По-детски сам был рад немало
И не скрывал ничуть того, —
Его ужасно забавляло,
Что сын похож был на него.
Возился он охотно с сыном
С лицом счастливого отца:
Всех умиляла та картина,
Когда он брал качать мальца.
Под материнскую заботу
Он оставлял бесценный клад
И, убегая на охоту,
С охотой шёл всегда назад.
Та – в колыбель снесёт малютку,
Баюкать станет нараспев.
Подчас он хныкал не на шутку,
Смориться к ночи не успев.
«Спи – умолкни. Засыпай-ка,
Баю-баюшки баю.
Медвежонок спит и зайка.
Колыбельную спою.
За окном стихает вьюга.
Баю-бай, усни малыш.
Тишина, как сон, – ни звука.
Что же, милый, ты не спишь?
Будешь плакать, мой звоночек,
Сам не зная почему, —
Косолапый выйдет к ночи,
Заберёт тебя в тайгу.
Там, в берлоге, нет кроватки.
Баю-баюшки баю.
Не уснёшь без мамы, сладкий.
Больше песен не спою.
Если долго будешь плакать,
То проснётся Водяной.
Унесёт с собою Вакуль
В глубину волны речной.
Будет там тебе несладко, —
Нет там солнышка в окне.
Баю-бай, в сырой кроватке
Не уснёшь на тёмном дне.
Спи, не хныкай. Засыпай-ка.
В облаках закат затлел.
Прокрадётся Гидня-айка*
И тебя утащит в хлев.
Раз не хочешь спать ты в доме,
Баю-баюшки баю,
Тебе ветры на соломе
Колыбельную споют.
Баю-баю, засыпает
Мой любимый голубок.
Никого, теперь я знаю,
Мы не пустим на порог.»
Едва сморясь, умолк ребёнок
Под колыханье тихих слов
И напослед чихнув спросонок,
Уснул, сопя, счастливым сном.
А на стекле узор мудрёный
Уж режет северный мороз.
Прищуря глаз, сквозь негу дрёмы
Кот глубже в мех укутал нос.
Кружась за прорезью проталин,
Порхает зимний пух лугов, —
Как в невесомости витали
Ледышки розовых снегов.
Ползут багряным, сонным светом
Обрывки солнца по стене,
Как будто заблудилось лето
В холодной, зимней тишине.
Так проблеснёт сквозь воздух стужи
Средь вьюг и снежных передряг —
Здесь этот луч холодный служит,
Как лета дальнего маяк.
Но зимний день уже кончался.
Растаял в воздухе напев.
Вдруг кто-то тихо постучался
И дверь впустила, заскрипев.
Вот распахнулась дверь проворно.
Влетел, клубясь морозцем, снег.
Тут в дом вошёл, хромая, в чёрном
Ей незнакомый человек.
Лишь только саван снежный, белый
Тулуп овечий покрывал
И ясно было, что по делу,
Но здесь ни разу не бывал.
Он поздоровался чуть слышно,
Спросил: «Не дома ли Федот?»
И не прощаясь, тихо вышел,
Сказав, что вновь еще зайдёт…
Под утро разыгралась вьюга.
Снега без устали несло.
Федот, вернувшись, был напуган
Визитом странным на село.
Верней, узнавши от Марьяны,
Что незнакомец был хромой,
Он стал вести расспросы рьяно,
Вмиг потеряв былой покой.
Давно подметила Марьяна
Забавный с виду оборот:
«Поди поверь, что как не странно,…
Хромых боится мой Федот!»
Ему нередко докучала, —
Пытаясь вызнать то хитро.
Всегда с ухмылкой отвечал он,
Мороча женское нутро:
То скажет, что: «Когда-то в детстве,» —
А рассказать он был мастак, —
«Жил с ними в доме по соседству
Хромой уродливый маньяк.»
То, – не моргнув, опять обманет,
С серьёзным, каменным лицом,
Что: «Не украли чуть цыгане,
Когда я был ещё мальцом.»
Или про страх свой безотчётный
Он ведал ей, – что был таков:
«Боятся многие, без счёта, —
Кто – темноты, кто – пауков».
Пытался всякий раз он шуткой
Укрыть невольный свой испуг
И хоть порядком было жутко,
Умел унять дрожанье рук.
Но вновь спокойствие забыто —
Хромает кто-то вдалеке,
Как будто чёртово копыто
В кирзовом пряча сапоге!
Однажды Марья пошутила,
Но вышел в шутке перевес:
«Угрюмый тот, хромой детина, —
Не по твою ли душу бес?»
Он, вздрогнул, словно бы от плети
И побледнел как полотно,
Но ничего ей не ответив,
Взглянул рассеянно в окно.
А ночью слышала Марьяна —
Метался муж почти без сна
И всё шептал он, словно спьяну:
«Чёрт, отпусти! Отдам сполна!»
Оставив тему под запретом,
Не вспоминала с давних пор.
Когда б не случай и об этом
Сам не завёл он разговор:
«Скажи, не видела ль приметы —
Под правым глазом шрама след?»
Она помедлила с ответом,
Но отвечала твёрдо: «Нет.»
Повеселел Федот приметно,
Тревог рассеяв кутерьму.
Уснул, как мёртвый, до рассвета
И сны не виделись ему.
За частоколом чёрных елей,
Чуть только утро занялось,
Потолковать о важном деле
Явился в дом вчерашний гость.
Был разговор не слишком долгим.
Для верных и доходных дел
Далёкой и забытой полки
Федот в помине не имел.
Марьяна слышала, но мало,
В делах домашних занята.
Куда сильнее занимала
Дел каждодневных суета.
Обрывок фраз был, правда, краток,
Но мыслям дал он верный ход:
«Что ж, по рукам?…» и «Вот – задаток.» —
Такое, кто же не поймёт?
Знать по всему – была тут сделка,
Хоть и неясен сам предмет.
Но показала «Ясно» стрелка,
Раз не сказал никто здесь «Нет».
Федот доволен был по виду —
В любых делах он был горазд
И то сказать – себя в обиду
Уж верно, никому не даст.
Увидев мужа в добром духе,
Расспрос Марьяна повела,
Чтоб уточнить свои же «слухи»:
«Что там за важные дела?»
Федот отнекался сначала,
Да похвалиться сам хотел.
Ему по жизни не встречалось
Ещё таких доходных дел.
Ей рассказал он по секрету:
«И чтобы ни душа, ни-ни!
Смотри, о деле ты об этом
Случайно где-то не сболтни.
Недавний гость пришёл с заказом,
На тему вышел не спеша:
Ему нужны, зачем-то сразу,…
Два медвежонка-малыша.»
Зачем? – Не спрашивал он просто,
Умея вовремя понять, —
Где меньше лишнего расспроса,
Щедрей монеты там звенят.
Для цирка или зоопарка —
Какая в том ему печаль?
Ему – ни холодно, ни жарко.
Хоть на жаркое – всё не жаль!
