Самвел с невероятным мужеством бросался то в одну, то в другую сторону. Он мелькал среди толпы взволнованных пленных с такой стремительностью, с какой огненная стрела молнии пролетает среди иссохших зарослей болота. Когда битва дошла до полного ожесточения, когда кровь лилась уже обильными потоками, Самвел воскликнул:

— Довольно! Связывайте теперь вашими цепями своих мучителей. Бог предал их в наши руки. Теперь мы поведем их пленниками в нашу страну!

Меружан подоспел лишь тогда, когда уже весь стан был охвачен смятением. Но дорогу к восставшим ему преградил Мокский князь Ваграм, который еще не трогался с места и ждал, скрытый в прибрежных камышах Аракса.

Это неожиданное появление мокцев настолько поразило Меружана, что его раздраженное лицо исказила усмешка, та горькая усмешка, которая появлялась у него обычно в минуты тревоги.

— Только вас еще не хватало, черти и дьяволы мокских гор! — воскликнул он.

— Разве волшебники боятся чертей и дьяволов? — ответил князь Ваграм.

Перебранка обоих была связана с общераспространенным мнением, что мокцы представляют сатанинское племя, а Меружан будто был колдуном.

Но его колдовство на этот раз ему не помогло.

Солнце давно уже зашло: ночная тьма покрыла вконец разгромленный стан персов. Ночь была тихая, спокойная. Лишь по временам раздавались победные крики: битва в некоторых местах все еще продолжалась.

Меружан, как помешанный, не знал куда деваться. До слуха его долетали зловещие возгласы, сердце билось от глубокого смятения, но в нем еще не погасла надежда вернуть утраченную славу.

Его телохранители и ближайшие соратники в общей суматохе потеряли его в ночной темноте. Он не заметил, как остался один.

Он чувствовал усталость, какую-то смертельную слабость. Чувствовал, что нездоров. Голова кружилась, в глазах постепенно темнело. Он едва держался на коне, и, точно охмелевший, не осознавал, что с ним происходит. Лошадь несла его по своей воле, поводья давно уже выпали из его рук.

В конце концов усталое и обессиленное тело Меружана стало понемногу клониться в сторону, и он упал головой на гриву лошади. Умный конь остановился как вкопанный. Проблески сознания еще не угасли в Меружане: он почувствовал, что ноги его остались в стременах. Последним усилием он высвободил их и упал на траву.

Несколько минут он лежал в обмороке, неподвижно, как, труп. Лошадь осторожно приблизила к нему свою голову и влажными ноздрями дотронулась до его лица, точно хотела понять, что сталось с ее любимым хозяином. Меружан опять пришел в себя.

Все последние события казались ему теперь беспорядочным сном. Он видел мрачные полчища врагов, видел зловещий блеск окровавленных мечей, слышал дикие крики и стоны… Перед глазами встало грозное лицо матери…

— Сгинь, сгинь! — воскликнул он, приподняв голову. — Я не хочу видеть твое скорбное лицо!..

Он с трудом привстал: голова его пылала, а сердце — точно жгли огнем.

— Ах, если бы каплю воды… — простонал он и слабыми пальцами стал ощупывать землю вокруг себя. Рука его погрузилась во что-то влажное. Обрадованный, он воскликнул: — Вода!.. — и попробовал ладонью зачерпнуть жидкость. Но густая влага только смочила его руку. Он поднес ее к пылающим губам и начал жадно лизать.

Он облизывал собственную кровь, которая разлилась вокруг него по земле…

С того момента как открылась его рана, кровь сочилась непрерывно. Тряска на коне и беспрерывная езда по полю битвы еще больше усилили кровотечение. В жаркой боевой обстановке, увлеченный своими действиями, Меружан не замечал происходившего с ним до того момента, когда окончательно обескровленный, ослабел и свалился…

Пока этот железный человек терзался в предсмертных муках, Самвел осуществил свое заветное желание, освободив пленных, поспешил к пурпурно-красному шатру своего отца. Он спешил спасти гроб отца, так как боялся, что горцы в свирепой ярости нападут на шатер и выместят свой гнев: раздерут труп на части и разбросают по полю битвы. Он ехал, чтобы воздать последний долг и почести покойнику. Хотя все желания Самвела уже исполнились, хотя он теперь имел право всей душой радоваться победе, но тем не менее он был грустен. Был грустен потому, что вскоре должен был увидеть печальный гроб, в котором лежал убитый его рукой отец.

