Абрамов облегченно вздохнул. Слава Богу, дело все-таки в этом.
— И?..
— На меня произвело большое впечатление то, что вы по собственной инициативе исследовали образцы бомб с мест недавних террористических актов. Вы провели огромную работу. И я бы хотел, чтобы у нас было как можно больше таких работников, как вы. Но, к сожалению, их очень мало.
— Спасибо, товарищ Павличенко.
— Хочу вам сообщить, что это уже не первый отчет, информирующий о том, что ЦРУ снабжает террористов материалами.
— Что вы говорите!
— Скажите, товарищ Абрамов, а что заставило вас заняться этой работой? Возможно, вас не удовлетворяет положение дел в следственном отделе? Мне необходимо знать об этом.
Абрамов не мог сказать Павличенко правду. Ведь началось-то все со звонка Харпер. Поэтому он пробормотал:
— Да, знаете ли, просто теория, инстинкт, так сказать.
Павличенко откинулся на спинку кресла. Его лицо вдруг стало усталым.
— Мне кажется, что вы один из лучших работников отдела.
— Я не думаю, товарищ Павличенко.
— Ну, как бы там ни было, я бы хотел, чтобы за это дело отвечали лично вы. И чтобы занимались им именно вы. Вы один. Если вам понадобятся помощники, но только в случае крайней необходимости, я хочу, чтобы вы все же оставались руководителем этой программы. А отчитываться будете лично передо мной.
— Но, товарищ…
— Не беспокойтесь о субординации. Я об этом уже позаботился. Я отлично знаком с советской бюрократией. И мне известны случаи, когда правительства оказываются в кризисном положении из-за того, что простой служащий проспит однажды утром. Я не могу рассказать вам о том, какое расследование КГБ сейчас проводится, но могу сказать одно: то, что делается, может иметь очень значительные последствия… Думаю, вам никогда в жизни не придется заниматься более серьезным и важным делом. Вы все поняли?
Потрясенный Абрамов судорожно сглотнул слюну.
— Конечно, товарищ Павличенко.
— Я боюсь, нас ждут неприятности, если мы не выявим источник террора, товарищ Абрамов, — произнес председатель КГБ, вставая с кресла и давая понять, что аудиенция закончена.
54
Париж
— Вот, — сказал Дунаев, выкладывая на маленький столик в номере Стоуна пистолет. — Это лучшее, что мне удалось достать. За целую тысячу франков.
— Спасибо, — ответил Чарли, беря оружие в руки. Это был девятимиллиметровый «Глок-17» австрийского производства, маленький и легкий из-за сделанной из твердого пластика обоймы. Стоун вставил свои патроны. Они вошли с легким щелчком. — Отлично. Подходят.
— Ну и хорошо. Пользуйтесь на здоровье.
Стоун, смеясь, начал собирать деньги. Он вытаскивал их из поясов и переплетов книг. Закончив эту работу, Чарли сложил банкноты в две кучи: большую — перед собой, поменьше — перед Дунаевым.
— Я хочу, чтобы вы сохранили это для меня, — сказал он. — Спрячьте их в каком-нибудь укромном месте. Можете положить в банк. И себе возьмите сколько надо.
Дунаев проворчал:
— Я делал это не из-за денег.
— А вы моралист. Это довольно странно для человека, который зарабатывал себе на жизнь убийствами, — пошутил Стоун.
— Я убивал по необходимости, — медленно произнес Дунаев. — Кстати, мне кажется, что вы от меня в этом не слишком отличаетесь. Вы ведь тоже убийца.
— Да, — кивнул Стоун. — Однажды в Чикаго мне пришлось убить человека. И вполне возможно, что мне придется убивать еще. — Он встал и заглянул в шкаф, чтобы удостовериться, что забрал все необходимое. Остальное — ненужную одежду и другие вещи — Чарли оставлял Дунаеву. Таким образом он надеялся сбить преследователей со следа. — После происшедшего на Пер-Лашез мне опасно здесь оставаться.
Дунаев устало и даже как-то музыкально вздохнул.
— Друг мой, жандармы уже ищут вас.
— Откуда вы знаете?
— Они ходят по отелям, предъявляя ваше фото. Это медленный процесс, но управляющие гостиниц, конечно, им помогут. Так что вам небезопасно находиться в любом отеле. И даже если я спрячу вас у себя в квартире, вас все равно найдут.
