Дружинники на поляне зашумели, вопросительно поглядывая то на Аскольда, то на Айлана.
— А разве Бастарн говорит не о том же? — хмуро спросил Аскольд, почуяв общий интерес своих дружинников.
— Да! Я думаю, Бастарн тоже принадлежит к небожителям и в будущем получит от Бога крылья архангела, ибо он всеми средствами удерживал тебя от зла! И он не просто верит, что наш Бог Христос был на земле! Он это знает! И я хочу вам здесь нести свет учения того Христа, которого знает Бастарн!
— Скажи, Айлан, ты от павликиан? — еще сильнее наморщив лоб, спросил Аскольд.
Айлан задумался: одно дело — сказать правду одному князю, с глазу на глаз, а другое — при всех дружинниках. Но… правда о Христе не нуждается ни в каких хитросплетениях, ни в какой лжи.
— Да… и нет!
Аскольд вздрогнул.
— Да — потому, что я признаю учение павликиан как единственно правильное христианское учение, — поторопился объяснить Айлан. — А нет — потому, что я прислан к вам правителями не павликианского государства, а византийского, которое борется против павликиан…
Они немного помолчали, чувствуя, как внимательно вслушиваются дружинники в слова миссионера.
— Ты как-то говорил, что гордишься рыцарскими успехами, — сказал Аскольд, пытаясь определить на глаз, каковы же мускулы под его длиннополым плащом.
— Хочешь убедиться в этом прямо сейчас? Давай, князь, померяемся силушкой? — спросил Айлан, легко поднявшись с поляны, и, сняв с себя плащ, широким жестом бросил его к ногам Аскольда.
— Ты катафрактарий? — догадался спросить Аскольд, мгновенно оценив боевую стойку монаха.
— Но ты же встречался с такими и на Балканах, и на Теревинфе… К бою, князь, к бою! — задорно смеялся Айлан, зная, что Аскольд медлит не из трусости. — Не бойся, мы не злобу души своей будем казать друг другу, а только ловкость рук и ног да хитрость бойцовского ума!
— Князь! На торговой пристани купцы новгородские ждут тебя и Дира, чтоб показать свой редкий товар! — звонко выкрикнул молодой дозорный, вбежавший на княжеский двор и остановившийся в растерянности, увидев князя с монахом в боевой стойке.
— Подождут! — отмахнулся Аскольд и осторожными шагами стал наступать на монаха.
— Князь! Они торопятся с торгом в Царьград! — снова звонко прокричал дозорный с пристани.
— Вот отберу у них весь товар, тогда торопиться не с чем и некуда будет! — огрызнулся Аскольд, видя, как ловко уходит монах в самый последний момент от его атакующего прыжка.
— Князь! Они с поклоном пришли и очень просили, чтоб порасторопнее расплатиться с тобой и засветло добраться до порогов…
— Аскольд! — раздался вдруг грозный зов Бастарна, и Аскольд разогнул спину.
— Вы мне дадите нынче монаху хребет сломать али нет? — шутливо возмутился он, оборачиваясь в сторону верховного жреца и вопросительно вглядываясь в тревожное лицо Бастарна. — Что стряслось?
— Пчелы вырвались из ульев и покусали друида! — с ужасом в глазах оповестил Бастарн князя.
— Что я могу сделать? — удивился Аскольд.
— Я не о помощи тебя прошу, а предупреждаю о грозящей опасности!
— От пчел? — засмеялся Аскольд.
— Пчелы своим поведением несут злую весть! Кто-то идет разить твою рать! — гневно проговорил жрец, сочувственно глядя на князя.
— Уж не желторотые ли новгородцы пришли разить мою рать? — снова попробовал засмеяться Аскольд и браво заявил: — Вон, на торговой пристани стоят, согнув спинушку, ждут Аскольда, чтоб дорогую пошлину с них содрал за редкостный товар! Так, что ли, дозорный? Сколь ладей из Новгорода причалило к пристани-то? — весело допрашивал он прыткого парня, пытаясь своей веселостью сбить тревогу Бастарна.
— Четыре! — звонко ответил дозорный, но грянувший хохот дружинников не смутил жреца.
— И ты пойдешь смотреть их товар один? — негодующе спросил он.
— Почему один? Они еще Дира хотят увидеть…
— Где Экийя? — прервав князя, спросил жрец.
— Пошла в лес за орехами…
— Если пойдешь смотреть товар новгородцев, то не забудь взять с собой доспехи! — посоветовал жрец, чуя упрямство Аскольда.