Но вместо отца он встретил на пути полумертвого Меружана.

Проезжая со своим отрядом, он услышал в ночном мраке ржанье лошади, такое печальное, точно животное молило о помощи. Самвел поскакал в ту сторону. Вскоре глазам его предстал знакомый белый конь Меружана, который резко выделялся в ночной темноте. Самвел приказал воинам:

— Зажгите немедленно факел!

Юный Иусик зажег факел.

Меружан лежал, утопая в крови.

При виде врага изумленный Самвел почувствовал сильную радость и вместе с тем гнев. Он сошел с коня и, стоя неподвижно около умирающего, в мучительной нерешимости не знал, как с ним поступить: пресечь ли его последнее дыхание, или не трогать его.

Внезапный топот коней как бы привел в себя Меружана.

— Есть ли здесь кто-нибудь? — спросил он, силясь приподнять голову.

— Есть, — ответил Самвел.

— Чем кончилась битва?

— Враги победили.

— Победили! — воскликнул Меружан, пытаясь снова поднять отяжелевшую голову.

— Да, победили, — повторил Самвел.

Роковое известие настолько потрясло затуманенное сознание Меружана, что он совсем пришел в себя. В течение нескольких мгновений им владело тягостное молчание. Он открыл мутные глаза, но ничего не видел.

— Я — Меружан, — произнес он наконец едва слышно, — все для меня погибло… Жажду смерти, но она бежит от меня… Пытался убить себя, не могу… Если ты один из моих славных воинов и любишь своего полководца, сослужи последнюю службу — обнажи меч и успокой меня… Хочу принять смерть от руки моего воина, а не от врага…

Он замолчал и вскоре снова впал в лихорадочный бред.

Самвел подошел и, при свете факела осмотрев ослабевшее тело, заметил, что кровь текла из той раны, которая была нанесена Меружану стрелой Артавазда на Княжем острове. Он крепко перевязал рану и обратился к спутникам с вопросом:

— Нет ли у вас вина?

— В моем бурдюке кое-что осталось, — ответил юный Иусик.

— Дай сюда!

Иусик подал маленький бурдюк, висевший у него за плечами, из которого он во время боя давал пить своему князю. Самвел взял бурдюк и стал медленно лить вино в рот раненому. Затем он обратился к своим людям, приказав:

— Сойдите с. коней, положите щиты свои на раненого и охраняйте его. Никто не смеет приблизиться к нему, пока я не вернусь.

Самвел вскочил на коня и, забрав с собой нескольких воинов, поспешил к пурпуровой палатке своего отца.

Старик Арбак находился среди людей Самвела. Он многозначительно покачал головой.

— Я не могу понять такого великодушия… — сказал он сам себе, — как можно оставлять в живых раненое чудовище?..

Миновала осень, миновала и суровая армянская зима.

Начинала покрываться молодой травой обширная равнина Тарона; перелетные ласточки приветствовали веселое возвращение весны. Умолкли бури, затихли северные ветры, и вместо них сладостный зефир катил нежные волны по зеленому бархату долин, распространяя всюду жизнь и бодрость.

Было первое утро ранней весны.

Замок Вогакан имел сегодня необычайно привлекательный вид. Стены замка и домов снаружи и изнутри были украшены зелеными ветками с молодыми листьями. Слуги, служанки, дядьки и няньки разоделись в праздничные одежды, их руки и волосы были выкрашены в красный цвет. Они сновали всюду и были заняты подобающими к этому дню приготовлениями. Весь замок дышал глубоким жизнерадостным весельем.