— Именно. Такая уж у меня работа. Когда взлетает очередной самолет нашей авиакомпании, у меня всегда вырывается вздох облегчения. Я как раз выдохнул, направился в свой кабинет и тут услышал взрыв.

— Да уж, взрыв вышел громкий, — кивнул Флинн.

— Если я не упал замертво в тот момент, значит, умру естественной смертью, — криво усмехнулся Киркман.

— Загадывать не стоит, — посоветовал ему Флинн. — Как знать, что нас ждет впереди? Но скажите мне, вы, часом, не обратили внимание на троих мужчин, которые путешествовали вместе, возможно, одетых в темные деловые костюмы? Может, они даже показались вам иностранцами. Фамилии их Бартлетт, Карсон и Эбботт?

Киркман взглянул на список пассажиров рейса восемьдесят.

— Эбботт, Бартлетт и Карсон, похоже, путешествовали вместе. Но они не иностранцы.

— Я знаю. Но вы обратили на них внимание?

— Раз уж вы спрашиваете, я скажу, что обратил. Я помню троих мужчин в темных деловых костюмах. Вели они себя очень тихо, держались в стороне от остальных пассажиров… особенно от пассажиров из Сан-Франциско.

— Почему именно от них?

— Видите ли, они летели большой компанией на какое-то театральное сборище, все друг друга знали, выпили по пути в Бостон. А когда они узнали, что с ними полетит Дэрил Коновер, великий английский актер, так просто обезумели от счастья. Нет, конечно, ничего плохого они не делали. Устроили ему восторженный прием. Он действительно знаменитость.

— И как отреагировала знаменитость?

— Достаточно терпимо. Сначала, правда, Коновер рассердился. Буркнул что-то вроде: «Я очень устал. Вас не затруднит оставить меня в покое?» Они, конечно, не отставали. Тогда Коновер спросил стюарда, не сможет ли тот незамедлительно провести его в салон самолета.

— То есть он хотел попасть в самолет раньше остальных?

— Да.

— Ему разрешили?

— Да. Я сам провел его в салон первого класса. Он сказал, что нам следовало сделать это раньше. И был прав. Действительно следовало. Вы понимаете, знаменитости требуют особого внимания. Другие люди часто им досаждают. А они имеют право на то, чтобы их оставили в покое. Обычно таких, как Дэрил Коновер, мы проводим на борт самолета через зал VIP.[11] Так проще и нам, и им.

— Так почему Коновера сразу не провели на борт самолета?

— Не знаю. Наверное, он приехал поздно и сразу пошел в посадочную галерею.

— Билет он выкупил заранее?

— Нет. Я видел, как он оплачивал билет в аэропорту.

— А как насчет Перси Липера?

— Не знаю я никакого Перси Липера.

— Он только что стал чемпионом мира в среднем весе.

— А, вот вы о ком. Да, боксер на борту был. С расквашенным носом. Перси Липер? Я подумал, что мы с ним наплачемся.

— Почему?

— Очень уж он был возбужденный.

— Выпил?

— Нет. Сначала я подумал, что он пьян. Даже отобрал у него банку с пивом. Нет, он просто не мог стоять на месте. Пританцовывал и обнимал парня, который летел с ним.

— Вы отобрали банку пива у чемпиона по боксу?

Киркман улыбнулся.

— Есть чем похвалиться, а? Если б я знал, что он — чемпион, подумал бы дважды, прежде чем подходить к нему.

— Он крепко набрался?

— Да нет. Наверное, просто радовался жизни. Еще он произнес какое-то странное слово. Вроде бы не к месту помянул пепперминт.[12] Почему он вспомнил жвачку — не знаю.

Рука Киркмана, лежащая на столе, сжалась в кулак.

— Господи, а ведь все эти люди уже мертвы.

— Нет, не «то честный дух, скажу вам прямо»,[13] а «то это честный дух, скажу вам прямо!»

Актеры на сцене повернулись к человеку, который орал, сидя в кресле у центрального прохода пустого темного зала.

— И до этого. Не «Куда идешь? Я дальше не пойду», а «Куда ведешь? Я дальше не пойду».

— Послушай, Бейрд, — обратился к нему со сцены режиссер, мужчина в очках, с текстом «Гамлета» в руке.

— Нет у Шекспира «как надо, на моем мече, как надо». У Шекспира «как должно, на моем мече, как должно».