— Бастарн, там всего четыре ладьи! Зря тревогу бьешь; у меня на пристани хорошая охрана! Да и смешно: четыре ладьи, набитые товаром!
— Кто возглавляет новгородский караван?! — гневно обратился Бастарн к Аскольду, не доверяя неопытному дозорному.
Аскольд пожал плечами и хмуро взглянул на дозорного.
— Якой-то Олаф, — певуче ответил дозорный, сморщив свой курносый, обгорелый на солнце нос.
— Ты его знаешь? — хмуро спросил Бастарн Аскольда.
— Да…
— А почему он не вышел на сушу сам? — продолжал допрашивать жрец.
— Что я должен сделать, по-твоему? — упрямо мотнув головой, спросил Аскольд, стараясь заглушить неясное предчувствие в душе и надеясь весь разговор со жрецом обратить в шутку и новым взрывом смеха дружинников снять остроту спора с Бастарном.
— Не глумись, князь! — с болью в сердце попросил Бастарн и резко повелел: — Не ходи на пристань!
— Ты хочешь, чтобы всю осень и зиму Новгород со смеху покатывался над рассказом о том, как киевский князь Аскольд побоялся самолично взять пошлину с купцов Рюрикова городища? Да?! — голос Аскольда звенел горечью, недоумением.
— Неужели ты не чуешь хитрости Олафа? — безнадежно спросил Бастарн.
— А ты думаешь, он научился хитрить? Ботя, чем Олаф хочет торговать в Царьграде? — улыбаясь, спросил Аскольд дозорного, и тот, сосредоточившись, вспомнил:
— Сказывал, что у него множество мехов, льна, воска, меда и бисера драгоценного, который на Востоке называют жемчугом, и что он имеет важный разговор к тебе и Диру…
— Но почему он сам не вышел на сушу и не поднялся в Аскольдово дворище?! — снова, кипя негодованием, спросил верховный жрец.
— Ботя, ответь Бастарну, почему купцы из Рюрикова городища не вышли из своих ладей, — хмуро потребовал Аскольд от дозорного.
Дозорный вытер вспотевший лоб и почти по складам произнес:
— Купец сказывал, что Олаф простыл, совершая волок под дождем, и очень просил на него обиду не таить, а пошлину взять прямо из его ладьи, дабы Аскольд сам смог увидеть весь товар и определить пошлину за него.
— И ты всему этому веришь? — устало разведя руки в стороны, спросил Бастарн.
— Но почему ты считаешь, что Олаф что-то замышляет! — вскричал в бешенстве Аскольд. — Уж кто и мог бы меня убить, так это Рюрик! Но его нет давным-давно, а Олафу я не навредил еще ничем! — прокричал Аскольд и почувствовал звон в голове от собственного отчаяния.
— А что, ежели Олаф решил не повторять ошибок Рюрика? — снова набравшись терпения, спокойно спросил Бастарн.
— Ты о чем? — не понял Аскольд.
— О том, как выросла твоя дружина, услышав о походе в Царьград! Откуда к тебе сбегались ратники? Забыл?
Аскольд улыбнулся.
— Но Рюриково городище еще не пропиталось вестью о моем успехе во втором походе на греков! Да и все знают, что я христианских проповедников привез, а не богатство. Успокойся, Бастарн! Я схожу на пристань, возьму пошлину с купцов Олафа, чтоб впредь он был умнее и не болтал много о своем богатстве. Затем я вернусь сюда, вот на эту поляну, чтоб сразиться в честном рукопашном бою вот с этим катафрактарием! — лихо заявил Аскольд, скрепил скромной фибулой верхние полы монашеского плаща на Айлане и, положив ему руки на плечи, почувствовал напряжение и силу его мышц.
— Позволь, князь, я пойду с тобой на пристань, — твердо и почти повелительно попросил Айлан, чем вызвал лихой смех у Аскольда.
— Не хватало только, чтоб меня монахи защищали от варязей-русичей! Да знаю я их, Бастарн! Они никогда не были способны на коварство! Только открытый бой — вот их девиз, и они подчиняются ему все, от вождя й жреца и до мамки-няньки! Это не словене! Те лукавые, бедовые, за любую хитрость хватаются, лишь бы проскользнуть и спастись! А русичи — младенцы в деле хитрости, уверяю тебя! — казалось, бодро говорил Аскольд, и вместе с тем чувствовалось, что он выверяет все «за» и «против» для своей встречи с Рюриковичами.
