«Самый умный, да, Стас? Ну вперед, беги к этим джигитам без башки…» Санчо сохранял спокойствие даже в таких ситуациях, где Стас бы уже пошел драться. Может быть, это его выучка. Но и не только это. Обидь Стас Веронику хоть как-то — она больше не придет ни-ког-да. И даже не посмотрит в его сторону при встрече, и пес ее не посмотрит. Стас понял уже. Мы же из бедных, но гордых.

Бегать ему завтра с дикой головной болью, если он вообще встанет.

Встанет.

Стас перевел будильник на час вперед. Этого хватит, чтобы компенсировать ночные бдения. И скоро водка подействовала в полную силу: Стас, не отягощенный ни сновидениями, ни воспоминаниями, ни сожалениями о прошлом, крепко заснул.

Я стою около доски, зажав в пальцах кусочек мела. Маленькие трогательные пятиклашки почти готовы слушать. Дожидаюсь, пока Олег повернется от Максима, а Айнур перестанет тыкать ручкой соседку по парте. В полной тишине эти двое вдруг осознают, что они делают что-то неуместное и поднимают глаза на меня. Строго смотрю на них.

— Сядь ровно, — командным голосом говорю я, и Олег выпрямляется. Несколько человек автоматически тоже выпрямляются вместе с ним. И только тогда я окидываю глазами весь класс и начинаю говорить.

— На прошлом уроке мы с вами писали диктант с грамматическим заданием. Вы уже все посмотрели свои оценки, которые получили за него. Подвигаем свои тетрадочки для контрольных работ поближе, пропускаем две строчки и пишем, — поворачиваюсь к доске и пишу наверху синим мелом. Обычно пишут белым, но я люблю разноцветные: внимание малышей привлекают яркие мелки, — пишем «Работа над ошибками».

Слышу позади себя шуршание, шелест открываемых тетрадок, щелчки ручек. Оборачиваюсь и проверяю, все ли открыли тетрадки. Все. Отлично.

— Сегодня мы очень подробно остановимся на этом. Скажите, пожалуйста, как я отмечаю ошибки на полях?

— Черточкой! — раздается нестройный хор голосов.

— А запятые и точки я отмечаю…

— Галочкой!

— Мы пока берем только черточки. Саша, ты слышишь? Только черточки. Вы написали слова «Работа над ошибками». Давайте приведем пример. Из диктанта возьмем слово…

— Весна! — выкрикивает Айнур. Это, конечно, простая уже ошибка для пятого класса, но на ней хорошо иллюстрировать сам прием работы над ошибками.

— Хорошо, Айнур. Пусть будет весна. Сейчас мы учимся правильно делать работу над ошибками. Мы все выписываем слово «весна». Выписали? — дети кивают. — Хорошо. Ну, Айнур, скажи, пожалуйста, это все, что нужно сделать? Как ты думаешь?

— Букву «е» подчеркнуть надо зеленой ручкой, — Айнур даже ручку зеленую свою мне показывает.

— Да, правильно. Но на этом — все?

Класс молчит.

— Нужно объяснить, — вклинивается в диалог отличница Катюшка, которая пришла в класс в этом году из другой школы.

— Конечно. А как ты объяснять будешь? Расскажи всем.

— Через тире напишу слове ве-есны. В скобках напишу, что это безударная гласная в корне слова. Или напишу, что нужно проверять ударением. Мы так в другой школе делали.

— Все правильно, — некоторые учителя начальных классов обращают очень пристальное внимание на незначительный, как кажется на первый взгляд, метод работы, оставляют работу над ошибками для старших классов, или делают ее, но поверхностно. Счастье, что Катя уже умеет правильно ее делать, И печально то, что всему остальному классу только предстоит это все освоить, и времени для этого у них немного. Но и первому виноградарю, и пришедшему последним господин дает всегда одну и ту же плату. При условии, что они работают, конечно. Притчи из Нового Завета актуальны и в школе, и всегда утешительны.

— А зачем нам так делать? Почему нельзя просто слово — и все? — Саша в своем репертуаре. Ленится, как обычно.

— Хороший вопрос, — улыбаюсь я, — ребят, зачем мы делаем именно такую работу над ошибками? Вот Саше не нравится. Много писать, да, Саш?

Саша довольно кивает.

— Нет, надо писать, — упорствует Катя.

— Почему же, Катя?