— Бейрд, а может, ты все-таки доверишься мне?

— Нет, хрен тебе, нет!

— Бейрд, прислушайся к голосу разума. Ты попросил меня прилететь из Чикаго, чтобы порепетировать с Родди.

— Он же не знает роли!

— Господи, Бейрд, а чего ты ждал? — спросил Родди, для которого решался вопрос, быть ему или не быть Гамлетом. — В прошлое воскресенье я играл в «Музыканте» в Майами.

— Мне на это насрать! — бесновался Бейрд Хастингс в темном зале. — Ты не можешь научить его произносить правильный текст, Тони!

— Давай все делать по порядку, хорошо, Бейрд? Первым делом ему надо освоиться на сцене. Эта сцена больше той, на которой он работал раньше.

— Это все разговоры, — пробормотал Хастингс. — Я хочу, чтобы вечером он играл в спектакле!

Режиссер сочувственно взглянул на будущую звезду, прежде чем вновь обратиться к продюсеру.

— Это невозможно, Бейрд. Тебе вновь придется использовать дублера Коновера. Или закрыться на несколько дней.

— Я не собираюсь использовать этого гребаного дублера! Вчерашний спектакль он провалил! Род, ты говорил мне, что играл Гамлета в прошлом году. Я знаю, что играл!

— Играл, Бейрд. В Толедо, Давенпорте, Батте. Прошлой весной. Год тому назад!

— Он войдет в роль, Бейрд, — пришел на помощь Роду Тони. — Через несколько дней. На эти дни тебе лучше закрыть спектакль.

— Я не могу его закрыть. Если я закрою его на несколько дней, то на спектакле можно ставить крест. Если вы, парни, хотите работать, занавес должен подняться и сегодня. А как он поднимется, если этот болван не знает слов?

— Не знаю, но зато могу спеть «Семьдесят шесть тромбонов», — огрызнулся Род.

— Дай нам возможность спокойно поработать, Бейрд. Выйди из зала, а мы продолжим репетицию.

— «Гамлет» написан не вчера!

— Пожалуйста, Бейрд. Позволь нам порепетировать. Мы же стараемся.

Когда Бейрд Хастингс вылетел из темного зала, за ним последовал призрак Элсинора, Флинн.

Бейрд прямиком направился в маленький бар-ресторан, сел за дальний столик, крикнул официанту: «Налей мне чего-нибудь, в двойном размере! Джина мне! Смешай мне мартини!»

— Принести вам ленч, мистер Хастингс?

— Только в том случае, если ты сможешь сыграть Гамлета.

— Разумеется, я смогу сыграть Гамлета, — ответил официант.

Флинн стоял в полумраке бара-ресторана рядом со столиком Хастингса.

— Святой боже! — Хастингс вытаращился на него. — Это же король Датский. Явился мне, не Гамлету.

— Вообще-то я инспектор Флинн. Пришел задать вам пару вопросов. Касательно смерти Дэрила Коновера.

— А, так ты — призрак Дэрила Коновера.

— В определенном смысле меня можно назвать и призраком, — Флинн с трудом втиснулся за маленький столик.

— А в чем вопрос? Этот сукин сын погиб в авиакатастрофе? И поделом ему. Разлетелся на мелкие кусочки. Очень жаль, что мне не довелось это увидеть. За такое зрелище я бы заплатил по высшему разряду. Хочешь выпить? А роль Гамлета, ты, случайно, не знаешь?

— Нет, но зато могу спеть «Семьдесят шесть тромбонов».

Бейрд Хастингс пристально всмотрелся в него.

— Ты был в зале? Смешно, не правда ли? «Не знаю, но зато могу спеть „Семьдесят шесть тромбонов“». И я пытаюсь ввести его в «Гамлета». Сегодня! Господи, я сейчас разрыдаюсь.

Чтобы легче было смеяться, оба крупных мужчины отшвырнули от себя маленький столик.

— Так это вы взорвали сто восемнадцать человек в ночь с понедельника на вторник? — все еще смеясь, спросил Флинн.

— А сейчас ты спросишь… — Хастингс чуть ли не покатывался от смеха, — что я делал во вторник?

— Точнее, во вторник утром. А что вы делали сегодня?

— Нет, нет, сначала я должен ответить, что я делал во вторник. Мой ответ: «Во вторник я отдыхал». Забавно?