Комната была полна молодёжью, в основном учениками старших классов. Среди них совсем потерялись несколько более взрослых мужчин и женщин. Они сидели в кабинках и за столами с мраморными крышками. Фредерика узнала нескольких посетителей библиотеки и потом на удалении заметила Марджи. Девушка одна стояла в дальнем конце и читала комикс. В этой шумной комнате она казалась одинокой; молодежь её возраста веселилась, не обращая на неё внимания.

Несмотря на свою нелюбовь к Марджи, Фредерика пожалела её. Она уже собралась подойти к девушке и пригласить посидеть вместе, когда Филиппина, заметив направление её взгляда, сказала:

— Я уже приглашала её, но она отказалась. Марджи всегда… как бы это сказать… дуется. Она в сущности хорошая девочка, но думает, что её никто не любит… и действительно её не любят, потому что она так считает.

— А ничего нельзя сделать с её лицом? — спросил Джеймс.

— Это от нервов, я думаю, — с явной озабоченностью сказала Филиппина. — Мы всё уже испробовали.

— Все ваши травы?

— Да. Придётся подождать, пока не перерастёт. Бедный ребёнок.

Словно понимая, что речь идет о ней, Марджи несколько раз посмотрела в их направлении, потом кинула комикс в груду журналов на столе и вышла, хлопнув дверью.

«Несносная девчонка», — про себя сказала Фредерика. Опять она не спросила Марджи об этой несчастной табакерке. Слишком много всего происходит. Невозможно думать обо всём сразу. Даже Питер должен это понять… Но она не сможет рассказать ему о Джеймсе. Он решит… Что он решит?..

Она стояла, с отсутствующим видом потягивая напиток через соломинку, когда знакомый голос произнёс:

— Какой детский шум, Фредерика! У вас кончился сок.

Она взглянула в серые дружелюбные глаза Питера и попыталась скрыть свою радость и облегчение.

— Закажите ещё за мой счёт и прекратите этот шум, — настаивал он. — А потом я «погляжу на ваш дом», как говорят в этом городке.

— Спасибо за то и другое, — ответила Фредерика. Она быстро повернулась, чтобы включить в разговор Филиппину и Джеймса, и с изумлением обнаружила, что они исчезли.

Заметив её удивлённый вид, Питер сказал:

— Они ушли, когда я входил. Вы были в таком трансе, что ничего не заметили. Если бы они поцеловали вас на прощание, вы бы тоже этого не заметили. А теперь скажите, о чём вы задумались. Это поможет нам перенести бремя нашего одиночества, как вы думаете?

Возвращаясь рядом с Питером Моханом в книжный магазин, Фредерика благословенно забыла о своих тревогах, говорила о самых обычных вещах и делала вид, что Марджи и Джеймс существуют лишь в её воображении, а тело в её гамаке — всего лишь кульминация дурного сна, от которого она уже проснулась.

Питер чувствовал её настроение и не настаивал, чтобы она рассказала, о чём задумалась, когда он увидел её в аптеке; дурная новость тоже может подождать, решил он. Взяв её под руку, он сказал:

— Я очень рад, что в Южный Саттон приехала Фредерика Винг, а не библиотекарша, которую я представлял себе, когда Люси Хартвел объявила, что нашла временного управляющего.

— Я тоже рада этому, — ответила Фредерика, игнорируя скрытый комплимент, но одновременно радуясь ему.

— Но даже сейчас я о вас не очень-то много знаю. Вы библиотекарь. Вы пишете книгу. Это я знаю. Кстати, как она продвигается? И что ещё вы написали? Давайте, девушка, выкладывайте.

— Я уже много лет делаю вид, что пишу, но без особого успеха. Однажды я даже закончила роман о загадочном убийстве… — Фредерика неожиданно замолчала. Собственный голос показался ей слишком громким в темноте и тишине улицы. Слова повисли в воздухе как дурное предзнаменование. Фредерика поторопилась похоронить их, отправить назад в кошмар, от которого сама еле очнулась. — Ну… не очень хорошо получилось. Я не беспокоилась о ключах. Всё казалось таким очевидным. Но сейчас я надеюсь на свой новый замысел… о викторианских писательницах. Я вам уже говорила. Издательство даже прислало мне одобрительное письмо.

— Хорошо, — согласился Питер. Он с некоторым беспокойством отметил нотку истерии в её голосе. Эта история сильно подействовала на неё — ещё бы! — Но вы не рассказали, в каком состоянии работа, как она продвигается.

