— Значит, первое. Новые подозрительные знакомые?
— Да, — переводит дух Аня.
— Второе. Еще что знаешь о Лене? Пока без того разговора.
— Она с Максимом встречается, — выпаливает Аня, и тут же смущается, — две недели как начала.
— Какой Максим? Наш?
— Да, Артемьев.
Лена обратила внимание на тихонького Максима? Удивительно…
— Это все из нового?
— Угу, — кивает Аня, успокаиваясь, — ну, кроме того, что она списывает у Янки математику, а у Артемьева — все остальные предметы.
Вопрос об общении Лены с Максимом мне понятен и снят с повестки дня.
— Так. Теперь к разговору. Анечка, моя золотая девочка, вспомни, пожалуйста, что тебя насторожило в этом разговоре.
— Вероника Васильевна…я сидела, короче, внизу под лестницей, — представляю. Сидела и переживала о своей жизни. Это любимое место Ани с восьмого класса, ее даже мальчишки в восьмом высмеивали за это.
— Продолжай, Ань. И что дальше?
— Ленка остановилась чуть наверху, прямо надо мной где-то… Это было после шестого урока, все уже ушли, а она — нет.
— Та-ак…
— Вот. Она точно говорила о вас, Вероника Васильевна. Она сказала: «Эта сука классная все видела. Я не знаю, что делать теперь…», ей там что-то ответили, а она: «Да, все понимаю. Но с ней нужно решить вопрос». И Лена начала подниматься вверх по лестнице, и больше я ничего не услышала…
— Да… это не очень хороший диалог, — попытаюсь успокоить я девочку, но Аня кулаки сжимает и шепчет быстро:
— Вероника Васильевна, вы не знаете! Пожалуйста, будьте осторожны. Пожалуйста! У Кристинки есть знакомый, он сказал о тех парнях, что это — уголовники. Ленка дружит с уголовниками! Понимаете? И звонила она им, больше некому! Она с этого года вообще со всеми общаться перестала, ну вот, только с Яной и Максимом. И все! Я сама сейчас боюсь, вдруг она узнает о том, что я вам все рассказала! Но я не могу не предупредить вас…
И тут я испугалась по-настоящему. Ну что — я? Уже взрослая тетка, скоро тридцать, у меня определенный статус, и я прекрасно общаюсь с родителям Лены, так что свои делишки по мою душу ей придется, как минимум, планировать. Еще могу проконсультироваться с кем-то, обратиться в полицию, Жужик есть, в конце концов, пусть от него толка мало. А Аня? Шестнадцатилетняя девчонка. Она, скорее всего, где находится полиция, не знает. Кто ее защитит? Пьющий папашка, работающая сутками мать? Это то же самое, что и мой Жужик, только еще хуже.
— Она тебя видела? — пристально смотрю в глаза девочки.
— Нет, наверно, — говорит Аня, — я быстро убежала, она меня видеть не могла, ушла зачем-то наверх.
— Хорошо.
— Не выдавайте меня, Вероника Васильевна! Пожалуйста! — в глазах Ани ужас.
— Конечно, нет…
— Не разговаривайте с ней ни о чем! Я же знаю, как все учителя делают! Подзывают, разговаривают, ты, типа, неправильно себя ведешь, зачем и все такое. Она сразу поймет, понимаете, кто вам сказал? Просто будьте осторожны, я не хочу, чтобы с вами что-то случилось…
— Ты смелая девочка и настоящий друг, — собираю все остатки силы воли и ласково улыбаюсь Ане, — не будем пока сильно волноваться, хорошо? Мало ли что кому сказал при разговоре. Я буду осторожна, конечно, раз ты говоришь, что у нее такие друзья…
— Спросите Кристину. Она вам много чего расскажет.
Отлично. Мне еще не всю информацию выдали. Неужто в целях исключительно гуманных?
Уже половина класса знает, что Лена — проститутка?
— Аня, я тебя тогда тоже хочу предупредить. Сама веди себя так, будто ты не слышала этого разговора, и его не было. Хорошо?
— Да.
— Не подходи к ней. Не разговаривай с ней ни о чем. Все так, как раньше. Ведь ты особо с Леной не общалась, верно?
— Никогда не болтала.
— Все как раньше. А я тебе обещаю, что твои слова останутся между тобой и мной — и никем больше.
— Х-хорошо…
Аня кладет мне на стол листок, и я смотрю на него. Совершенно чистый.
