— Что-то принял? О чем ты говоришь?

— Он убил себя. И умер на моих глазах.

— Леман мертв?!

Стоун крепко сжал руку жены.

— Он когда-то очень много значил для меня, — произнес он, но что-то в его голосе подсказало ей, что он чего-то недоговаривает.

— Что случилось, Чарли?

— Позже расскажу.

Шарлотта вдруг выглянула в окно и сказала шоферу:

— Я знаю короткий путь туда, мы сэкономим минут десять. А они нам могут понадобиться.

Шофер, не привыкший к тому, чтобы им командовала женщина, проворчал:

— Может, сядете за руль?

— Нет, — отрезала она. — Просто делайте, что вам говорят, ладно? Я знаю все закоулки этого проклятого города, — и уже тише добавила: — Я знала, что когда-нибудь это может понадобиться.

«Волга» выехала на пустынную улицу на окраине Москвы. Это был бедный район на юге города.

— Тут, — скомандовал Стоун. Машина остановилась. Чарли поцеловал Шарлотту и вышел из «Волги».

— Будь осторожен! — крикнула она на прощанье.

Подойдя к гаражу, Чарли увидел Стефана Крамера.

— Чего же мы ждем? — спросил Стоун молодого русского. — Давайте войдем внутрь.

— Боюсь, что это невозможно.

— Что случилось, Стефан?

— Раньше этого не было, — ответил Крамер, подводя Стоуна к двери гаража Федорова, в котором его бывший сокамерник хранил взрывные материалы.

Облупленная дверь была измазана машинным маслом. На ней висел огромный замок очень сложной системы.

— Новый, — произнес Чарли. — Должно быть, совсем недавно повесили.

Оглядев замок, он повернулся к Стефану и сказал:

— Я отлично разбираюсь в замках.

Незадолго до семи часов утра 7 ноября два человека в форме офицеров ГРУ подъехали к Мавзолею Ленина.

Красная площадь была темной и безлюдной, только милиционер мерял шагами вымощенную булыжником землю, да несколько караульных, расставленных по периметру, смутно виднелись вдалеке. Два гвардейца почетного караула неподвижно стояли у входа в Мавзолей.

Человек помоложе нес в руке ярко-голубую сумку с бомбой. Когда он и его начальник проходили через заднюю дверь Мавзолея, караульный отдал им честь. Он явно счел их посещение секретной проверкой. Все шло отлично.

— Доброе утро, — поздоровался он.

— Доброе утро, — ответил человек постарше и спросил: — Арсенал в подвале открыт?

— Нет, товарищ генерал-полковник. Вы же распорядились, чтобы туда никого не пускали. Он заперт.

— У кого ключи?

— У Соловьева, товарищ генерал-полковник.

— Он внизу?

— Да, товарищ генерал-полковник.

Они вошли и этажом ниже наткнулись на другого караульного, который тоже отдал им честь.

— Дайте мне, пожалуйста, ключи от арсенала.

— Да, товарищ генерал-полковник, — ответил он и начал снимать нужный ключ с большого кольца на его ремне.

Двое военных вошли в помещение и закрыли за собой дверь.

— Приступайте, — сказал генерал-полковник. Его голос эхом раздался в пустом помещении.

Взрывник присел на корточки и начал разгружать сумку. Он достал пластиковый кирпич, капсюли-детонаторы, гранаты, батарейки и моток проволоки. На его лице не отражалось никаких эмоций. Он установил цилиндр с газом в центре комнаты и разложил гранаты вокруг него.

Затем он приладил клапан выхода газа и наконец установил таймер детонатора на 11.10. В завершение всего подсоединил систему к электросети.

— Готово, — объявил он. — Сейчас двенадцать минут восьмого. Политбюро поднимется на трибуну в десять часов. В 11.00 газ начнет выходить из резервуара. Мало-помалу комната заполнится насыщенным кислородом, легковоспламеняющимся газом. Ровно в 11.10 сработает взрыватель и газ взорвется. Мавзолей разлетится на куски.

— Отлично. — Его начальник обошел комнату, тщательно осмотрев систему. Особое внимание он уделил клапану освобождения газа, прикрепленному к резервуару с пропаном. Наконец он сказал:

— Все сделано прекрасно. — Он еще раз огляделся. — Просто прекрасно.

