Мысли Ярослава нарушил голос жены:

— О чем ты думаешь, князь? Я вижу на твоем лице печаль.

— У меня побывал торговый человек из Киева, он затронул во мне струну, какая не смолкает давно.

— Ты хочешь сказать о киевском столе?

— Да!

— Там твое место, князь Ярослав.

— Я, только я должен быть после Владимира Святославовича великим князем, но в Киеве живет мой брат, Борис.

— Но разве он старше тебя?

— Нет.

— Так почему ты повел о нем речь?

— Он и Глеб — любимцы отца.

— Муромскому Глебу и Мурома достаточно, а когда ты станешь великим князем, то дашь удел и Борису.

— Я не обижу их, их обидит Святополк. Он злобен, а Борис и Глеб будут стоять на его пути.

В тонких губах Ирины скользнула усмешка.

Ярослав попытался уйти от ответа, но взгляд у Ирины пристальный, и он сказал:

— Я не ведаю, что и ответить тебе. В одном я убежден, на моем пути встанет Святополк.

— Да, но если туровский князь уберет с дороги Бориса и Глеба… На моей родине викинги решают подобные дела мечами.

— Я знаю, к власти ведет кровавая дорога. И где ее начало, где конец, кому известно… Вот, Ирина, на прошлой неделе тысяцкий и бояре принудили меня против отца, великого князя, поступить, а это не мир принесет, а войну между Новгородом и Киевом.

— У тебя достаточно сил, и с тобой свевы с ярлом Якуном.

— Твоя правда, но у великого князя большие силы, и может случиться, Новгороду его не одолеть, и тогда нам с тобой придется искать защиты у твоего отца, короля Олафа.

— Свевы придут к тебе на помощь и вернут твое княжество. Они изгонят киевлян из Новгорода, и если ты скажешь, то пойдут с тобой на Киев.

Ярослав ждал набатного колокола, он знал, пройдет время — и раздастся его гул. Набат взбудоражит весь Новгород, ему откликнутся на всех городских концах, и народ запрудит всю вечевую площадь. Он, Ярослав, на вече сразу не явится, дождется, пока выкричатся горлопаны. А они поднимут крик еще до начала веча. Вечу начало положит он, князь Ярослав, с тысяцким и архиепископом.

Когда князь поднимется на помост, толпа притихнет. Тысяцкий поклонится народу, объявит вечу начало, скажет, зачем его созвали и по чьей воле. Известно Ярославу и то, что именитые люди новгородские уже давно готовят народ, подбивают его против Киева.

Со словами Гюряты на миг установится тишина, а потом вече взорвется множеством голосов:

— Не дадим дани Киеву!

— Не-е да-а-ди-им!

И это будет приговор веча…

И только к концу лета, когда настала пора отправлять в Киев дань, ударил вечевой колокол…

К тому времени, завершив торговые дела, покинули Новгород киевские купцы, и Ярослав с удовлетворением подумал, что отец узнает о решении веча не скоро, потому пойдет войной на Новгород не раньше будущего года. Это давало Ярославу малое успокоение. К тому времени новгородцы приготовятся, а Олаф пришлет вторую дружину варягов. Ярослав уже послал к королю ярла Эдмунда с такой просьбой.

С ярлом Якуном Ярослав заключил соглашение, и его дружина останется в Новгороде и, если потребуется, будет сопровождать князя во всех его походах и сражениях.

Варяги изготовились к зиме. На катках выволокли на берег дракар, чтобы льды не испортили обшивку. Снесли в бревенчатую избу корабельную оснастку: весла, паруса, бочки, канаты, а сами заняли просторный дом, где день и ночь горел очаг, едко пахло овчиной, нечистыми одеждами, немытыми телами, у стен стояли щиты, а в углу высилась гора оружия.

В доме варяги ели и спали, устраивали свои пиры, и тогда Новгород слышал их воинственные кличи и пение.

— Варяги гуляют, — говорили новгородцы, а женщины обходили варяжское пристанище далеко стороной.

Осенью князь с тысяцким объехали возможные подходах к Новгороду полков великого князя, совещались, где перекрыть на Ловати им водный путь. Нелегко дастся киевлянам поход на Новгород, зимой замяти и бездорожье, по теплу места болотистые, чащобы лесные. Если поведет князь Владимир полки, то Ярослав перекроет им дороги по суше, а Гюрята по реке.