— Это чтобы никто не подумал, — следит за моим взглядом Аня, — типа я стих написала и несу, как Яна. Я в туалете два часа просидела, Вероника Васильевна. Сначала ждала, когда все уйдут. Потом за вами пришел мужчина в пальто, и вы ушли, но я видела, что без сумки, а без сумки вы домой никогда не ходите, значит, вернетесь…
— Да ты моя хорошая, — встаю я и обнимаю Аню. Между нами разница в возрасте не так уж велика, и она могла бы быть моей младшей сестренкой, поэтому мои объятья Ане привычны. Я и раньше их обнимала, когда они были пузатенькой мелочью, только-только пришедшей ко мне из начальной школы…
Аня всхлипывает.
— Вероника Васильевна, мне не нравится, что сейчас творится в нашем классе. Ленка мутит воду, Максим смотрит ей в рот… Она же издевается над Максом! Она и спит с ним уже. Несколько раз точно спала, он теперь ходит пришибленный и готов все для нее сделать. Мы все уже поняли: я, Кристина…
Ох уж эти десятиклассницы!
— Все будет нормально, — успокаиваю Аню, хотя сама еле сдерживаю дрожь в коленях.
— Скорее бы, — Аня отстраняется и подходит к окну так же осторожно, как и прежде.
— Я пойду, Вероника Васильевна. Хорошо, что вы все понимаете. И не послали меня куда подальше…
— А разве я любого из вашего класса куда-нибудь посылала? — улыбаюсь я.
— Нет. Но иногда надо бы.
— У Розы Андреевны сейчас займется Дима Петров из одиннадцатого «А». Может, он тебя проводит до подъезда? Я скажу ему.
— Я сама. Вроде бы она ушла и меня не видела. Лучше Яну подожду, у нее через пятнадцать минут заканчивается сольфеджио.
— Хорошо, иди.
— Никому не говорите!!!
— Конечно, не скажу.
Аня уходит из моего кабинета, и только тогда я выдыхаю, и на глаза наворачиваются слезы.
Все было понятно с самого начала, Вероника. Если человек встал на дорогу лжи и разврата, труден ли оттуда шажок до причинения боли ближнему? Если свое тело уже не жаль, будешь ли ты жалеть чужое?
Будь Лена постарше, я бы и не подошла тогда. Проехала мимо, как всегда проезжала мимо сотни других. Но здесь…
Здесь мимо пройти не получилось. Хотя бы потому, что я учила ее, я — эта «сука классная», то есть ее классный руководитель.
И косвенно оказываюсь виноватой, что Лена так решила поступить со своей жизнью.
Начинает знобить. В школе недавно включили отопление, может, заболела незаметно, когда было холодно, или подстыла на прогулке с Робертом? Издаю невеселый смешок. Да вы нервничаете, Вероника Васильевна, и нервничаете неслабо.
Нужно задержаться в школе, выпить чая и успокоиться немного.
Этот вечный комплекс виноватости. Вероника виновата во всем. В том, что дети не хотят учиться, в плохих отношениях между детьми и родителями, в том, что школьники не усваивают материал, что слишком выросли школьные поборы…
За годы работы меня в чем только не упрекали, да и я себя тоже. Пока не поняла: все это бесполезно и только ухудшает и так некрепкое здоровье.
Стас прав. Что я могу сделать для мира? Даже Христа слушали не все, а он-то был покомпетентней меня и более уважаемым в свое время, чем скромная учительница. Иисус рассказывал притчу о сеятеле и зерне. Прикрыв глаза, вспоминаю строчки из Евангелия. Все правильно: «Иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его, иное упало на добрую землю и принесло плод…»
Вот и я в свое время бросала свои слова, как семена. О любви, нравственности, даже иногда о Боге. Они упали. Просто упали, рассеялись в воздухе, остались лежать на неплодородной земле, были унесены ветром. Тысяча метафор, а смысл один: в случае с Леной все было в пустоту. Слишком благодатна была почва, подпитанная благополучной семьей, большим количеством квартир и модных машин, постоянными поездками по курортам и лучшими репетиторами, а еще — тотальной занятостью родителей. Слишком ухожена и увлажнена хорошей одеждой, дорогими игрушками и телефонами, большой пачкой карманных денег, о которой мне с большими глазами рассказывали тогдашние пятиклашки, еще не привыкшие к Лене. Позже привыкли и не удивлялись, стреляли иногда, как я знала. Лена не жадничала, но я проводила долгие беседы, и деньги всегда отдавались.
