Гурген, нахмурившись, посмотрел на Вахрича и искоса взглянул на Эхинэ, которая внимательно слушала их. Вахрич, увидев, что донесение его пришлось не по душе, добавил:

— Из признания этого монаха я узнал, что несколько лет тому назад он предал тебя Деренику, когда ты, скрываясь от него, искал убежища в монастыре. Я об этом впервые услыхал от него.

— Вот негодник! — громко расхохотался Гурген. — Какой же он глупец, если избрал в исповедники такого добродетельного человека, как ты! Пойди сейчас же и освободи его, он за год в тюрьме уже искупил все свои грехи.

Вахрич отступил на шаг к двери, но Эхинэ остановила его жестом и с серьезным видом обратилась к мужу:

— Если этот человек не виновен или глупец и напрасно просидел в тюрьме целый год, то его надо чем-нибудь вознаградить. Если же он изменник и предатель и может наносить людям вред, то как же совесть позволяет тебе освобождать его?

— Нет, этого негодяя нельзя назвать невиновным, но с тех пор прошло уже столько времени…

— Неужели время может искупить преступление? — сказала Эхинэ и обратилась к Хосрову. — Что ты скажешь на это, отец?

При этих словах Гурген подошел к Вахричу, с силой взял его за руку, привел и поставил посередине комнаты.

— Оставь меня и говори с княгиней.

— Господин мой, — сказал Вахрич, морщась от боли, — я не имею права брать тебя за руку, отпусти же мою.

Гурген вышел на балкон и стал прохаживаться, не пропуская ни одного слова из рассказа Вахрича. Вахрич, потирая руку, подробно рассказал княгине о своей охоте, об ужине с монахом, о том, как тот опьянел и признался во всем. Гурген, усмехаясь под нос, негромко говорил: «Ах ты, плут, годы совсем не изменили тебя, остался таким же…» Эхинэ серьезно и со вниманием выслушала рассказ Вахрича до конца и сказала сурово:

— Что означали его слова: «я написал письмо, которое принесло ему в приданое целую область?»

— Я не знаю, княгиня. Когда святой отец рассказывал об этом…

— «Святой отец»! — строго прервала Эхинэ. — Не хватало еще, чтобы такого негодяя мы называли святым отцом!..

— Прости, княгиня, это привычка, оставшаяся с того вечера.

Гурген громко смеялся, Хосров, до того не проявлявший и признака внимания, слегка улыбнулся, а Эхинэ гневно посмотрела на Вахрича и сказала:

— Пойди сними цепи с этого человека и приведи его в большую комнату. Подождешь нас там.

Когда Вахрич вышел, Эхинэ позвала служанок, передала ребенка кормилице и, взяв за руку Гургена, подвела его к Хосрову.

— Гурген, — начала она серьезно и укоризненно. — Я удивляюсь, как за столько лет ты еще не забыл меня? Можно ли забыть преступления этого нечестивца и отпускать его на волю, позволить, чтобы он продолжал свои злодеяния, стал причиной горя и слез, а может быть, и крови невинных людей? Это не княжение. Не так должны управлять страной князья! Я очень рада, что князь Хосров здесь и может рассудить нас.

— Кто тебе сказал, моя дорогая Эхинэ, что у тебя нет прав? Вот уже год, как я, занятый войнами, передал тебе бразды правления. Да и теперь у меня нет желания вмешиваться в твои дела. Хочешь — повесь этого человека, хочешь — вели отрубить ему руку. Я соглашусь со всем, если он заслужил наказания, но вне поля боя я не могу хладнокровно убивать людей, не могу убить тигра и льва в клетке, я должен выпустить их на волю, так напасть на них.

— Да, со львом и тигром ты должен так поступить, но пресмыкающемуся гаду, который хочет ужалить тебя в пятку, отравить тебя, надо размозжить голову…. Эх, отец, и ты молчишь… Если так, то я и рта больше не раскрою…

— Нет, дочь моя, ты права, — сказал Хосров, взяв ее за руку и усадив рядом с собой. — Но мне знаком нрав Гургена, Десять раз он может взять в плен врага, отпустить его и каяться потом. Этого монаха, закованного в цепи, надо отправить к католикосу. Наш духовный отец, человек мудрый, справедливый и добродетельный, если узнает о его низких поступках, сошлет его в какой-нибудь монастырь, откуда тот не сможет выйти до конца своих дней. Там у него будет достаточно времени каяться в своих грехах. Пойдем же и расспросим его.

Монах признался во всех своих злодеяниях и рассказал, как он подделал письмо Гургена к Эхинэ, как он стал орудием в руках Ашота, единомышленником трех князей-предателей и, наконец, как предал Гургена Деревику в надежде получить сан епископа.

На другое утро Вахрич, взвалив на лошадь свою живую добычу, с небольшим вооруженным отрядом отвез ее к католикосу, который велел отправить нечестивого монаха на остров Севан, на вечное покаяние. Так сбылись слова старого князя Хосрова, сказанные им Эхинэ.

Жизнь Гургена — это яркая картина Армении того времени; войны, заговоры, предательство, победы и поражения, тюрьма, цепи, раны, болезни, разлука, наконец, мир и счастье любящих сердец.

Радостную жизнь провели молодые супруги, имели детей, заботливо и справедливо управляли и своим домом и страной.

Гурген и Эхинэ были счастливы, и если не совсем забыли перенесенные ими горести и страдания, то прошлое затянулось легкой дымкой, сквозь которую предметы казались почти невидимыми.

Мать Армения — эта многострадальная мученица, десятки долгих лет безропотно страдавшая под пятой безжалостных варваров, разоренная чужеземными ордами, перенесшая удары врагов и своих родных сыновей, смогла, наконец, утереть слезы. Она дрогнула, сбросила с себя окровавленные, пыльные лохмотья, покинула ложе страданий, и муки родин сменились счастливыми радостными днями. Она еще раз накинула на свои плечи багряницу и венчала на царство отпрыска князей Багратуни — Ашота. Яркое солнце сменило пасмурные, мрачные дни, и мать Армения увидела возвращение своих детей из позорного плена. Христово имя вновь стало славиться в церквах, разрушенные купола поднялись над руинами, города восстановилась, села расцвели «и распахали они себе новые нивы и не между терниями, и ликующие голоса жениха и невесты раздались у них под кровом. Родили они детей… и привел господь каждого в удел его и каждого — в землю его — и посетил их господь и привел их к добру…»[65].