— Даже когда ты бросишь принимать противозачаточные пилюли, у нас не сразу получится. Наверное, потребуется с полгода. Это подтверждено научно. — Урс воздействовал на меня еще сильнее, чем Каа, который сейчас методично раскачивался перед готовыми на заклание мартышками. — Я просто хочу сказать, что еще не поздно. А мне бы так хотелось, чтобы у нас с тобой была настоящая семья.

— Да впереди еще прорва времени!

Урс слегка отодвинулся:

— Прорва времени? Твои биологические часы, можно сказать, уже оттикали. Или ты собираешься заморозить свою яйцеклетку и выносить в шестьдесят одного из этих генетически измененных зародышей?

Ну, миленькое дельце! Еще не успели как следует помириться, и вот вам снова!

— Я не позволю давить на себя! И тем более в таком тоне! — возопила я вполне скандально.

— Ни в каком я не в тоне! Просто приходится кричать, чтобы ты меня в этом светопреставлении услышала! — бушевал Урс.

— И я вас, к сожалению, тоже слышу! Можно потише? — возмутилась какая-то мамашка за три ряда от нас.

Урс положил ногу на ногу и скрестил на груди руки:

— Ладно, я вижу, сейчас не вполне подходящий момент говорить об увеличении семейства.

— А я полагаю, что в ближайшее время у нас не будет подходящего момента заняться увеличением семейства! — Я тоже скрестила на груди руки. Для ног, к несчастью, было слишком мало места.

Этим архитекторам придет когда-нибудь в голову не только увеличивать количество рядов в зале, но и проходы между ними?!

Я все больше заводилась.

И тут зазвонил мой мобильник.

— Этого еще не хватало! — выступила одна из карликовых мамашек. Как будто моя мелодичная «Так сказал Заратустра» могла помешать этому бедламу!

— Да, — рявкнула я в телефон.

— Это Лауренцио.

— Какой еще Лауренцио? — негодующе переспросила я.

— Какой еще Лауренцио? — негодующе поднял бровь Урс.

Черт!

Лауренцио!

Я поставила Урсу на вид, что пока что являюсь свободной женщиной и что этот Лауренцио мне не любовник, что я превратилась в настоящий пантофель и абсолютно моногамна, а если он мне не доверяет целиком и полностью, то наши отношения построены на песке.

Ну, не совсем этими словами, в таком случае было бы гуманнее просто дать ему пощечину. Во-первых, я не хотела устраивать эстрадный номер для сидящих вокруг мамашек этих карликов, а во-вторых, не хотелось бить моему Урсу обухом по башке — и твердолобая швейцарская черепушка не все может выдержать.

Так что я без зазрения совести заявила, что доктор медицины Артур Лауренцио является моим дантистом, а я пропустила важный для моих зубов прием и сегодня вечером придется его восполнять.

Урс хоть и пробурчал что-то нелицеприятное себе под нос, но гигиена ротовой полости была для него делом святым, так что я получила благословение.

И это было очень, кстати, потому, что Лауренцио, спортивного телосложения хирург с седыми висками, только сегодняшним вечером нашел для меня окошко в своем напряженном графике.

Для Урса и похода в кино мой полукомбинезон с пончо-батиком и огромными пластиковыми платформами вполне подходил, но для хирурга следовало переодеться.

На Берлинер-платц я поймала такси, заскочила домой, оставив машину ждать — ну полное кино![69], — показала Джерри, который опять торчал у окна своей комнаты, соответствующий палец, с трудом влезла в свой единственный деловой костюм цвета мокрого асфальта, от души побрызгалась «Эмпорио Армани», прыгнула в черные лодочки, потом снова в такси и помчалась в «Цеппелин», дорогущий бар напротив Центрального вокзала.

Ровно в шесть вечера я входила в стеклянные двери. Самое время!

Слева несколько пластмассовых столиков (совершенно свободных), справа — «сига лаундж» [70] с замечательными мягкими креслами. В их кожаном уюте респектабельные господа попыхивали дорогими кубинскими сигарами «Кохибас» или просто сидели за рюмкой «Давидофф». Знатоков можно было опознать по колечкам дыма.

