Шофер президента США поначалу сильно нервничал из-за того, что приходилось вести машину на такой же бешеной скорости, как и советские водители. Но скоро он расслабился и даже получал удовольствие от этой гонки.

— Господин президент, я в жизни так в Штатах не ездил.

— Ты не очень-то, не очень-то, — ответил усталый президент.

Несколько машин в окружении мотоциклистов ехали очень близко, почти касаясь друг друга. Оглушительно завывали сирены.

Кортеж двигался на такой сумасшедшей скорости, что президент, осторожный по натуре человек, был совершенно уверен, что все закончится катастрофой. Несколько кагебистских автомобилей шмыгали туда-сюда рядом с вереницей правительственных машин, делая движение еще более опасным.

Въехав в город, президент стал с восхищением смотреть в окно.

За два автомобиля от президентского «линкольна» в «Чайке» ехал советник президента США по вопросам национальной безопасности и несколько его помощников.

Адмирал Мэтьюсон набрасывал текст речи, которую президент должен был прочитать на следующее утро в посольстве США в Москве. В ней выражались сердечные соболезнования родным и близким одного из сотрудников Белого дома, Роджера Бейлиса, по поводу безвременной кончины этого прекрасного человека и отличного работника. «…И мне очень жаль, что Роджер Бейлис сегодня не с нами, — такими словами заканчивалось обращение. — Мне очень жаль, что он не с нами в этот великий день. Ведь он сделал очень много для того, чтобы приблизить этот момент».

Мэтьюсон действительно очень сожалел о случившемся. Бейлис был таким же амбициозным, как и большинство сотрудников Белого дома, которых знал адмирал. И он слишком стремился к личному благополучию… И все же это был хороший, достойный человек. Как же это могло произойти? Что же случилось с Бейлисом накануне его отлета в Москву в составе американской делегации? Возможно, он был настолько взволнован предстоящими событиями, что забыл о необходимой осторожности?

Но зачем Бейлис звонил ему? Что он имел в виду, говоря, что должен рассказать Мэтьюсону что-то очень важное? Что, если ему действительно было что рассказать? Тут мысли Мэтьюсона стали совсем мрачными. А нет ли связи между тем, о чем хотел поведать Роджер и этой автокатастрофой?

Подозрения завладели душой Мэтьюсона. Он даже почувствовал страх.

Адмирал начал рассматривать московские улицы. Даже ночью, когда большинство городов выглядят волшебно, этот показался ему странным и некрасивым, погруженным в какую-то беспокойную тишину. На улицах совсем не было людей. Это было совершенно неестественно для такого огромного города, да еще накануне великого праздника.

Потом он рассмотрел, что люди все же есть: через каждые несколько сотен метров вдоль дороги нескончаемым строем стояли милиционеры в серых шинелях. От аэропорта и до города и в самом городе. Тысячи милиционеров.

Было понятно, что русские сделали все возможное для того, чтобы обеспечить безопасность именитых гостей.

Через четыре машины от Мэтьюсона ехали Михаил и Раиса Горбачевы и близкий друг и советник президента Александр Яковлев.

Горбачев сидел молча, глядя прямо перед собой, занятый своими мыслями. Яковлев сказал:

— А он представительный мужик.

— Кто?

— Президент. Как я и думал, он оказался очень представительным. — Яковлев считал, что понимает и чувствует западный темперамент, ведь он учился в Колумбийском университете и провел несколько лет, работая послом СССР в Канаде. — И, видно, умный человек.

Горбачев, устало глядя в одну точку, кивнул.

— Он очень утомлен, — взглянув на мужа, сказала Яковлеву Раиса.

— Да, вам надо отдохнуть. Завтра будет долгий и трудный день.

Тут Горбачев повернул голову к советнику и спросил:

— Как ты думаешь, они знают?

— О чем?

Ответ прозвучал сердито.

— Знают о том, что какой-то мерзавец намерен попытаться устроить в стране путч.

