— Рада, что нравлюсь тебе. — Я принялась обмахиваться картой меню. Взгляд Лауренцио уперся в мое декольте. Цель достигнута!
— Э… Я этого не говорил.
— Что-что?
— Я не сказал, что ты мне нравишься. Я сказал, что ты завораживаешь.
От возмущения я на короткое время потеряла дар речи. Завораживать! Это последнее, что женщина хочет услышать от привлекательного сердцееда. Но слава богине, Лауренцио не был ни привлекательным, ни сердцеедом — по крайней мере никакой опасности, что он мог нанести моему сердцу хотя бы легкую царапину.
Француз за соседним столиком принялся выть. Что- то вроде об «амурпердю»[75]. Кельнер присел на подлокотник кресла и утешающе хлопал его по спине. А потом махнул бармену за стойкой, чтобы подали еще одно виски.
За другим столиком по соседству двое многообещающих менеджеров дискутировали о каких-то боссах, которых они запросто величали по имени, а заодно и о махинациях с налогами в Лихтенштейне и Люксембурге, а может, просто о жестком мясе. Прямо над ними висели рекламные плакаты сигарет «Мальборо»: ковбой в широкополой шляпе и с обнаженным торсом — и сигар, которые картинная кубинка скручивала на своих запотевших голых ляжках. Мужские фантазии…
Оба менеджера громогласно хохотали.
— Здесь не поговорить, — вступил Аауренцио. — Не пойти ли нам ко мне? Уверяю тебя, что у меня тебе ничего не грозит!
Если бы дело касалось меня, я бы одним щелчком показала этому нахалу его место, но меня обязывала благородная миссия. Приглашение в его гнездышко было равносильно выпавшим «шестьдесят шесть» в лото.
— С удовольствием, — произнесла я с придыханием и встала.
Аауренцио тоже поднялся. Мне с первого взгляда стало ясно, что он никогда не смог бы стать «джоки» [76] — не вышел кондицией. По всей очевидности, он был сидячим великаном и стоячим карликом.
И в этот самый момент явилась малышка с моим коктейлем — по краю стакана, как питон, извивалась апельсиновая шкурка.
Водянисто-голубые глаза Аауренцио впились в коленки крошки. Они, собственно, и были на этом уровне.
— Господин оплатит, — выкрикнула я и понеслась к выходу.
Само собой, у Лауренцио был «порше», и, само собой, он парковал его незаконно у самого входа в «Цеппелин» со стороны Даутеншлегерштрассе, и, само собой, он выехал туда под знак и на большой скорости помчал из Старого города в сторону «солитьюд»[77], где у него был «небольшой» особняк, в котором он снес все перегородки, — видимо, он страдал клаустрофобией и предпочитал «пустое пространство». Возникшее таким образом «пространство» оказалось действительно «пустым» и к тому же стерильным. Единственным цветовым пятном здесь было абстрактное полотно три на три метра.
— Подлинный Хайек! — гордо сообщил мне Лауренцио, стоя перед ним с соответствующей моменту минутой молчания.
— Ну да, — только и смогла буркнуть я.
— Подожди, сейчас принесу твой «дринк»[78].
На этом месте я сделаю короткую передышку, чтобы поразмышлять о карме. Вы, конечно, знаете о бесконечном круговороте перевоплощений: если в этой жизни мы понаделали всякого дерьма, то в следующей будем ползать склизким слизнем по какому-нибудь экологически нечистому листу салата или влачить жалкое существование на последней скамье среди депутатов бундестага. Зачем обо всем этом я сейчас говорю? Да потому, что, наверное, в моей прошлой жизни я здорово нагрешила, иначе почему именно мне снова и снова попадались такие щелкунчики? Сначала маменькин сынок Рональд и активная лесбиянка Зигги, а теперь вот этот буратино Лауренцио.
Вы не поверите, что выкинул этот тип, перед тем как покинуть «Цеппелин»! Он вытащил из своего саквояжа нечто вроде «Тапперуэр»[79] и велел слить туда мой коктейль. Не забыл прихватить с собой и черную соломинку. Лишь спираль апельсиновой корки, вишенку и зонтик оставил на память кельнерше. Ну, как вам это?