Мне вдруг с ужасающей отчетливостью пришло в голову, что мы с Аауренцио не договорились об опознавательном знаке. Ладно, уж по тонким пальцам хирурга и седым вискам я его худо-бедно узнаю. Обольстительно виляя задом, я прошествовала вдоль ряда кресел.

Господа производили солидное впечатление, и все как один проявили заинтересованность. То есть все, кроме одного. Я подумала, что это и должен быть Лауренцио. Я подсела к нему:

— Привет! Надеюсь, не слишком заставила себя ждать? — промурлыкала я голливудским голоском и бросила призывный взгляд из-под ресниц.

Да, вы угадали, этот единственный оказался отнюдь не Аауренцио. Господин с ужасом воззрился на меня, потом пробормотал: «Je regrette, je ne park pas allemand»[71] и отчаянно замахал кельнеру.

Я резко поднялась, в результате чего верхняя пуговица моего жакета оторвалась и, описав внушительную дугу, почила в стакане с виски этого французика — ну точно, на фигурном катании я бы получила 5,9 за артистичность исполнения!

— Э-э-э… pardonnez-moi![72] — Надо мне было в свое время лучше заниматься у заместителя директорши полной средней школы Фрицы Унтерхаузер, а то сейчас возникли сложности с «парлирен» с этим туристом, выражающейся в невозможности достойно прояснить ситуацию. Так что пришлось просто оставить его кельнеру, который, успокаивая, похлопал его по плечу.

Господин возле вытяжки «Дюрнингер» с человеческий рост замахал мне руками.

Лауренцио?

Не хотелось бы больше идти на риск!

— Эй, рад тебя видеть! Но должен сказать, ты выглядишь немного иначе, чем я предполагал. По твоему объявлению я…

— Знаю, ожидал увидеть эфемерного эльфа. Но дай время, и я докажу тебе явные преимущества пышущей здоровьем валькирии.

Лауренцио рассмеялся:

— Давай садись.

Я села. При этом мой жакет в результате покинувшей его пуговицы, которая выполняла заметную роль в сокрытии моих полных грудей, распахнулся. И в этот самый момент до меня дошло, что впопыхах я забыла под него надеть шикарную светло-серую блузку от Марины Ринальди (благоприобретенную на последней распродаже). И Лауренцио сейчас открывался прекрасный вид на мою черную в кружавчиках грацию. Не успела кельнерша подойти с меню, как я выхватила у нее из рук карту и прикрыла свое декольте.

— Мне «Секс он бич»! — несколько громче, чем было принято в таком престижном баре, выкрикнула я.

Двое пожилых джентльменов в креслах за столиком напротив беспардонно выпялились на карту меню, которую я не выпускала из рук, хотя кельнерша, прилагая неимоверные усилия, отважно пыталась вырвать ее у меня.

Лауренцио со проводил ее костлявые формы вожделенным взглядом, когда она понесла их обратно к стойке. Собственно, его взгляд уперся в тощие ноги, которые росли от ушей.

— Э-эй! — напомнила я о себе.

Он переключил свое внимание на меня.

— По правде говоря, по твоему объявлению я нарисовал себе немного другую картину.

«Разве этот пункт мы уже не прошли?» Я пожала плечами:

— Недосмотр наборщика. Как видишь, я не страдаю всеобщим помешательством на борьбе с ожирением. И не держу дома весов. Быть упитанной — это классно!

На лице Лауренцио не дрогнул ни один мускул:

— Честно говоря, если я и ожидал нечто иное, ты меня просто завораживаешь.

Я приподняла брови и кокетливо улыбнулась:

— Спасибо. Ты тоже ничего.

По правде сказать, это было сказано не вполне искренне. Лауренцио был живым доказательством того, что яппи [73] из восьмидесятых прошлого столетия еще не вымерли. Уложенные феном волосы, подплечники и белые носки — все просто кричало: добейте нас, поимейте милость! А, кроме того, я не сходила с ума от трубочного табака, пусть даже и «Симпл ред» [74].