Олег радовался, видя молодежь занятой, увлеченной то состязаниями в ловкости и силе, то вздыхающей по любимым глазам, то мастерящей новое гребное устройство весел для ладей, но с горечью замечал, что чаще всего победителями во всех состязаниях были то Ленк, то Харальд, то Любар, то Свенельд — кто угодно, но только не Ингварь. Никак Рюрикович не хотел вырваться вперед, хотя никто не мог ему отказать в в умении владеть секирой, мечом или длинным копьем, которым русичи овладели после того, как Аскольд научил им сражаться своих волохов.

«Ну, ладно, Ингварь! Живи любовью к Ольге! Я тоже когда-то сох по Экийе!.. Но как тебя научить дань собирать? Вот задача так задача», — хмуро думал Олег и, завидев своих дочерей, собиравшихся на гулянье, грустно спросил:

— И куда же это мои ласточки собрались? И кому же это они будут нынче улыбаться, и кого завлекать?

Старшая, которую в детстве еще Стемир назвал Ясочкой, так и сохранила свое имя; выйдя замуж за Ленка, любовно опекала своих младших сестренок и защищала их, как могла, от грозного надзора отца. В любое время, когда сестренкам хотелось повеселиться и побыть в кругу своих сверстников, она, якобы ненароком, забегала в дом отца, а затем забирала девушек с собой и уводила их на забавы, которые с большой выдумкой затевал Любар, и вся молодежь города стремилась попасть на эти увеселения.

— Дорогой отец, — ласково сказала Ясочка, — у нас нынче веселье, ты не сердись и не беспокойся: твои Вербочка и Ласточка будут под моим бдительным оком.

— Ясочка! Ну сколько можно нас так называть, — возмутилась самая младшая дочь Олега. — Ведь отец наказал звать нас взрослыми именами.

— Знаю, Верцина! Прости, Верлана! — Ясочка обняла своих красавиц сестренок и поцеловала обеих в головы. — Я так привыкла к этим ласковым прозвищам с детства, что не знаю, как и отвыкнуть. Во всем виноват дядя Стемир, он вас всегда так зовет, и ему вторят другие, даже его новая гречанка-наложница.

— Отец! А почему дядя Стемир не женится на своей наложнице? Почему он ее не назовет своей семьяницей? — с любопытством вдруг спросила средняя дочь Олега и, слегка покраснев, внимательно посмотрела на отца.

Олег погрозил пальцем дочерям.

— Ишь, какие вопросы научились они задавать, гуляя с друзьями твоего мужа, Ясочка! — недовольно пробурчал Олег, невольно любуясь красотой и статью своих дочерей. «Да, не дали боги мне ни одного сына!

Но как не любоваться сразу тремя чудесными красавицами дочерьми! Старшая чем-то Рюрика напоминает: вся светлая, строгая и огневая, в бабушку Руцину! Средняя — чернобровая и черноокая, плоть от плоти Экийи! А младшая — лукавинка, чернобровая, но сероокая, вдумчивая, цепкая, ох, наверное, отец-князь, вся в тебя!» — с гордостью сознался Олег и, пряча довольную улыбку, строго осмотрел наряд дочерей.

— Ну уж научились у Невеллы шить греческие платья! — пробурчал опять он. — А грибатки плести научились? — спросил вдруг князь и хмуро добавил: — Больно ловко их ваша мать плела: быстро и ровно!

Дочери зарделись и погрустнели: давно уже не видели Экийю. На могилу только заходят, венки кладут, плачут по матери тихо, и ни от кого не секрет, что Рюриковна такой заботой и любовью окружила младших дочерей Олега, что стыдно Олеговнам на что-нибудь жаловаться. Язык не поворачивается.

— Мы храним ее грибатки, но пока не додумались, как она их плела, — грустно проговорила Верлана и закусила дрожащую губу, сдерживая слезы.

— Ну, ладно! Идите, резвитесь у костра! Молодость дается не надолго; вон Ясочка — уже мать! Глядишь, и вы скоро счастье свое найдете, — добродушно проворчал он, чуя свою вину перед младшими дочерьми за смерть их матери, и напоследок спросил: — Княжич-то весел со своею женой?

