— А вот я докопаюсь, много ли правды в этом имени, — с неудовольствием сказал Иона, — разве ты не видишь, глупая, что это капитан Джоддок?

— Правда, правда твоя, это он. Но турецкая одежда и борода сначала обманули меня.

— Меня не так легко надуть, — отвечал Иона. «Но за каким делом он воротился к нам?» — добавил он мысленно.

— Ха, ха, ха! Да вы узнали меня! — проревел гигант. — А ведь я вас не обманываю: теперь я в самом деле не англичанин, а турок, и не Джоддок, а янычарский ага Амурат!

— Стало быть вы отуречились? — вскричала Нелли.

— Да еще как отуречился! совершенно отуречился! а почему? хотелось пожить по-турецки! Ведь у них бывает по шести жен.

— Шесть жен! Ах, какие ужасы! — воскликнула Нелли.

— Ну да; а у меня осталось в Константинополе шесть жен, не считая дюжины разных одалык[2].

— Ах, разбойник! — пробормотал Иона, — да как это шесть жен не свернули ему голову? иной раз и с одной бываешь жизни не рад.

— Да как же это вы отуречились, и откуда взяли столько жен? — спросила Нелли.

— А вот, пожалуйста набейте мне трубку, милая Нелли, я вам и расскажу все по порядку, — отвечал гигант. — Да садитесь же вот тут, подле меня, прибавил он, усаживаясь на скамью, по-турецки поджав ноги и затягиваясь табачным дымом. — Садитесь же подле меня. Расскажу вам все, с начала. Уехав отсюда — помните? пробрался я в Гервич, там встретил своего старинного приятеля Кокрайна; он ехал торговать в Константинополь и взял меня с собою. Таким-то способом очутился я в Стамбуле. У турок были тогда разные войны; я отличился; меня сделали пашою, обещали сделать янычарским агою под условием, чтоб я отуречился. Я подумал, подумал — и отуречился. Но, по несчастию, вздумала влюбиться в меня Бадур, любимица султана. Я не устоял против ее красоты. Начались у нас свиданья. Нам изменили. Ее зашили в мешок и бросили в море. Я убежал на корабль моего друга в ту самую минуту, как он снимался с якоря, и скоро мы были в Англии, именно, пристали в Саутэнде вчера, а нынче я, как видите, уж здесь.

Рассказ янычарского аги всем показался очень любопытен, и доктор Бош предложил выпить здоровье Амурат-паши. Это было исполнено с радостью всеми.

— Кондуктор Бен хочет поговорить с вами, кажется, о турецком паше, — сказал Ионе Керроти Дикк.

— Хорошо, сейчас приду; а пока дай ему стакан элю, — отвечал Иона и хотел идти, но Амурат-паша остановил его:

— Я рассказал вам свои приключения; теперь ваша очередь, любезный хозяин, сообщить мне, что здесь было нового с моего отъезда. Верно, надобно вас поздравить с получением окорока?

— Награда не была еще присуждаема, капитан; Баронский Суд, который дает ее, не собирался всю зиму. Только завтра будет первое заседание, и мы наверное получим окорок, капитан.

— Я не капитан, а паша, то есть фельдмаршал. Так надеетесь получить награду? Держу десять против одного — не получите.

— С вами нельзя держать пари: вы забываете свое слово, паша; ведь мы с вами уж держали пари. Вы закладывали 10,000 фунтов против пятидесяти — припомните.

— А! очень рад, что вы напомнили, — закричал Джоддок, — ведь, по условию, мне следовало получать с вас гинею каждую неделю. Сколько же прошло недель? — двадцать пять; вы должны мне двадцать пять гиней.

— Мы поговорим об этом завтра, — сказал Иона, — а теперь выпьем еще по стакану пунша.

— Я докурил трубку; милая Нелли, набейте и закурите мне ее, как всегда делала моя любимая черкешенка.

— Нелли не будет вам делать того, что делала черкешенка, — подозрительно вскричал Иона.

— Конечно, не буду без твоего позволения, душенька, — сказала Нелли, набивая трубку, — но ты наверное позволишь.

— Почему же не позволить? набить трубку еще не важность, — отвечал Иона, обрадованный ласковым тоном жены. — Посмотрите, паша, какая примерная жена Нелли: ничего не делает без позволения.

