Керроти Дик сначала не хотел давать присяги, что «будет показывать по чистой правде, без лицеприятия»; но Пегги выразительно посмотрела на него, и влюбленный парень превозмог свои сомнения. Труден показался ему вопрос, предложенный судом: «Не изменял ли Иона жене?» Но Пегги объяснила ему, что это значит: «не волочился ли за чужими женами», и Дик, покраснев, отвечал, что не волочился и никогда не будет волочиться, если женится (бедный парень подумал, что допрос идет о его собственном поведении). Убедившись в бестолковости свидетеля, суд отпустил его, и очередь дошла до Пегги.

Она посмотрела на Ропера с самодовольной улыбкой, говорившей: «меня не подденешь». Она превозносила до небес и хозяина и хозяйку. «Не ревнует ли ее хозяин свою жену?» — «Ревновать? никогда! Он терпеливейший муж в мире». — «Так разве ему нужно иметь много терпения?» — «О, как много! но он все переносит». — «Что же переносит? сварливость, неуживчивость, или что-нибудь другое?» — «Ах, нет, нет! в хозяйке нет ни капли сварливости, ни капли неуживчивости; а хозяин очень терпелив и уступчив; он во всем слушается жены». — «А бывают иногда и нерассудительные требования?» — «О, нет; но хозяин ей ни в чем не отказывает; если и поворчит, так за глаза, а не при ней». — «Значит, он ворчит?» — «Как же не ворчать? Всякий человек ворчит; без этого не проживешь». — «Правда; следовательно и мистрисс Неттельбед ворчит?» — «Немножко, случается; но всегда за глаза ему, а в глаза не покажет и виду, что готова бы разорвать». — «Вот как! Кого же иногда готова бывает она разорвать — мужа?» — «О, нет, как можно, а меня, или Дика, или кухарку, а мужа никогда».

Мистер Ропер сказал, что Пегги может идти. И Пегги пошла, чрезвычайно довольная своими показаниями.

Присяжные посоветовались между собою, и старший из них, Симон Эппельярд, встав, сказал, что должен сделать замечание; но секретарь просил его подождать, пока будет выслушан следующий свидетель.

Иона считал свои испытания уже окончившимися, когда поразил его, как удар грома, голос клерка, вызывавшего капитана Джоддока.

Тотчас же предстала собранию колоссальная фигура этого ужасного свидетеля. Джоддок был уж не в костюме Амурата, а в обыкновенном своем синем фраке с бронзовыми пуговицами, и с старой шпагою при бедре. Надменно взглянув на Иону, который смотрел на него с чувством страха и вместе негодования, он стал в величественную позу.

— Прошедшею зимою вы провели одну ночь в гостинице «Золотого Окорока», капитан Джоддок, — сказал секретарь: — что вы можете сообщить относительно обращения с вами мистрисс Неттельбед?

— Она была ко мне очень предупредительна.

— Быть может, слишком предупредительна?

— В этом деле я не могу быть судьею, судья — муж. Впрочем, я тогда не спрашивал его мнения.

— Казалось ли вам, что они счастливые супруги?

— Они, действительно, старались при людях казаться счастливыми супругами.

— Старались казаться при людях! — вскричал Иона, потеряв терпение. — Как смеете вы позволять себе подобный намек?

— Вы нарушаете порядок, Иона, — сказал сквайр, — вы должны обращаться с вашими замечаниями к президенту суда, а не к свидетелю.

— Скажите ж ему, что он лжец, — резко сказал Иона.

— Это решат присяжные, — заметил Ропер. — Угодно ли вам, чтоб свидетелю были предложены дальнейшие вопросы? — спросил он, обращаясь к присяжным. Присяжные сказали, что вопросы свидетелю должны быть продолжаемы.

— Вы известны многочисленными победами над прекрасным полом, — сказал Ропер Джоддоку. — Ободряла ли мистрисс Неттельбед ваши искательства?

— Я должен покорнейше просить позволения уклониться от ответа, — сказал капитан.

— Ваше нежелание отвечать мы должны будем принять за утвердительный ответ, — сказал Ропер.

— Как вам угодно, я молчу, — отвечал капитан.

— Это низкая клевета! — вскричала Нелли. — Я не ободряла его; когда он хотел меня поцаловать, я ударила его по его гадкой щеке.

— А! так он хотел поцаловать тебя? Ты мне этого не говорила, — закричал Иона, забыв о всякой осторожности.

— Следовательно у вас есть тайны от мужа? — заметил сквайр.

— Стоит ли говорить мужу о подобных пустяках, ваша милость? — сказала Нелли.

— О, так вы называете подобные вещи пустяками? — вскричал Ропер. — Быть может, потому, что эти пустяки случаются каждый день?

— Ах нет, сэр; не всякий лезет к женщине с поцалуями. Например, Эльюрд Физвальтер, то есть Френк Вудбайн, никогда не хотел поцаловать меня.

Раздался всеобщий хохот; Иона прошептал жене: «Погубила ты и себя и меня!»

— А что ж мне было делать? Они про меня говорят, а мне не отвечать?

— Впрочем, обман у них был с обеих сторон, — продолжал Джоддок. — У Ионы также были свои интрижки…

— Я была в этом уверена, — прошептала Нелли, — а теперь все откроется.

— Успокойся, моя милая, пожалуйста, не горячись, — отвечал Иона.

— Вы должны представить доказательства вашим словам, капитан Джоддок.

— И представлю, — отвечал гигант. — Я сам видел, как вы любезничали с Пегги, вашею служанкою.

— Клевета! гнусная клевета! — отвечал Иона.

— Позовите сюда Пегги, — сказал сквайр. Она была введена, и сквайр спросил ее:

— Вы слышали, что говорит капитан? правда ли это?

— Хозяин был ко мне всегда очень милостив, я не могу на него пожаловаться, — сказала Пегги.

— Я думаю. А что сказала б ваша хозяйка?

— Я не знаю, ваша милость.

— Позовите сюда Керроти Дика, — сказал сквайр. — Капитан Джодлок говорит, что замечал, как ваш хозяин волочится за Пегги. Правда ли это? — спросил он глупого парня.

— Еще бы не правда! — отвечал он. — Я сам видел, как он цалует ее.

— Неужели?

— А как же? И с самого Рождества беспрестанно вижу.

— В самом деле? И беспрестанно! Ах, он старый негодяй! — вскричала Нелли.

— Вот, глупый, пропала я с тобою! — закричала Пегги. — Ну, да и не пойду же я теперь за тебя!

— А пожалуй и не ходи, — отвечал раздраженный Дик, — цалуйся с Ионою.

Присяжные опять начали говорить между собою, опасаясь неблагоприятного решения. Иона спешил поддержать свое дело сильным протестом против показания Джоддока.

— Ему нельзя верить, ваша милость, — сказал он, обращаясь к сквайру, — он беглый обманщик, убежал из балагана мистера Шипсгенка.

— Это правда, ваша милость, — сказал клерк, — и теперь хозяин балагана с полицейскими стоит у дверей, чтоб взять его, как он кончит свое показание.

— Введите ж его сюда, — сказал сквайр.

Шипсгенк, высокого роста, сухощавый человек с ястребиными глазами и кошечьими ухватками, едва завидев Джоддока, закричал: «А, вот он, это и есть мой великан!»

— Ваш? Почему ж вы его так называете? — заметил сквайр. — Разве он ваша собственность!

— Почти что так, ваша милость, — отвечал Шипсгенк, — он у меня забрал деньги вперед, и никуда от меня отстать не может. Я уж много лет показываю его на всех ярмарках. Да человек-то он негодящий: все бегает, не сразу поймаешь. Вот и теперь сбежал. А я его везде показывал. А он всегда мне делает убыток, всегда куда-нибудь сбежит.

— А, так и есть! Мне с первого раза показалось, что он похож на великана Трегонна, которого показывали на чельмсфордской ярмарке, — заметила про себя Нелли.

— Могу ли я предложить вопрос Джоддоку? — сказал Джильберт Монфише, и получив разрешение, сказал гиганту: — Вам, вероятно, неприятно возвращаться к Шипсгенку?

— О, ни за что б не воротился, сэр, если б не забрал у него денег! — со вздохом сказал гигант.

— Я вас выкуплю, — отвечал Монфише. — Сколько он вам должен, Шипсгенк?

— Да около сотни фунтов; но скажем — семьдесят.

— Вот вам семьдесят фунтов, и власть ваша над Джоддоком прекращается.

Содержатель балагана с благодарностью удалился.

По окончании этого веселого эпизода, Симон Эппельярд встал и объявил, что, выслушав показания, присяжные единогласно признают Иону Неттельбеда и его жену недостойными награды, и просьба их отвергается.