— Лучшее средство для нервов — мёд. Не помешает после такого шока, — она словно говорила сама с собой.

— Выпейте горячее, тогда, может быть, вы все не простудитесь. Не знаю, что случилось, но все вы очень расстроены, — она помолчала, подходя к зашумевшему котелку, потом взглянула на дверь погреба.

— По правде говоря, мне никогда не хотелось спускаться туда. Никогда об этом не говорила, но теперь скажу. Что-то очень нехорошее там внизу. Никогда я не страдала от нервов, но… — она пожала плечами, сняла котелок и налила кипяток в чайник.

— Пусть постоит минуту-две. Потом всё выпьете! — голос её теперь зазвучал по-сержантски строго. — Но хотела бы я знать, как этот молодой человек прошёл мимо меня. Только что спокойно лежал в кровати, и я думала, что он засыпает, а в следующее мгновение я увидела пустую постель. А когда пошла искать его, вас никого не было. Как будто все растворились в воздухе. Как в старых рассказах…

Бабушка Хендрика чуть распрямилась. Её лицо вновь приобрело нормальный цвет, она стала больше похожа на саму себя.

— Рассказы? А что вы слышали, Марта?

И когда миссис Кингсли сразу не ответила, бабушка резко приказала:

— Я хочу знать. О, вы вполне можете говорить в присутствии детей — после такой ночи! Я думаю, они теперь знают больше, чем многие жившие под этой крышей. Те даже не догадывались.

Миссис Кингсли достала небольшое ситечко и начала разливать чай по чашкам.

— Вы знаете сами, мисс Хендрика, что есть здесь люди, которые не останутся в вашем доме на ночь и за ферму, как говаривал мой отец. Над этим домом всегда висело мрачное облако (хотя должна признать, что в новом крыле оно не чувствуется), с того самого кровавого дня. Я разумная женщина и всегда была такой. Даже когда была такой маленькой, как этот парень, которого вы держите, я никогда ничего себе не воображала. Но тут что-то чувствуется. А я должна быть сильно потрясена, чтобы признать это.

Но действует это всегда на детей. Не на взрослых. И не на всех детей. Может, на тех, в ком больше старой крови. Подумайте сами, мисс Хендрика. Я помню, как умер Гровер, и ваша двоюродная сестра поклялась, что ноги её больше не будет в этом доме. Его нашли в погребе, и у него тоже был жар. И говорил он странные вещи. Потом он убежал от сиделки, которую привезли из города, и упал со ступеней погреба. Он был так слаб, что все решили, будто он пропустил ступеньку и потому упал.

— Были и другие…

— Джетро и Эмили, Ричард и Тод, и Джеймс… — медленно заговорила Сьюзан. И снова почувствовала прикосновение прежнего страха.

Миссис Кингсли круто развернулась, чай закапал с ситечка в раковину. Она внимательно посмотрела на девочку.

— Откуда… откуда ты о них знаешь?

— Они все записаны в библии. И они же — куклы. Джетро и Эмили умерли в 1851 году, Ричард и Тод — в 1880, а Джеймс — потом. Но Бетси, и два Оррина, и Эстер — они не умерли… вернее, умерли много лет спустя. Майк нашёл всё это. Но все они были куклами — все! Как Джоанна, Каролус и Флориан — самые первые, настоящие! — Сьюзан не могла бы объяснить, почему они настоящие, а остальные нет, но была в этом уверена.

— Куклы, — эхом повторила бабушка Хендрика. — Да, куклы. Но почему Эстер не уничтожила их? Ведь она так ненавидела историю семьи. Клялась, что всё уничтожила. Я помню, она даже смотреть на них не хотела, когда тётя Бесс изготовила их на Рождество и подарила, добавив к старым. И… — она покачала головой. — Не буду строить догадок. Не могу. Это выходит за пределы догадок, и мне хочется поговорить с кем-нибудь, кто в этом разбирается.

— Такер, — голос её прозвучал чуть резче, — выпьешь немного?

Она посадила мальчика и держала перед ним чашку, которую передала ей миссис Кингсли. Такер открыл глаза и послушно глотнул. Сьюзан сжала в руках другую чашку, Майк тоже. Тёмная жидкость чуть отдавала мятой и была сладкой. Сьюзан ощутила тепло и необычное ощущение, словно с неё спала какая-то большая тяжесть. Она освободилась. Ей захотелось спать. Стоит ей добраться до постели, подумала Сьюзан, и она будет спать, и спать, и спать — и больше не увидит снов.