Керроти Дик опять напомнил Ионе, что кондуктор его дожидается, но Ионе опять нельзя было уйти, потому что Джоддок сказал:

— Да, я радуюсь, глядя на милую Нелли: у нее характер уступчивый и любезный. Но скажите мне, каково поживают наши общие знакомые, например, Физвальтеры, или Вудбайны, как мы звали их в старину?

— Живут очень хорошо, — отвечал Иона, — теперь пока у сквайра Монкбери, а когда отстроится дом, который он купил им, будут жить по соседству.

— А сэр Вальтер живет с ними?

— Да, с ними; его супруга, лэди Физвальтер, также. Старушка мистрисс Лесли также поселилась вместе с внукою. Все они живут подобру поздорову, — прибавил Иона, чтоб, отделавшись за один раз от всех вопросов паши, скорее уйти к Бену кондуктору.

— А каково поживает мой приятель, Джильберт? — продолжал Джоддок.

— Сэр Джильберт совершенно переменился: бросил и карты и бутылку.

— Вот как! Уж не женился ли он?

— Нет еще, но, вероятно, скоро женится. Исполнение его желаний зависит от исполнения нашего желания. Мисс Монкбери, вы помните, паша, сказала, что пойдет замуж только тогда, когда кто-нибудь получит окорок. Завтра мы получим его, и мисс Монкбери даст слово сэру Джильберту, — отвечал Иона и, не дожидаясь дальнейших расспросов Амурата, пошел к Бену кондуктору.

— Что нового, Бен? — сказал он, отведя его в сторону.

— А вот посмотрите это объявление, — отвечал Бен, подавая Ионе афишу, украшенную грубым рисунком, — вот это нарисован турецкий великан, а слова прочитаете сами.

Иона с удивлением прочитал:

— Так вот в чем штука! — сказал Иона.

— Ну да, — подтвердил Бен, — я вижу, он пускает вам пыль в глаза. Вот я вам говорю, кто он такой. Только он уехал из балагана не спросившись хозяина. Нынешний день ему следовало играть в балагане поэтому объявлению, а он бежал, взяв деньги вперед и Шипсгенк везде его ищет, и говорит, что посадит в тюрьму. А он спрятался у меня в сарае, и Шипсгенк не догадался поискать его там; а я пожалел его выдать — (Бен не почел нужным прибавлять, что получил за свое сострадание гинею от беглого турка). — А если он вам будет надоедать, дайте только знать хозяину балагана, Шипсгенку, и он его заберет в свои лапы, поведет в балаган и посадит в тюрьму.

— Прекрасно, прекрасно! — вскричал Иона, — сейчас же пошлю верхового в Чельмсфорд к Шипсгенку, пошлю также за Исааксоном и Лэчемом. Он от них не уйдет! Мое дело будет в шляпе! Узнает он, каково меня обижать и любезничать с мистрисс Неттельбед! А вам я пришлю стакан пуншу.

— Очень благодарен, выпью за ваше здоровье, — отвечал кондуктор, низко кланяясь.

Между тем Бош сел подле мнимого паши, проделки которого знал.

— Сэр Джильберт полагается на ваше слово явиться завтра при выдаче награды в Баронском Суде, — сказал он великану, — но будьте осторожны; Иона, видите, говорит с кондуктором и против вас устроивается интрига. Постарайтесь, чтоб не попасться в руки Шипсгенку.

— Не попадусь, будьте покойны, — самоуверенно возразил Амурат. Когда Иона, послав Керроти Дикка за Шипсгенком и полицейскими, воротился к пирующим, великан спокойно пил пунш, как бы ни о чем не догадываясь. Развеселившийся Иона просил молодых людей начинать танцы, и все с восторгом последовали его приглашению. Один Амурат солидно сидел, поджав ноги: турецкий этикет не позволял ему предаваться легкомысленному удовольствию молодежи; но скоро и он, увлеченный весельем, пустился плясать, схватив под руку Нелли. Тогда Иона поспешил прекратить танцы; выпив еще по стакану пуншу, кампания разошлась. Джоддок сказал, что ночует в Золотом Окороке — того-то и нужно было Ионе, с минуты на минуту ожидавшему появления Шипсгенка с полицейскими.

Скоро, однако, трактирщик, пересиленный парами пунша, уснул и непробудно проспал до рассвета, когда ему приснилось, что все три прежние жены пришли к нему и говорят, что он никогда не получит окорока. Гнев закипел в его душе; он хотел отвечать, что они бесстыдно лгут — и проснулся. Тут он увидел, что Нелли уже проснулась и хохочет над гримасами, которые делал он во сне.