— Вот Саша выпишет слово, и ничего это ему не даст. Он как не знал правило, так и будет не знать. А если и объяснишь, и правило напишешь, то, значит, ты точно понимаешь. И больше такой ошибки не сделаешь, — не отстает упрямая Катя.

— Согласна с Катей. Просто выписать слова — этого мало. Но когда вы поймете для себя, в чем была ошибка: в незнании правила, в невнимательности или еще в чем-то, у вас больше шансов не повторить этой ошибки.

— Ведь если мы не поймем, мы так и будем ошибаться, — уверенно добавляет Катя, — и так и будем получать двойки, — здесь следует многозначительный взгляд на Сашу. Тот громко вздыхает: это для него очень близко и понятно.

— А можно я еще скажу, Вероника Васильевна? — тянет руку отпетая отличница.

— Говори, Катюш.

— Ошибки свои нужно исправлять в пятом классе, потому что в девятом и одиннадцатом у нас будут экзамены, и если мы не сдадим, все будет о-очень плохо…

Золотые слова. Высечь их на стенах школы! Как бы донести то, что прекрасно осознает пятиклассница Катя, до моих оболтусов-десятиклассников — вот вопрос.

Саша вздыхает повторно, содрогается всем своим упитанным тельцем, и начинает грустить. К сожалению, в грусти он пребывает минуты три, не больше. После трех минут мир расцветает яркими красками, и возможность получения очередной двойки перед грядущими в будущем экзаменами перестает страшить. Это же не скоро, не сейчас.

А как бы здорово ко всему готовиться заранее…

Дальше урок течет по обычному плану. Некоторое время тратим на работу над ошибками: разбираем сложные орфограммы, пояснения к ним. Далее — несколько упражнений, разделенных физминуткой. Это шестой урок, и мелочи очень сложно собраться с мыслями: они устали, и с надеждой глядят на меня. Может, я отпущу пораньше?

Звенит звонок, и пятиклашки оживляются. Наскоро записывают домашнее задание, поднимают стулья и уходят. А за дверью моего кабинета уже толпятся десятиклассники. Мальчишки забегают на минутку, чтобы отрапортовать, что на «Вий» завтра они не пойдут, а билеты перепродали девочкам из своего же класса, которые на спектакль идти не планировали. Называю их бессовестными крокодилами и грожу страшными карами в виде отдельных вопросов по грядущему «Преступлению и наказанию», но этим море по колено. С радостным гиканьем они уносятся домой, и девочки, заходящие в мой класс, привычно вертят пальцем у виска. Я вижу светленький хвостик, и на сердце становится неспокойно.

Лена за это время ничем себя не выдала. Прилежно ходит на уроки, сидит молчком, отвечает только тогда, когда спросят, с девочками поливает цветы и собирается на «Вия». Все как обычно. Почему же я чувствую что-то нехорошее, когда Лена смотрит на меня пристально и чуть нервно? Глазами будто следит за мной. И теперь иногда, когда я веду урок, мне становится не по себе.

С другой стороны, а чего здесь удивительного? Девочка не доверяет, боится, что я расскажу кому-то. И правильно делает.

Ни к психологу, ни к нашему инспектору по делам несовершеннолетних я не пошла. Погодим. Может, еще не все потеряно, Лена порвет с этой своей работой, а широкой огласке предавать ситуацию — позора не оберешься. Но с Розой Андреевной я все же поговорила. Плотно закрыв дверь (позже Роза Андреевна закрыла дверь на ключ), я вкратце рассказала о произошедшем.

— Виновата ты будешь в любом случае, — пожевав губами, несколько цинично ответила Роза Андреевна, — если всем расскажешь, значит тем, что рассказала. А если не расскажешь и все узнают, то тем, что не рассказала…

— Что же мне было делать? Мимо проехать?

— Перестань, Вероничка, не нервничай, — отмахнулась Роза Андреевна. Встала из-за стола, налила из бутылки воду в электрический чайник, нажала на кнопку. Лишь потом продолжила чуть грустно:

— Это понятно, что есть мораль, нравственность… И я тебя люблю знаешь за что? Ты никогда не была равнодушной, вот сколько тебя знаю, даже в твои в кавычках «лучшие годы». Когда ты начала работать в нашей школе, в первые годы я все думала: «Ну зачем она здесь, зачем?». Но потом поняла наконец, что школа — это твое место…