— Жаль, — вздохнул Придди. — Я этого не знал.

— Остальные фамилии ничего мне не говорят, да это и неважно. Когда гибнет сто восемнадцать человек… в действие вступают законы больших чисел, не так ли, Джон Рой? Сколько в такой группе может быть потенциальных самоубийц, фанатиков?

— Не так уж и много. Наш мир не такой уж безумный, хотя нас и стараются убедить в обратном.

— Вы уверены?

— Даже наши собственные жизненные впечатления, Френк, не должны помешать нам видеть перспективу.

— Тем не менее причиной такого вот массового убийства может стать стюардесса, выставившая своего дружка.

— Может.

— И уж последней в ряду подозреваемых стоит Лига лишних людей, которая взяла на себя ответственность за взрыв самолета. Это обычная кучка нигилистов. Я послал своих сыновей, чтобы они это выяснили.

— Рэнди и Тодда?

— Да.

— Отлично. Чем больший они приобретут опыт, тем лучше.

Флинн улыбнулся.

— Пусть расширяют свой кругозор.

— Не забывай, Френк, что ребенком ты внес свою лепту в борьбу с нацистской Германией, а потом поставил на этом крест и начал изучать философию в Дублине.

— Я видел ад.

— Но в конце концов философия тебе обрыдла, и ты вернулся к нам.

— Я накушался истин.

Какое-то время они шагали в молчании.

— И что ты можешь сказать, Френк?

— Расследование может занять годы. И шансы, что дело дойдет до суда, невелики.

Они повернули назад.

У самолета друг против друга, уперев руки в бока, едва не соприкасаясь носами, стояли Гроувер и сержант воздушной полиции. Оба с красными, потными лицами, они одновременно что-то кричали.

Гроувер попал в свою стихию. Не было для него большей радости, чем всласть накричаться.

Второй воздушный коп стоял рядом, сжимая в руках белую дубинку.

Пилот спарки «Ф-100» так и не появился. Фонарь передней кабины оставался закрытым.

— Ты кое-что упустил, Френк, — заметил Придди. — Я удивлен.

— И что же я упустил?

— В списке пассажиров.

— Я до сих пор в неведении, о благородный вождь Б. Н. Просветите меня.

— Трое мужчин поднялись на борт самолета вместе, с американскими паспортами на фамилии Эбботт, Бартлетт и Карсон.

— Эй, би, си,[8] — кивнул Флинн. — Я чувствую, что такой уровень конспирации доступен только Государственному департаменту Соединенных Штатов Америки.

— Ты прав.

— Так кто же они?

— Не «они», а он. «Эбботт» — телохранитель. «Карсон» — телохранитель-секретарь, а вот «Бартлетт» — Рашин-аль-Хатид, министр иностранных дел Ифада.

— Ага!

— «Карсон» на самом деле Михсон Таха, «Эбботт» — Назим Салем Зияд.

— Здорово! Они опять провели нас.

— Кто-то нас провел.

— Что они здесь делали?

— Ты действительно не выспался, Френк. Что министр иностранных дел только что провозглашенной Республики Ифад мог делать в Бостоне?

— Банковские дела?

— Насколько нам известно, он приехал потому, что через один частный, имеющий безупречную репутацию банк решил обменять золото стоимостью в четверть миллиарда долларов на международные векселя.

— Какой банк?

— «Кассель-Уинтон».

— Никогда о таком не слышал.

— Разумеется, нет. Он не оказывает кредитных услуг населению. Частный банк, ведущий дела со многими странами.

— С чего такая секретность, Джон Рой? Я не понимаю.

— Френк, арабы обожают длинные свободные одежды. Бурнусы и солнцезащитные очки. Их дома окружены глухими заборами. Жен они держат под кроватями. Тебе все это известно.

— Но я не знаю, почему Государственный департамент Соединенных Штатов стал потворствовать скрытности арабов и обеспечил их американскими паспортами.

— Думаю, причин две. Во-первых, в Ифаде есть нефть, а Соединенные Штаты благоволят к странам, владеющим нефтью, пусть ее и немного. Во-вторых, Ифад намерен использовать международные векселя общей суммой в четверть миллиарда долларов на закупки американского оружия.

