Но сознание завывает издевательски: вдруг Стас поиграется в любовь и бросит? Что ты будешь делать тогда? Сидеть у разбитого корыта и лелеять свои идеалы о правильной вере, чести и достоинстве? Был же хороший мужчина, а ты его отшила, причинив боль. А приличного мужчину найти ох как нелегко. Пусть я не так уж и занималась поисками эти пять лет, но передо мной много грустных примеров из школы. Вот та же Юлька. Девчонке двадцать три или двадцать четыре. И никого на горизонте, хотя она регулярно ходит на свидание с мужчинами: сайты знакомств творят чудеса. Несколько свиданий — и Юлька вновь одна. А иногда бывает достаточно одного.

Что и говорить, если моя встреча с будущим мужем получилась совершенно случайно, как в сказке про Золушку.

Мы с Юлей чем-то похожи, наверно, потому и выбрали обе одну и ту же профессию — учитель русского и литературы. Как не вспомнить о Генри с его «Дело не в дороге, которую мы выбираем. То, что внутри нас, заставляет нас выбрать эту дорогу». Что-то одинаковое глубоко внутри.

Я ей точно не позавидую.

Иду быстро, насколько позволяют каблуки. Когда была моложе, я даже бегала на совещания по школьному коридору. Пока меня не остановила Роза Андреевна и не намекнула, что учителю по школе бегать неприлично.

Дефилирую по коридору — приличнее не бывает, а сердце так и екает в груди. Представляю: прихожу на совещание, а там позорят мою девочку — и меня заодно.

— Коллеги! Ну, мы все собрались, я думаю. Кого нет, сообщу завтра… — Екатерина Львовна стоит и обозревает школьные парты, за которыми сидим мы, учителя-предметники среднего и старшего звена. Начальной школы тут нет; они давно проверили свои тетрадки и разбежались кто куда. У остальных — дела и репетиторства. Екатерина Андреевна знает об этом, но закрывает глаза: на то у нее свои причины. Она зарабатывает хитроумными способами свои деньги, мы — свои. Полный нейтралитет, никто никого не трогает, хотя ее заработки побольше наших.

Как говорили древние, «каждому — свое».

Мы сидим с Розой Андреевной за одной партой, Нины Петровны в наличии нет. Эта-то куда усвистала? У нее невпроворот репетиторства, и она точно в школе.

— Коротко о главном. Дамы, ти-ше! Тише! — Екатерина Львовна специально понижает голос почти до шепота: некоторые из учителей до сих пор негромко переговариваются.

— В пятнадцатой школе прорвало трубу, поэтому предметную олимпиаду, которая запланирована на это воскресенье — повторяю, на это воскресенье — перенесли в нашу школу. Она начинается в десять, мы с вами приходим к девяти…

Недовольный гул прокатывается по партам, а я закусываю губу. Приехали на дачу мы с Жужиком, сто раз съездили…

— А ведь можно было на двадцать седьмую перебросить, — шепчет мне Роза Андреевна, поправляя очки, — там и ближе, и школа побогаче. Нет, наша захотела, видно, выслужиться перед министерством. И плевать на всех, не ей же работать в воскресенье, а завучам…

— Понимаю, коллеги, — выдержав паузу, продолжает Екатерина Львовна, — все понимаю. Воскресенье — долгожданный выходной. Но давайте вспомним, как мы прекрасно отдохнули на ноябрьские праздники. За выходной, как обычно, один отгул. А теперь кто где сидит на олимпиадах — кабинет и время. Запишите, пожалуйста.

Далее следует перечень классов и фамилия учителя. Роза Андреевна смотрит за дисциплиной в кабинете, где ребятишки будут писать задание по литературе (ты не можешь присутствовать на своем предмете — вдруг, подскажешь что-нибудь), Юльке достается физика, мне — сидеть в коридоре и провожать заблудших до туалета.

— Есть вопросы? — корректно интересуется Екатерина Львовна, переступая с ноги на ногу. Дорогая и элегантная обувь на шпильке — такая позволительна только директору школы. Екатерина Львовна хорошо выглядит, всегда неброско, но умело накрашена, и одета в изумительные стильные костюмы, о которых Вероника только мечтает. Короче, благополучнейшая женщина.

