе утренней согбенности. Впору протереть глаза и произнести заклинание: чур! чур! Вопрос всего лишь один: о трофеях. Ответ четкий:

- Как всегда, панове. Захваченный город на два дня ваш. И если вы довольны ответом, прошу за пиршеские столы.

Долго и весело пировали, но едва закончилась хмельная бесшабашность, тон которой задавал сам Михаил Львович, сказал он князю Андрею:

- Хочу поделиться с тобой своим горем.

Сказано это было с такой грустью, с такой тоской, что от жалости у Андрея Ивановича сжалось сердце.

Они прошли в палаты Михаила Львовича, устроились в мягких креслах у пылающего камина и долго сосредоточенно глядели на языки пламени, соревнующиеся меж собой в яркости, стремящиеся превзойти друг друга в мощи.

Огонь успокаивал душу. Отдыхается возле него славно.

«Нужно мне в Москве и в уделах тоже камины сладить, а уж в Старице, где теперь больше всего времени стану проводить, обязательно их устроить велю», - думал Андрей Иванович.

Вовсе не отрешившись от суеты дневной, он ожидал исповеди князя Глинского.

- Готов ли выслушать меня? - спросил тот. Вопрос прозвучал неожиданно громко, отчего князь Андрей даже вздрогнул.

- Да, Михаил Львович.

- Она ответила отказом. Решительным. Ты оказался прав, когда засомневался, согласится ли она выйти замуж за изменника. Представь, она так и назвала меня «изменник». Но какой я изменник? Меня просто вышвырнули со двора, как ненужную вещь. Что мне оставалось делать? Втянуть голову, как черепаха под панцирь? Разве это достойно мужчины?! Мужчина, не способный защитить свою честь, может без стыда обряжаться в сарафан, а не в доспехи.

Глинский сердито засопел, видимо перебарывая вспышку гнева, вызванного незаслуженным оскорблением. Успокаивался долго, но вот все же снова заговорил.

- Мой мудрый наставник детских и ранних юношеских лет не единожды говорил: у женщин волос длинный, а ум короткий, советовал никогда не показывать женщине, что ты покорен ее красотой. Он считал, что женщину нужно завоевывать не словом, а мечом. Это, конечно, слишком, но, как я теперь понимаю, разумности совет не лишен.

- Воспользуйся этим. Уговорись с царем Василием Ивановичем, он пособит тебе взять Киев, и станешь ты присяжным князем российским. Удельным князем. Как Одоевские, Воротынские, Новосильские и иные Заокские и Верхнеокские.

- Думал об этом. Вроде бы заманчиво. Только не могу я переступить через себя. Зачем мне Киевское княжество без любви Анастасьи? А мечом не хочу ее брать. Не могу. При согласии и любви - тогда счастье. Иначе что? Коптить небо. Нет, на такое я не согласен.

- Но ты уже в годах. Пора подумать о семье. Не сошелся же свет клином на вдове этой? Мало ли знатных и пригожих, кто почтет за счастье соединить с тобой свою судьбу?

- Знаю. Достаточно. Но ни одна меня не согреет. А семья? У меня она есть. Братья. Их жены. Их дети. Одна Елена, племянница любимая и любезная, чего стоит. Души в ней не чаю. Сорванец, а не девка.