Было 7.15.

В семь часов утра председатель КГБ был доставлен в Кремлевскую больницу на улице Грановского. Он жаловался, что не может двигать правой рукой и ногой. Его немедленно осмотрел лучший невропатолог клиники доктор Белов. После краткого обследования доктор пришел к заключению, что налицо все признаки удара, и распорядился переправить Павличенко в закрытую клинику в Подмосковье.

Очень быстро приехала «скорая помощь», и два симпатичных молодых человека, которые понятия не имели о том, что вот-вот должно было случиться в их родной стране, вошли в палату. Павличенко, улыбаясь, взглянул на них с больничной койки.

Он отлично знал, что, оставаясь слишком долго в Кремлевской больнице, он подвергался бы большому риску; был бы как в ловушке. Поэтому шеф КГБ и пошел на эту уловку. Подобно горошине в игре в наперстки, он не должен был задерживаться на одном месте. В Кунцеве его встретят его люди. А часа через четыре никаких мер предосторожности уже не понадобится.

Санитары бережно подняли Павличенко и переложили на носилки на колесиках, которые они принесли с собой. Эти ребята явно осознавали свою ответственность, когда вывозили председателя КГБ из холла больницы в лифт, в машину «скорой помощи». Они нервничали и были даже чуточку неловки, как обычно ведут себя люди подобного сорта в таких ситуациях. Павличенко всегда забавляло, какое впечатление производит его высокое положение на всех этих простаков. И тут он про себя поинтересовался, не будут ли эти санитары среди того медицинского персонала, который в машинах с завывающими сиренами помчится к Красной площади для того, чтобы подобрать обгорелые останки членов Политбюро. Интересно, кто-нибудь из них выживет? Он считал это нереальным.

Двери лифта открылись, и Павличенко вывезли в холод яркого ноябрьского утра.

Сотни миль красных флагов тянулись вдоль дорог. То тут, то там виднелись огромные портреты Ленина и плакаты с вызывающими риторическими наставлениями официальной советской пропаганды: «Вперед, к победе коммунизма!», «Ленин и сейчас живее всех живых» и «За демократию, перестройку и повышение производительности труда!»

Подготовка ко Дню Октябрьской революции началась за несколько недель до этого события. Красные флаги и лозунги появились на домах и официальных зданиях, даже на некоторых машинах. Несколько рабочих бились с веревками и лебедками, стараясь поднять и установить огромный, вставленный в деревянную раму плакат с изображенными на нем рабочим и работницей чудовищных размеров, призывающими русских выполнять решения последнего съезда КПСС.

К девяти часам утра огромная толпа собралась у станции метро «Парк культуры». Отсюда демонстранты должны были идти к Красной площади. Студенты стояли в одном ряду со спортсменами в спортивных костюмах. Атлеты должны были толкать платформы на резиновых колесах. Рабочие с московского завода «Красный пролетарий» выстроились за делегацией Первого часового завода. Повсюду виднелись красные знамена и транспаранты со старыми надписями типа «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Вперед, к победе коммунизма!» По периметру Красной площади стояли толпами узбеки в тюбетейках, цыганки с мешками и маленькие девочки с большими и жесткими белыми бантами в волосах.

На Кремлевской стене недалеко от Мавзолея висела огромная карта мира. На стене ГУМа, выходящего на площадь, красовались большие портреты Маркса, Энгельса и Ленина. Красный кирпич викторианского сооружения — Исторического музея — был частично завешан портретами членов Политбюро и лозунгом «Да здравствует ленинская внешняя политика СССР!».

И посреди всей этой суеты и пышности стоял маленький темно-красный Мавзолей Ленина, казавшийся незначительным и крошечным, как детская игрушка.

Лежа на носилках, Павличенко думал о том, что скоро, очень скоро члены Политбюро с красными бантиками на лацканах пальто поднимутся на трибуну Мавзолея. А всего лишь через два часа Мавзолей превратится в огненный шар, и огромные глыбы порфира и лабрадорита, гранита и бетона полетят в тесную толпу, неся гибель сотням людей. Он лежал, растянувшись на носилках. Его как раз заносили в машину. Павличенко играл свою роль, как мог. И очень надеялся, что его игра убедительна.