— Да! Так и светятся оба! — быстро ответила Ясочка. — Я очень рада за него!

— Ну, слава Лелю и Радогосту за их счастье! — довольным тоном завершил Олег и отпустил дочерей с миром.

А вечером не выдержал, взял с собой Стемира, Рюриковну и Невеллу и посетил двор княжича, где Любар и Харальд устроили состязания сначала в силе, а затем в мудроречии.

Кто больше знает пословиц, поговорок, басен, легенд? Одни начинают, а другие должны быстро продолжить, а если не смогли продолжить, то обязаны придумать новую поговорку, басню или легенду и поведать о ней так интересно, чтобы ее все сразу полюбили.

Олег со Стемиром вошли в открытые ворота двора дома княжича в тот момент, когда дружинники Харальда потребовали от дружинников Любара продолжения исландской легенды о рыцаре Орваре Одде.

— И сказала вещунья рыцарю, что примет он смерть от коня своего! — выкрикнул бойко ратник и выжидательно затих.

Из дружины Любара сразу вскочили с мест несколько юношей и хором продолжили:

— И решил Орвар Одд, что коня своего по имени Факс он отдаст для ухода конюшему!

Молодежь весело расхохоталась, видя забавную рьяность дружины Любара, но он вдруг поднял руку и, потребовав тишины, заявил:

— Сию легенду надо говорить, гордясь праведным подвигом рыцаря Орвара Одда, а не смеясь над ним!

На поляне установилась торжественная тишина.

Любар оглянулся на своих молодых воинов и тихо продолжил:

В этот момент Любар увидел сосредоточенное выражение лица великого князя и замолк.

— Я слушаю внимательно, Любар! Что ж ты остановился, сынок! — взволнованным голосом проговорил Олег, глядя на красивое, одухотворенное лицо ловкого лазутчика и желая одного: крепко обнять его за то трепетное уважение к ратному подвигу, которое звучало в каждом его слове. — Чем закончилась эта история с рыцарем Орваром и его конем Факсом? — заинтересованно спросил Олег. — Я давненько не слышал этой легенды, — подбадривающим тоном продолжил он и немного подождал, когда Любар справится с волнением.

— Орвар вернется с победой домой, а конь его от тоски по хозяину… умрет! — наконец проговорил Любар.

— Вот как? Значит, вещунья ошиблась в предсказании? — удивился Олег.

— Не совсем. Орвар пойдет навестить то место, где будут останки коня, встанет ногой на его череп, а из него выползет ядовитая ящерка и смертельно укусит рыцаря, — молвил Любар, стоя перед великим князем.

— Да-а? — в раздумье протянул Олег и спросил: — Ну и чему учит эта исландская легенда?

Любар чуть-чуть склонил голову набок и, сдунув со лба пышную светлую прядь волос, негромко ответил:

— Нельзя забывать того, кто рисковал жизнью за тебя, будь то человек или животное! Надо было Орвару чтить дух коня Факса! Бог Велес суров и требователен!

— Ну, Бастарн, как тебе ответ Любара? — живо обернулся Олег к верховному жрецу, что сидел в центре поляны на медвежьей шкуре и внимательно наблюдал за беседой великого князя и лазутчика.

— Мудрый ответ! Рыцарь Орвар забыл законы доброты и гармонии в жизни людей и животных! — тихо ответил Бастарн, приглашая великого князя с другом присесть рядом с ним на медвежью шкуру.

— А дух этого медведя с нами в ладу? — улыбаясь, спросил Олег Бастарна, усаживаясь рядом с верховным жрецом.

— О да! — серьезно ответил Бастарн и, обращаясь к Ленку, растерянно суетившемуся между Харальдом и Любаром, громко попросил: — А ну-ка, молодежь, Ленк, Харальд и Любар, спойте новую песню о силе духа, силе разума и силе любви, которую вы недавно разучили! Что-то ни великий князь, ни его «Лучеперые» совсем песен не поют! Научим их уму-разуму! — предложил жрец, и молодая рать великого князя Киевской Руси дружно согласилась исполнить волю Бастарна.