Иногда Ярослав мысленно возвращался к прежнему разговору с женой. Прежде он не задумывался, что Борис или Глеб могут помешать ему занять киевский стол. Главным соперником Ярослав считал Святополка, потому что за его спиной стоял король ляхов Болеслав.

Ни Ярослав, ни Святополк никогда не питали друг к другу родственных чувств, были у них разные матери, да и трудно сказать, был ли один отец. Жили братья порознь, Ярослав с матерью Рогнедой в Предславине, отсюда отец в Ростов на княжение послал. А еще раньше Святополка отправил в Туров. Уехал в Тмутаракань Мстислав. Редко подавал оттуда голос. Было известно, Мстислав такой же воинственный, как дед Святослав. С тмутараканским князем считается даже Византия.

Нет, пожалуй, Мстислав не станет посягать на великокняжескую власть.

Вопрос Ирины, как он поступит с младшими братьями, если те помешают ему овладеть Киевом, был тогда для Ярослава неожиданным, и ответ дался нелегко. Князь думал об этом не раз и теперь уверен: он не остановится ни перед чем, расчищая дорогу к великокняжеской власти. Если того потребуется, он не пощадит ни Бориса, ни Глеба…

За вечерней трапезой Ярослав сказал жене:

— Ты права, Ирина, судьбу власти решает меч…

Ночью Ярославу привиделась мать, полоцкая красавица Рогнеда, и она рассказывала сыну, как Владимир силой овладел ею и разрушил Полоцкое княжество. Во сне Ярослав видел, как горел Полоцк. Пламя было таким ярким и горячим, что даже во сне Ярослав чувствовал его жар…

Проснулся и долго гадал, к чему приснилось такое?

Утром после трапезы Ярослав случайно услышал от Гюряты, что прошлую ночь у новгородских причалов стояла ладья Ивана Любечанина. С киевскими гостями плавал он к свевам и, закупив всякой брони, торопился домой.

На вопрос князя, стоит ли еще ладья, тысяцкий ответил:

— Час назад снялась с якоря.

Ярослав с сожалением заметил:

— Теперь великий князь узнает, о чем вече приговорило.

Ярл Якун, стрелами раненный, саблями рубленный, храбрый воин, имел о чести свое представление. Он служил многим повелителям и покидал их, когда слышал звон металла, в серебре ли, в золоте.

Когда-то побывал он в дружине киевского князя Владимира, оттуда отправился в Византию, в гвардию императора, чтобы затем оказаться в Сарацинах и Антиохии. Куда только не бросала судьба Якуна, прежде чем он оказался на службе у князя Ярослава в Новгороде.

Как-то забрел ярл к тысяцкому Гюряте, тот угостил его медом хмельным и повел разговор о предстоящем сражении с князем Владимиром.

— У Якуна один глаз, — сказал свев, — но ярл далеко видит. Воин понимает, для чего князь и тысяцкий часто отлучаются из города. — И, выпив кубок меда, добавил:

— Я служил князю Владимиру, когда он ходил львом, но кто он теперь, увижу в сражении.

— Свевам доведется идти с князем Ярославом добывать Киев, — заметил Гюрята.

Крепким ударом ножа ярл рассек жареную свиную ногу, после чего ответил:

— Жизнь варяга в войнах, а за то, что свевы добудут князю великий стол, Ярослав заплатит им много гривен. Провожая Якуна, Гюрята сказал:

— Ты бы, ярл, свевов поостерег, озоруют они. Хоть девки на них и не в обиде, но молодцы новгородские ребра им обломают.

Якун расхохотался:

— Я — конунг, но не в утехах любовных.

— Ну-ну, в таком разе не жалуйся, мы вече сзывать не будем, но охальники на карачках поползут…

И недели не минуло, как явился ярл Якун к князю Ярославу — ночью какие-то новгородцы двух свевов побили. Сказал Ярослав о том тысяцкому, а Гюрята в ответ:

— Я ярла упреждал, а он посмеялся. Нынче только лекарем помочь могу.

С того дня присмирели варяги, а новгородцы зубоскалили:

— Эвон, свевы от наших девок рыла воротят, с чего бы?