А теперь он стоял перед своим хайтек-баром[80] и переливал содержимое из пластикового контейнера в высокий стакан.
— Какой ты… рачительный! — похвалила я.
Лауренцио ухмыльнулся:
— Ты оценила? Кто не экономит на малом, никогда не достигнет большого. А я кое-чего достиг.
Правой рукой он протянул мне стакан, а левой потянул меня на экскурсию:
— Корбюзье, Старк, Элесси, Хайек, Лихтенштейн — я люблю прекрасное во всех его формах. И оно, естественно, имеет свою цену.
Мы проделали путь по всему его загородному дому: кухонная, гостиная, спальная зона. Поскольку перегородок нигде не было, повсюду витали кухонные запахи. Единственным изолированным помещением оказалась вовсе не ванная или туалет, а гардеробная. По всей видимости, уединенность при мочеиспускании ему была меньше важна, чем сохранность его костюмов от запаха капусты или жаркого. По причине открытого пространства я ограничила себя в приеме жидкости: писать на глазах постороннего мужчины было последним в списке желаний, которые я еще хотела осуществить перед расставанием с этим светом.
Во время экскурсии я беспрерывно мотала головой, как престарелая такса на заднем сиденье старого «опеля», строила из себя знатока и создавала видимость того, что пью свой коктейль.
Лауренцио нажал на какую-то кнопку, и из динамиков благородного дерева полилась незатейливая музычка супермаркетов.
— Ну, начнем! — Он слюняво облобызал мой локоток. Выше без табурета он и не смог бы. — Могу тебя заверить, что я прекрасно оснащен.
Мне желчь ударила в голову. Ну почему каждый жеребец считает со мной возможным нарушать границы дозволенного?
Но Аауренцио имел в виду не королевские драгоценности.
Он открыл железный сундучок, в котором оказались различные тюбики, флакончики и спреи.
— Д что это такое? — меня обуяло любопытство.
— Могу тебя успокоить. У меня есть средства на все случаи. Мы легко загримируем кровоподтеки, царапины и удалим посторонние запахи.
— Да?
Аауренцио мог дать мне сто очков фору в своей предусмотрительности.
Он гордо засунул руку в сундук и достал кое-что из своих сокровищ:
— Это мазь, снимающая зуд от комариных укусов. Наносишь ее на синяк и заклеиваешь сверху пластырем. И можешь спокойно заявлять, что тебя укусило какое-то насекомое. От мази кожа краснеет. Совершеннейший камуфляж.
Он положил тюбик на место и вынул другой:
— А это кортизон. Мазь для царапин. Могу тебе дать с собой полупустой тюбик, и сама убедишься: начнешь чесаться как сумасшедшая, как будто у тебя аллергия на что-то.
Он указал на батарею флаконов:
— И, само собой разумеется, у меня здесь масса самых ходовых духов и дезодорантов на потом. Если не найдется твоего запаха, просто обрызгаем тебя из всех подряд, и сможешь сказать, что была в парфюмерном магазине.
Я непонимающе выкатила на него глаза:
— А зачем мне все это надо?
— Ну, чтобы твой муж ничего не заметил. — У меня вдруг засосало под ложечкой. Аауренцио знал, что я живу с Урсом?
Я изобразила полную тупость. Особого артистического таланта здесь и не потребовалось:
— Мой муж?
— Ну да. А разве ты не «моложавая домохозяйка к пятидесяти, которая ищет ухоженного джентльмена, свободного в дневные часы, для легкого флирта»?
К пятидесяти? Гррр! Хррр! Кретин!
— Нет, я «нежная женщина-мечта, которая ищет сильного медведя с открытым сердцем для рискованного опыта».
Лауренцио хмыкнул:
— Гоп-ля! Чего же я понапрасну трачу время? Ну, ничего. С тобой мы предпримем кое-что другое. Ложись сюда!
Лауренцио потеснил меня на что-то, что я идентифицировала бы как операционный стол, но могло быть и кушеткой особого дизайна.
— Ну? — нетерпеливо спросил он и опрокинул меня в горизонтальное положение.