— Естественно, — кивнул Флинн. — Мне следовало самому догадаться об этом.

— Как ты, несомненно, знаешь, рядовой американский налогоплательщик всякий раз приходит в ярость, услышав, что его страна поставляет вооружение любому, кто готов заплатить.

— Только оборонительное оружие, — уточнил Флинн. — Я в этом абсолютно уверен.

— Перестань, — отрезал Придди. — Пошли назад. Я замерз.

— Как скажете. Итак, Рашин-аль-Хатид, министр иностранных дел Республики Ифад, также погиб этой ночью. И что это должно означать?

— Не знаю.

— Теперь нам остается только узнать, что на борту самолета был и президент Соединенных Штатов, в парике и с накладным носом.

— Нет, — качнул головой Придди. — Я видел его нынешним утром.

— Как он?

— О тебе не спрашивал.

— Наверное, вылетело из головы.

У самолета тем временем диспут сержантов завершился боевой ничьей. Оба, дуясь, стояли у своих автомобилей.

Однако дубинка не прошлась по спине Гроувера.

— Какая тебе нужна помощь, Френк?

— Хотелось бы пообщаться с руководством банка. «Кассель-Уинтон», так?

— Это можно устроить.

— Я хочу переговорить со всеми, кто виделся с министром и знает, чего он приезжал.

— Хорошо. Что еще?

— Пока все. Это непредвиденный элемент.

— Не думаю, что и министр ожидал подобного исхода.

— Посмею предположить, что нет. ФБР в курсе?

— Ни в коем разе. Не хватает нам еще их бесконечных донесений.

Они вновь остановились, чтобы копы не слышали завершения их разговора.

— Постарайся не раскрыться, Френк. Хотя это и непросто.

— Да я же вылитый бостонский полицейский.

— Я тебе верю. Но сам никогда в Бостоне не был. Хорошо получать жалованье в двух местах?

— С этим жить, конечно, легче.

— Ферма в Ирландии по-прежнему твоя?

— Да. Около Лох-Нафу.

— Тебе надо показать ее детям. Летом.

— Может, и покажу, — ответил Флинн. — Спасибо за чай.

— Дома никого нет, — констатировал Гроувер.

Флинн несколько раз нажимал на кнопку звонка усадьбы «Мидоуз», на Вуд-Лейн, в Кендолл-Грин.

Такие коттеджи, что стояли в конце длинной подъездной дорожки, петляющей меж ухоженных рощ и лужаек, низкие, вытянутые, с утопленными в ниши окнами и дверьми, куда чаще встречались на юге Франции, а не в окрестностях Бостона.

— Весной и летом тут особенно красиво, — заметил Флинн.

— А неплохо живут судьи, — Гроувер покачал головой. — И жизнью ему на улице рисковать не надо.

— Зато приходится выслушивать много лжи.

Маленький розовый мотоцикл с коляской свернул на подъездную дорожку и, скрипя гравием, покатил к ним.

На мотоциклисте был розовый нейлоновый комбинезон, розовый шлем, синие замшевые сапоги и перчатки.

— Кто же это к нам едет? — спросил, наверное, самого себя Флинн. — Никак везут яйца фламинго?

Мотоцикл остановился у тропинки, ведущей к парадной двери.

На спине мотоциклиста висел розовый рюкзак.

Не слезая с мотоцикла, не снимая пластмассовых очков, мотоциклист окинул их долгим взглядом.

Потом мотоциклист поднял очки на шлем, снял его и тряхнул длинными волосами.

— Быстро вы приехали, инспектор Флинн.

— А вы, простите, кто?

— Сасси Флеминг, — представилась дама на мотоцикле.

— Сасси, значит?

— Я, должно быть, вдова. Скорее всего. Я только что узнала об этом.

— Так вы — жена судьи Флеминга? — воскликнул Гроувер.

Она пристально посмотрела на него.

— Вдова Флеминг.

Слезла с мотоцикла, по тропинке направилась к ним.

— Плохие новости распространяются быстро. Я думала, до вашего приезда у меня будет час или два. — Она открыла дверь, знаком пригласила их войти. — Давно ждете?

Они промолчали.

Флинн наблюдал, как она сняла рюкзак, бросила на стул. Расстегнула до пояса «молнию» нейлонового комбинезона.