По всему дому горели огни, и Сьюзан радовалась этому. Она поднялась по лестнице, по которой когда-то спустились Джоанна, Каролус, Флориан и тот раскрашенный человек, и вошла в свою комнату, где яркий свет изгнал все тени. Но всё равно она подальше обошла туманное зеркало, стараясь не смотреть на него. На кровати лежала коробка, которую она так торопливо опустошила, и две груды кукол.

Лежали и те три, которых она хотела сжечь. Только у них теперь появились лица. Она их ясно видела. Но когда девочка осторожно поднесла к ним руку и притронулась, то не почувствовала ничего пугающего. Весь страх ушёл. Это всего лишь бумага. — старая бумага, вырезанная, раскрашенная и склеенная вместе. Просто куклы. Сьюзан быстро, слой за слоем, снова уложила их в коробку и закрыла крышкой. Порывшись в своём школьном ранце, отыскала моток липкой ленты и заклеила всю коробку. И наконец сунула её на дно большого шкафа.

Расправив постель, Сьюзан выключила свет, легла и плотно укуталась, потому что вся дрожала, но холод больше не прятался внутри неё. Она решительно положила голову на подушку и закрыла глаза. И ощутила лёгкое прикосновение прежнего страха. Приснятся ли ей — они?

— Сью! Сью!

Вначале этот призыв звучал слабо и далеко. Потом заколотили — по стене, чтобы она снова открылась? Сьюзан раскрыла глаза, почувствовав острый прилив страха. В комнате было светло. Яркие полосы солнечного света лежали на кровати, на стенах. И она ощущала… Сьюзан покачала головой. Она не смогла бы объяснить, что чувствует. Впервые с тех пор, как она здесь оказалась, это была просто комната — со странной старой мебелью; место, в котором жили люди, обычные люди, как Майк и Такер, как папа и мама, как она сама, Сьюзан; жили, были счастливы и иногда печальны. Никаких теней в углах. Они больше не покажутся здесь!

— Сью! — снова эти удары. Голос Майка донёсся из коридора. Она быстро выскользнула из постели. Должно быть, уже поздно, в комнате столько солнца. И ещё хотелось есть, время завтрака явно давно прошло.

— Я здесь, — она открыла дверь. Брат её был одет, он чуть хмурится.

— Ну и спишь же ты! Д.Б. послала меня посмотреть, что с тобой.

— Который час?

Майк даже не посмотрел на часы. Снизу послышались удары больших настенных часов. Десять ударов! Сьюзан изрядно удивилась. Десять! Неужели уже так поздно?

— Как Таки?

— Съел половину всех оладий, — ответил Майк. — Если хочешь, чтобы тебе досталось, поторопись. Миссис Кингсли всё утро суетится, и мы едим что попало.

— А бабушка Хендрика? — Сьюзан слегка удивило необычайно быстрое выздоровление Такера. Хотя он обычно не простужается и первым оправился от ветрянки, которой они все переболели. Решив, что он здоров, Такер тут же выздоравливал.

— Она куда-то звонила, а потом ушла, — сообщил Майк. — Думаю, пошла в церковь к мистеру Риверсу. А звонила она этому доктору Фергюсону, просила его приехать.

— Я быстро, — пообещала Сьюзан, и Майк вышел; направляясь в ванную, Сьюзан встретила его в коридоре с большим коричневым дневником под мышкой.

Сьюзан торопливо оделась. Не расчёсывалась щёткой и не смотрела в зеркало. Не потому что боялась старого туманного стекла, а потому что проголодалась. К тому же, по словам Майка, их ждёт нечто необычное.

Миссис Кингсли мыла у раковины тарелки и чашки с таким грохотом, что Сьюзан подумала, не выйдут ли они из этой мойки без ручек или с отбитыми краями.

— Бери сама, — сказала она Сьюзан, севшей за стол. Такер сидел на кухонном стуле и слизывал джем с верхней губы. Сьюзан удивлённо посмотрела на него. Прошлой ночи словно и не было. О ней напоминали только грязные бинты на руках младшего брата.

Она выскребла на тарелку остатки овсянки из кастрюли и торопливо отнесла кастрюлю к груде ожидающей мытья посуды. В блюдце увидела коричневый сахар и положила себе, наблюдая за Такером. Он посмотрел на неё искоса, словно не хотел разговаривать, и сунул в рот ещё одну оладью.