— Мне необходимо переждать только несколько часов. В это время нет рейсов. Если…
— Есть одно место, — перебил его Дунаев. Он сиял от гордости. — Вы можете спрятаться у той женщины из кафе.
— У той рыжей?
— Какое-то время вы будете у нее в безопасности. Ведь никто не знает о ее связи со мной.
— А что вас связывает?
Дунаев пожал плечами и развел руками.
— Я ведь не такой уж и дурак, Стоун. Вы меня недооцениваете, если думаете, что я эмигрировал из Москвы, не обеспечив себе никакой защиты.
— То есть?
— Как большинство советских секретных оперативников, я сохранял кое-какие документы, которые в случае необходимости могли бы послужить мне защитой от тех, на кого я работал. Счета, зашифрованные записки, шифровальные блокноты, списки наших агентов во французских и западногерманских организациях. Даже сейчас, спустя несколько десятилетий, эти списки дороже платины. Ведь некоторые из этих агентов сейчас занимают довольно высокие посты. И каждый раз, приезжая в Париж, я оставлял очередную порцию документов, очередной микрофильм.
— И эта женщина, эта проститутка, сохранила их для вас?
— Да, она проститутка. А документы действительно хранились у нее, в ее квартире в Марэ. Это и была моя страховка.
— Но почему, черт побери…
— Верность. И желание отблагодарить. Причины, по которым очень многие люди помогают другим. Ей было четырнадцать, она была проституткой уже тогда. Нацисты узнали, что она участвует в движении Сопротивления. Ее в числе других арестованных повели на расстрел. Их поставили в ряд на крыше. Я тогда был внедрен в нацистскую организацию в Париже и был в тот вечер на крыше. Я увидел эту несчастную девчонку, и мне удалось спасти ей жизнь. Я сказал, что хочу переспать с ней. Да, мистер Стоун, все документы хранятся у нее. И это самое надежное место. Вы знаете Париж?
— В определенной степени.
— В Марэ есть маленькая улочка, улица Малера. — Дунаев достал потрепанную карту города и ткнул коротким пальцем. — Вот здесь. Но ради нее и меня не оставайтесь там долго. Куда вы поедете после Парижа?
— В Москву.
— В Москву?! Но это безумие! Вы просто суете голову в пасть льва!
— Возможно, вы правы. Но у меня нет выбора. Если я не уеду, меня обязательно убьют. А если поеду… Это моя последняя надежда. Если бы я сумел раскопать всю сеть, я бы смог добраться и до исходного звена, остановить этот заговор, защитить себя. Они должны будут считаться с этим в интересах Советского государства.
Дунаев торжественно кивнул.
— Да, — подхватил он. — Они должны будут. Да.
— Но кто они? Что вы о них знаете?
— Я слышал, их называют старообрядцами.
Старообрядцы… Стоун уже слышал это слово раньше… Но где и когда?
— Я слышал, это движение началось в последние дни сталинизма, когда лучшие, самые верные люди подвергались жесточайшим репрессиям. Слухи о старообрядцах дошли до самого Кремля. Накануне свержения Хрущева ему позвонили. Звонил телохранитель одного из тех, кто участвовал в заговоре. Говорят, он был из них, из этих старообрядцев, которые видели тогда в Хрущеве последнюю надежду.
Старообрядцы… Теперь Стоун вспомнил. Мимолетное упоминание о них он встречал в письме Элфрида Стоуна, хранившемся в сейфе в Кэмбридже. Неужели он тоже слышал… знал что-то об этом движении?
— Любая подпольная сеть, подобная этой, должна иметь руководителя, вождя, — сказал Стоун. — Вы должны мне помочь. Кто это? Кто эти люди?
— Да, лидер есть. Но его имя неизвестно.
— Но должен же быть способ…
Дунаев очень медленно кивнул. Он был очень сосредоточен.
— Кое-что мне известно, — произнес он. — Вы ведь эксперт по вопросам политики моей Богом забытой страны… Поэтому вы должны знать об одном из страшнейших зверств, совершенных в годы второй мировой войны, которое можно сравнить только с преступлениями фашистов. Я имею в виду массовый расстрел в Катыньском лесу. Катыньская бойня, организованная и приведенная в исполнение моими коллегами, людьми из НКВД.