Поход в ее кабинет ничем хорошим для рядового учителя не заканчивается. Молчи, Вероника, молчи. Работа тебе еще нужна.

— Я попытаюсь решить свои проблемы. Но если не выйдет?

— Хорошо, Вероника Васильевна. Тогда мы вас привлечем в другое воскресенье, — Екатерина Львовна остается непобежденной, давая понять всем присутствующим учителям, что у нас в школе торжествуют справедливость и равноправие. Никого не убедила, но сохранила лицо, — на этом я заканчиваю. Если есть ко мне пожелания…

Ни у кого пожеланий нет. Все — кто быстрее, кто медленнее — вскакивают со стульев и расходятся по кабинетам. Так же поступаю и я. Екатерину Львовну окружает несколько учителей, которым срочно нужно в воскресенье отпроситься. Возможно, у них получится лучше, чем у меня. Поторопилась я.

— Если бы могла, Вероника, с удовольствием тебя подменила, — Роза Андреевна кладет руку на мое плечо, — но, видишь, тоже участвую…

— Все равно теперь, Роза Андреевна. Мне надоели вечные отлучки Петровны. Что мы, лошади? Почему ей всегда все можно?

— Вероника-а…перестань. Я б поняла, если такие слова говорила наивная Юля, но ты-то, ты… тебе ли не знать нашей кухни, моя милая! Или этот хулиган настолько хорош, что от любви голова кругом?

Враз краснею так, как раки не краснеют.

— Роза Андреевна, да ладно вам…

— А что я такого сказала? Я б тоже от такого мужика обо всем забыла. Э-эх, Вероника Васильевна! Нашла из-за чего тайну делать…А вредная бабка раскусила. Обойдется олимпиада без тебя, делай свои делишки. Заболей внезапно.

— Внезапно уже не получится.

— Надо было промолчать. А нынче выходить тебе придется, Вероничка. Сама знаешь Екатерину Львовну. Ну что у вас запланировано на субботу, роспись, что ли? Можно отложить на недельку? На следующей неделе сделать? Или нет?

— Можно…наверное, — отвечаю в глубокой задумчивости. Если любит — подождет? Проверим. А не подождет — и прекрасно. Я пойму: на Стаса не стоит тратить время.

Как бы он мне не нравился, как бы меня к нему не тянуло. Я уже говорила Роберту, «проще и лучше закончить именно сейчас, чем позже».

— Стас, привет…

— Привет, дорогая. Как дела? — сдержанная веселость в голосе Стаса.

— Да как-то не очень. У нас в школе олимпиада предметная в воскресенье. Стас, не получится на дачу…не смогла я отпроситься… не отпустили.

— Че, все плохо? Школка без Веронички никак? — кажется, Стас несколько разочарован.

Громко вздыхаю в трубку.

— Получается так. Можно на дачу на следующих выходных, если ты…если тебе…

— Давай на следующих. У тебя точно олимпиада, а не народные песнопения мормонов?

Я готова была брякнуть, что мормонство для меня уже неактуально, но прикусила язык за секунду до чистосердечного признания. Этого знать Стасу пока не стоит.

— Можешь посетить школу в воскресенье и удостовериться. Я в коридоре заседаю. Если очаруешь бабулечку-вахтершу, скорее всего, она тебя пропустит ко мне.

Все-таки нужна, и Стас подождет. Я догадывалась о таком ответе, но успокоилась лишь тогда, когда его услышала.

— Только бабуль я еще не очаровывал, — звучит в трубке веселый голос, — хотя с вами, училками, чему только не научишься…Ты, моя занятая, во сколько заканчиваешь в воскресенье?

— В час или два. Когда все дети уйдут — свободна.

— Я заеду за тобой. Ладно, дача на этой неделе не получается, но в гостях всегда рад тебя видеть. А завтра в субботу просто вечерком посидим, да? После восьми?

— Да.

— Сыграем в шахматы? — веселье продолжается.

— Сыграем. Можно и в шашки, — нейтрально произношу я и стараюсь не выдавать эмоций: зашедшая ко мне в класс Роза Андреевна внимательнейшим образом прислушивается к разговору и довольно улыбается.

Сегодня впервые пошел снег. Начало декабря — пора уже.

Снег падал весь день. Он уже не растает, останется лежать на земле белым покрывалом, придавая всему, на что он ляжет, чистый, невинный вид.

Даже сейчас, вечером, светло от летящего снега.

Я смотрю в окно. Так долго ждала зимы — не наглядеться. Стас расставляет шахматы — кто продул, тот готовит фигурки для следующей партии. Традиция.

В окно он посматривает тоже — скорее из-за чувства солидарности, чем из эстетических соображений.

— Сейчас заметет все снегом…

— Ага, — мимолетный взгляд Стаса на улицу, — мы так весь вечер и проиграем, Вероничка?

— Еще предложения? — хитрю я.

Стаса изрядно потрепали на сегодняшней тренировке, он еле дохромал до кухни. Чем на рукопашном бое занимаются, интересно? Дерутся до посинения, по стенам и потолкам скачут? Я впервые увидела сильно уставшего Стаса, да еще травмированного. Посмотреть бы одним глазочком на их занятия. Но мне туда ход заказан: Веронику давно известили.

— Мамочки… — это Стас сейчас задрал рукава, и я увидела огромные синячищи на его запястьях, — что же с тобой делали сегодня?

— У Димыча дома неприятности, — весело ответил Стас, ничуть не переживая из-за синяков, — он немного не рассчитал силу. А мне не удавались новые приемы по уходу от захватов… Короче, фигня, Вероничка.

— Ничего себе — фигня, — я готова произнести длинную речь о неизвестном Димыче, называя его разными недостойными словами. Да что там: самолично готова избить за то, что старательно разукрасил руки Стаса. Ну и придурок, а если он Стасу в следующий раз тоже не рассчитает и треснет по голове до сотрясения мозга? А если еще хуже? Нельзя с неадекватными людьми заниматься на тренировках!

Еле усидела: понимаю, конечно, что моя забота вряд ли оценится…

— Стас, вы молодцы, конечно, что занимаетесь, но можно же себе чего-нибудь повредить! — выпалила — и тут же покраснела.

Стасу — очередной повод поржать.

— Не переживай, дорогая, нужное в сохранности.

— Да, но… — смущенно замолкаю.

Еще больший смех.

— Я скажу Димычу, чтобы бил куда угодно, ток не туда. Лады? Тогда тебя мои тренировки устроят?

— Делай что хочешь, указывать не буду! — ворчу недовольно. Ну вот, опять двадцать пять. То есть — радостный стеб над Вероникой. И пускай себе стебется, и побьют его сильно на тренировке пускай — ничего больше не скажу!

— Вероничка, волнуешься за меня, что ли? — не отстает Стас.

Кручу головой.

— В мыслях не было. Хозяин-барин. Развлекайся как угодно…

— Значит, волнуешься.

Горестно вздыхаю. Да, волнуюсь. И не только, между прочим. Понимаю, что люблю тебя, раздолбай ты тренированный.

— Зайка очень миленькая, когда волнуется.

— Да-да, Стас, конечно. Ходи давай, — я боюсь этих фраз, боюсь посмотреть в глаза Стаса. Он все больше и больше не походит на себя прежнего, и перемены пугают.

Нет, Стас остался почти таким, каким был, только менее отстраненным, чем раньше. Немного внимательнее, чуть добрее… Если бы это был не Стас, я бы сказала по взглядам и поведению: меня видеть рады и даже — я очень нравлюсь. Но по отношению к данному субъекту все сложнее. Не хочу замечать, как теплеют глаза Стаса, как он меняется, когда смотрит на меня задумчиво и странно, и не подозревает, что я за ним наблюдаю. Мне есть с чем сравнить, так не было при наших первых встречах. Постель, скажете? Вот и я себя успокаиваю этим.

Нельзя верить в чудо. Нельзя. Не может Стас в меня влюбиться. В кого угодно, только не в меня. Я же с ним играю в шахматы. Я не соответствую идеалам красоты. Я всего лишь школьная учительница, у которой жизнь не сложилась. Я неудачница, в конце концов, с которыми такие, как Стас, не водятся. Наше знакомство — совершенно случайное, а отношения скоро завершатся. Губешки закатай обратно, Вероника!

Не закатываются. Проблема…

— Пошел уже конем минуты три как. О чем замечталась?

— Может, у тебя мазь есть? Гепариновая. От синяков хорошо помогает, — синие запястья Стаса мерещатся нервной Веронике, хотя он опустил рукава и ничего уже не видно.

— Была. Да брось ты, Вероник! Само пройдет.