— Я не знаю. Несомненно, какие-то сведения об этом они получали через свою разведывательную сеть. Это означает, что, вернее всего, они решат воспользоваться нашей нестабильностью. Все дело в том, что они считают, что Президента СССР скоро сместят. То есть сыграть на тебе так же, как когда-то Брежнев сыграл на Никсоне, которому были предъявлены обвинения…

— Я говорю не об этом, — прервал его Горбачев, глядя на дорогу. — Я имею в виду, знают ли они о том, о чем только что узнали мы. Об участии ЦРУ…

— Если ты разделяешь мнение Павличенко, что президент и его люди замешаны в том, что происходит в Москве, то я должен признаться, что нахожу это совершенно абсурдным. Я не вижу доказательств этому.

Горбачев кивнул. Он отрешенно провел языком по внутренней стороне щеки и ничего не ответил.

Сразу за машиной Президента СССР ехал Павличенко. В его автомобиле, кроме его самого и шофера, никого не было. Надев очки для чтения, он без всякого интереса просматривал краткий обзор никому не нужных донесений из Германии, Польши и Болгарии.

Мысли его были далеко. Он думал о том, что́ должно было вот-вот произойти. Он знал, что результатов можно добиться, только быстро обезглавив советское правительство. Это ввергнет всех в панику. Все законодательные органы — Верховный Совет СССР, все остальные — будут в этом случае охвачены страхом, станут неспособны действовать решительно. Они, несомненно, призовут к чрезвычайным мерам.

После взрыва Мавзолея будет объявлен комендантский час. Это сделают те, кому удастся выжить. То есть те члены «секретариата», которые не будут в этот день стоять на трибуне Мавзолея.

Для всего мира разрушение Мавзолея Ленина будет представлено как кульминационный момент террористической кампании, потрясшей в последнее время столицу СССР. Затем будут подвергнуты анализу осколки бомбы. Обнаружат, что они сделаны из американских материалов, предоставленных ЦРУ. Это станет неопровержимым доказательством причастности к трагедии американской разведки.

Впрочем, в этом и так вряд ли кто-то будет сомневаться. Особенно после того, как оправившийся от удара Павличенко расскажет о попытке небольшой труппы американских заговорщиков, так называемого «Санктума», уничтожить советское правительство изнутри.

Но еще прежде, чем это случится, те люди из состава «секретариата», которым удастся выжить после взрыва в Мавзолее, выдвинут против американцев обвинение в заговоре с целью свержения нынешнего советского правительства в период его наибольшей нестабильности. Как раз в то время, когда Москва начала сбрасывать с себя оковы, отпирать ворота, открывать себя для Запада и других стран.

И они быстро примутся исправлять ситуацию.

«Секретариат», думая, что они стоят на пороге объединения бывшей советской империи, издаст заявление о том, что опасная и недальновидная политика Горбачева должна быть немедленно изменена. Что ради безопасности общества необходимо постоянное и неуклонное укрепление порядка. И тогда…

Тогда он освободит Украину.

Случится то, чего ни за что не могло бы случиться ни при Горбачеве, ни при любом другом русском лидере. Украина, житница империи, самая богатая республика-заложница, станет свободной. Станет наконец свободной.

Потому что очень скоро то, что останется от Советского Союза, будет управляться украинцем, чьих родителей когда-то убила Москва. Украинец станет хозяином Москвы.

Павличенко опять вернулся к папке с документами. Но он был просто не в состоянии думать о чем-то другом, кроме путча, который очень скоро должен был изменить лицо мира.

— Вы были здесь заложницей, верно? — спросил Стоун.

Она кивнула, кусая нижнюю губу. Незадолго до этого она попросила Якова оставить их со Стоуном наедине. Потом ей придется рассказать ему все. Это будет очень трудно. Она совершенно не знала, с чего начнет свой рассказ. А сейчас она ответила на вопрос Чарли.

— Да, в 1930 году Сталин заставил моего отца уехать из СССР. Без жены. И без меня.

Соня сидела, обхватив себя руками, как будто ей было очень холодно, как будто она хотела отгородиться этим жестом от всего мира. Она продолжала: