— Ах, это вы, Френк Вудбайн! Не деритесь же так больно! — прокричал Флитвик.

— Френк Вудбайн! Так это он! Уничтожу его! — проревел расхрабрившийся Джоддок.

— Ваша милость, остановите капитана! — умоляющим голосом закричала Нелли. — Френк такой милый молодой человек! Не знаю, где он взял себе такой наряд, но, верно, у него не было на уме ничего дурного. Я могу вам объяснить, как он очутился здесь.

— Ты можешь объяснить, негодница? — прошептал Иона.

— Не смейте подходить ко мне! — кричал Френк Джоддоку, шедшему на встречу. — Хоть вы великан, а вам будет плохо. Я теперь не дам себя арестовать!

Но Джоддок был неудержим и наступал на него со шпагою. Френк принужден был употребить в дело хлыст и, обратив храбреца в бегство, остался победителем и шел к дверям, размахивая хлыстом, чтоб защититься от новых нападений. Он думал, что его хотят арестовать, как прежде, и принял Джоддока за помощника двум сторожам, с которыми имел дело.

Сквайр и все, кроме Монфише, хохотали над поражением великана; громче всех раздавался хохот Ионы, с истинным удовольствием думавшего: «Ну, молодец Френк; люблю его за это…»

— Каким же образом очутился здесь Френк? — сказал управитель.

— Я заперла его в подвал, чтоб утаить от ваших полицейских, — сказала Нелли, — и, верно, ему удалось найти из подвала ход сюда.

— Да, по длинным, темным коридорам, — прибавил Френк, — в одном из них я нашел это вооружение и надел его, думая, что найду в зале только хозяев и служителей, которые не узнают меня, приняв за привидение.

— Но на вас кровь! Вы ранены! — вскричала Нелли.

— Маленькая царапина, — отвечал Френк, снимая шлем.

— Пегги! скорее полотенце и воды! — сказала хозяйка, обращаясь к служителям, которые уж отважились появиться в зале. — Да принесите бальзам из моей комнаты.

— Сэр, удержите баронета и его друга, — сказал Ропер сквайру, — они готовы опять броситься на Френка. Скоро я вам объясню все.

Френк смыл с лица кровь; Нелли, заботливо суетившаяся около него, усадила его на стул, причесала ему волоса и лечила рану бальзамом; но лучшее лекарство было то, что отворилась дверь и вошла Роза, спрашивая трактирщика, не видал ли он ее мужа, или не знает ли, где он. Трактирщик указал ей на Френка.

Роза едва узнала его в странном наряде, и вдруг, с криком радости и беспокойства, бросилась к нему.

— Не могу тебя обнять, милая Роза, — сказал он, улыбаясь, — грудь моя слишком жестка. Не знаю, как обнимали рыцари своих жен.

И действительно, Френк казался истинным рыцарем — так шел к нему благородный костюм.

Узнав, как заботливо Нелли ухаживала за ее мужем, Роза искренно начала благодарить ее.

«Что за диво, она не ревнует его, — подумала Нелли. — Нет, я не могла бы так благодарить, если б была на ее месте».

— Но зачем же ты нарядился в латы? — начала расспрашивать Роза, убедившись, что рана мужа ничтожна. — И как они идут к тебе! И что тебя так долго задержало? — Но получив в ответ, что это длинная история, которую расскажет он ей после, Роза совершенно удовольствовалась этим ответом — новая причина удивляться для Нелли. И могла ли Роза не быть довольна и счастлива? Френк здоров, Френк опять подле нее — чего же больше может она желать, о чем беспокоиться или думать?

«Нет, если б мой Иона был так молод и хорош, — думала Нелли, — я допрашивала б его о каждой минуте, проведенной не на моих глазах! Вот странная женщина: нет в ней ни любопытства, ни ревности!»

Не узнав, что случилось с мужем, Роза тихо рассказала ему, что, относительно долга, он не должен беспокоиться, потому что это дело устроилось благополучно, благодаря какому-то доктору Плоту, приходившему к ней вместе с Ропером. Френк видел, что она хочет ему сказать еще что-то, но сказал жене, что успеют переговорить обо всем в подробности завтра.

— А меня уж совершенно успокоили твои слова, милая Роза, — прибавил он, — теперь я могу безопасно возвратиться домой, не боясь тюрьмы. Но ходить в латах неудобно, потому помоги мне снять их и отправимся домой. — Роза и Нелли помогли ему снять рыцарские доспехи. «Теперь ты опять мой прежний Френк», — смеясь, сказала Роза и обняла мужа.

Появление Розы произвело различное впечатление на присутствующих. Сэр Джильберт с капитаном Джоддоком поспешно ушли в свои комнаты. Сквайр смотрел на молодую женщину с восхищением и изумлением и едва удержался, чтоб тотчас же не подойти к ней и не помешать ее разговору с мужем.

— Я должен переговорить с нею, Ропер, — твердил он, — должен переговорить с нею.

— Не теперь, не нынче, прошу вас, — отвечал управитель. — Я приглашу ее с мужем завтра быть у вас, тогда и переговорите обо всем; но предварительно надобно объясниться мне с доктором Плотом. Вы знаете, почему.

— Ничего не знаю; знаю только, что вы меня мучите, Ропер; но будь по-вашему. Если завтра она будет у меня в доме, я подожду; но, понимаете, только под этим условием. Ах, как она мила! Как похожа на мать! Но уйду поскорее. Если не уйду, не удержусь, заговорю с нею. Так до завтра, Ропер, но помните, непременно завтра.

— Непременно, — сказал управитель.

И, не простившись ни с кем, сквайр ушел вместе с Флитвиком; за ними ушел и доктор Сайдботтом, в веселом расположении духа от выпитых пяти стаканов пунша.

Тогда Ропер подошел к Вудбайнам и сказал, что сквайр просит их прийти завтра к нему. Френк охотно согласился. Роза также отвечала, что придет, но покраснела и смутилась. Ее волнение было замечено управителем; но муж, прощавшийся в это время с Неттельбедами, не заметил ничего.

Ропер ушел. За ним ушли и Вудбайны; им было о чем порассказать друг другу дорогою.

Через полчаса все спали в гостинице «Золотого Окорока».

Не спал только доктор Плот.

Медленно, задумчиво шел он по темному коридору. В раздумье остановился он перед дверью комнаты, столь хорошо ему знакомой, как бы колеблясь отворить ее, и вздохнул, переступая через порог.

Прошедшее воскресло в душе его с поразительною живостью действительности, когда он вошел в комнату. Он увидел себя в полном цвете лет, пылким, страстным юношею, обладателем руки любимой женщины; безмятежное блаженство ждало его. Вот и она, его невеста, его молодая супруга; она в подвенечном платье; сколько красоты, сколько очаровательности в юных чертах ее лица! сколько нежности, сколько любви в ее голосе, в ее взоре! А теперь этот взгляд горьким упреком колет его сердце. Он не думал, что его рана может раскрыться так мучительно.

Но его страдания не кончились. Вот она стоит перед зеркалом, причесывая свои черные волосы; он не может без восхищения смотреть на ее величественную красоту. Зачем нельзя возвратить прошедшего, или изгладить всякое воспоминание о нем? О, если б люди могли вновь переживать свою жизнь, чтоб исправить свои ошибки, насладиться погибшим счастием! Он закрыл лицо руками, как бы желая отогнать от глаз прекрасное, но тяжелое видение; но оно неумолимо носилось перед его памятью. В невыносимой тоске он упал на стул. Мстительные фурии терзали его. Он рыдал; у него вырывались отчаянные восклицания. Он встал и начал неверными шагами бродить по комнате. Он хотел убежать из этого дома; он называл себя безумцем за то, что вошел в него. Нет, он не отступит перед страданьем: быть может, оно утолится. Увы! оно не утоляется. Он подошел к камину. Сколько лет прошло, как он стоял тут… Тогда он был молод и крепок душою, теперь он изможденный старик, изменник без рода и имени. Нет у него детей, не слышал он сладкого имени «отец».

Но это горе еще отвратимо. Гордость восстает против такого решения. Он не будет слушать ее голоса. Смирись, гордец, признай свою вину, проси пощады. Решившись на это, он несколько успокоился; но его угрызения пробудились с новою силою при виде платка, которого он до сих пор не замечал на полу. Подняв его, он вздрогнул, как уязвленный змеею. Он знал, чей это платок, чьею кровью он смочен. Вот и его вензель, вышитый ее рукою!