— Не торопите меня. Если захотите, я буду всю ночь рассказывать. Я совершенно очарована этими невероятными викторианками. А у мисс Хартвел я нашла целую полку романов, которые давно разыскивала. Романы Сьюзан Уорнер, Марии Каммингс, Мэри Холмс. А я ведь все библиотеки в Нью-Йорке обыскала. Замечательные женщины, целая группа, авторы бестселлеров 1850–1860 годов… Но, наверно, я всё это уже рассказывала вам или вы знаете лучше меня.

— Я слышал только о «Просторном, просторном мире», но, кроме этого, признаюсь в своём невежестве.

— Конечно, это отличный образец патетического направления в литературе, но всё равно интересно, — она помолчала. Потом уже медленнее продолжила: — Знаете, перед приездом сюда я много часов переписывала сцену из «Квичи» Сьюзан Уорнер, причём по поводу лоскутного одеяла. Ужасно было трудно, шрифт слишком мелкий, и перепечатывать нельзя было, приходилось вручную… Но стоило усилий, типично американская сцена…

— Несомненно, поэтому вы и выиграли одеяло миссис Пайк.

— Да, знаю. Это одна из причин, почему я так его хотела. Но вы поймёте, в каком я состоянии, когда я признаюсь, что эта прекрасная вещь до сих пор лежит в кресле у меня на кухне. Я бросила его туда… в ту ночь. Больше того, сама миссис Пайк приходила сегодня в магазин. По-моему, с единственной целью рассказать, как она сделала одеяло и поговорить о нём. Но я так старалась поймать Марджи и спросить её об этой несчастной шкатулке, что не смогла даже поговорить с ней… да и не хотелось говорить.

— Это понятно. Дело оказалось не совсем такое, о котором вы договаривались с мисс Хартвел. И вы слишком умны, чтобы выбросить его из головы.

— Но я должна быть достаточно умна, чтобы не паниковать. Я вовсе не так храбра, как хотелось бы, — она поколебалась и быстро добавила: — Тэйн Кэри рассказывал вам о моих ночных приключениях?

— Нет, — Питер крепче сжал её руку. — А что случилось?

— Наверно, всего лишь хулиганство Марджи, но… ну… мне не понравилось, — и она кратко рассказала о случившемся. Закончив, подумала, не рассказать ли о недавнем приключении с Джеймсом, но решила не рассказывать.

Питер долго молчал. Они уже дошли до ворот кампуса и должны были свернуть к дому миссис Хартвел, когда Питер неожиданно остановился и заявил:

— Это решает дело.

Фредерика была удивлена и слегка раздражена. В чём дело? Дала ли она каким-то образом ключ к разгадке? Она уже сейчас страшилась момента, когда перестанет ощущать успокаивающее присутствие Питера. Даже если он зайдёт к ней, ночь будет ещё более тёмной и одинокой, когда он уйдёт.

— Что решает? — спросила она.

— Через минуту расскажу. Дело в том, что у меня тоже есть для вас новость. Собственно, не для вас, но я считаю, что должен вам рассказать, тем более что утром к вам собирается наведаться Тэйн… Ну, не смотрите на меня, как заяц… Он не собирается вас арестовывать!

— Арестовывать меня?

— Чёрт возьми, вы не с того конца ухватились за палку. Послушайте молча и не теряйте сознания в конце моего печального рассказа.

— Не потеряю.

— Это хорошо. На чём я остановился? О, да. Мы смогли оказать некоторое давление и раньше срока получили результаты вскрытия. Как мы и подозревали — вы тоже, не отказывайтесь, — Кэтрин Клей была отравлена. Маловероятно, я бы сказал, совершенно невозможно, чтобы она сама покончила с жизнью, потому что капсулы в серебряной табакерке…

— Значит, табакерка её… я так и подумала…

— Да, но не прерывайте меня ещё минуту. Как я начал говорить, там были капсулы с веществом, которое содержится в корне жёлтого жасмина, — гельсемином, его формула C24H28N204. Наша теория такова: сразу после ланча она приняла одну капсулу, думая, что это витамин, но там был яд. Потом она отправилась в книжный магазин, вероятно, сразу после того как мы с вами ушли; наверное, хотела прихватить вас и идти на ярмарку вместе, время как раз было походящее. Но вскоре она почувствовала себя плохо. Симптомы таковы: тошнота, головная боль, боль в глазах, расширение зрачков (мы это заметили, но приписали тому, что она приняла слишком большую дозу наркотика; мать это подтвердила), паралич и слепота… вполне достаточно, чтобы захотеть лечь…