В классе шум становится все отчетливее. У многих на воскресенье планы, поездки, те же репетиторства. Теперь все придется отменить, а значит — потерять деньги, не увидеть детей, родителей, не съездить на рынок, не отоспаться, в конце концов. Когда об олимпиаде объявляют за неделю или за две, она не воспринимается настолько трагично, но завтра суббота, а послезавтра — долгожданное воскресенье, за которым следует новая учебная неделя. Слишком жестокий удар для усталых учителей.

— А пораньше нельзя было предупредить?

— Да что же это такое, опять олимпиада. Только одна закончилась…

— Екатерина Львовна, может, она будет не у нас все-таки?

— Дамы, — Екатерина Львовна ровна и невозмутима, — олимпиада будет точно у нас. В пятнадцатой прорвало трубу сегодня, мне недавно позвонили. Скажите спасибо, что не в субботу, у нас есть один день на подготовку классов. Я все понимаю, но олимпиаду провести придется. Еще вопросы.

— Екатерина Львовна, а Нина Петровна где сидеть будет? Со мной в коридоре? — шокирую я всех учителей. Обычно не спорю никогда, вздыхаю и делаю, потому что поняла давным-давно: спорить бесполезно. Среди нас есть учителя, которым обязательно нужно выпустить пар и повозмущаться. Но и они тоже будут делать, что сказано, согласны или нет. Никому не хочется иметь проблемы с работой.

— Ее не будет в воскресенье.

— Почему? — ответ Екатерины Львовны задевает меня.

— Она, Вероника Васильевна, отпросилась. У нее серьезные обстоятельства, и я решила не привлекать ее к олимпиаде.

— Я бы хотела тоже отпроситься. И мои обстоятельства очень серьезные, — многие учителя согласны со мной, звук разговоров нарастает. Если бы в воскресенье работали все — не было так обидно. Или бы работали по составленным графикам…

Екатерина Львовна опускает глаза, вновь выдерживая паузу. Она стоит у центральной доски класса, переминается с ноги на ногу (в подобных туфлях не постоишь долго), но никто и ничто не может поколебать ее уверенности. Потому начинает говорить вроде бы задушевно, а на самом деле — с заметной угрозой в голосе:

— Не забывайте, уважаемые учителя, школа — это работа, которая кормит вас. Основная… работа. Я не в курсе обстоятельств вашего случая, Вероника Васильевна, но уверена, что ради работы многое следует отложить или сделать в другое время. Конечно, вы можете подойти ко мне лично, — продолжая свою невозмутимую речь, Екатерина Львовна многозначительно выгибает идеальную бровь. Ничем не прикрытый сарказм и скрытое пренебрежение — вот что могу прочитать по выражению ее лица.

— Подойти лично…но… я уверена: все можно отложить. Как и у всех остальных работников. Умирающих и больных среди вас нет, все остальное… реально перенести, правильно?

— Так Нина Петровна заболела? — для меня уже это принципиальный вопрос. Другие учителя негодующе смотрят на директора, но теперь помалкивают — угрозу поняли все. Кроме Нины Петровны, не назвали еще нескольких педагогов, так сказать, приближенных Екатерины Львовны. Возмущаться учителя уже не рискуют. Даже Роза Андреевна не высказывается.

Я сейчас одна камикадзе.

— Можно сказать и так, — я раздражаю Екатерину Львовну и немного подрываю ее авторитет. Но меня уже трясет от всех выходов в воскресенье и в продленку, в то время как другие легко отбрехиваются. Поездка со Стасом лично для меня очень важна. Если я ему откажу, поступит ли повторное приглашение, или он на выходные найдет леди посговорчивее?

Можно подумать, мол, если хочет быть рядом, подождет. Но Стас — не тот человек, который подождет именно меня. Вот Роберт подождал бы следующего воскресенья, и сколько угодно. Стас же… надо позвонить и поговорить с ним.

Я не могу рисковать работой даже ради развития отношений со Стасом. Слишком дорога для меня школа, которая, по правде сказать, «кормит».

— Но если у вас действительно что-то серьезное, Вероника Васильевна, заходите ко мне в кабинет, поговорим, — все-таки Екатерина Львовна боится сильно закручивать гайки, заигрываясь в игру «директор-подчиненные». Она далеко не глупа и хорошо знает историю. Станешь диктатором — получишь бунт на корабле. Пусть у нее есть связи в министерстве и в правительстве, мало ли какую неприятную проверку может подкинуть разобиженный на тебя человек, мало ли куда обратиться…