Карта 2. Киевская и Переяславская земли (по А. Н. Насонову).
Эта «суздальская» дань упоминается в Уставной грамоте князя Ростислава Мстиславича смоленской епископской кафедре (1136 год){79}. Очевидно, Ярополк передал ее своему племяннику Ростиславу Смоленскому — может быть, для того, чтобы удержать его от участия в вооруженном конфликте на стороне своих братьев, а может — в качестве компенсации за тот самый «дар» от Смоленска, который он несколькими годами ранее передал брату Ростислава Изяславу. Но к 1136 году Юрий перестал выплачивать дань — в грамоте Ростислава она упоминается лишь в прошедшем времени («Суждали залесская дань, аже воротить Гюрги, а что будеть в ней, ис того Святей Богородици десятина»). Юрий дань не «воротил». Ход событий в Южной Руси вынудил его в конце концов отказаться от соглашения, заключенного с Ярополком.
…Казалось, вокняжение Юрия в Переяславле восстановило пошатнувшееся единство братьев. Восстановлен был и старый порядок наследования волостей, существовавший в XI веке, когда брат, в обычных случаях, получал волость брата. В руках Мономашичей оказалась большая часть владений их отца. Ярополк прочно удерживал великокняжеский стол, Вячеслав княжил в Турове, Юрий — в «отчем» Переяславле, Андрей — во Владимире на Волыни. Однако Ярополку пришлось отказаться от политики поддержки племянников. Интересы Мстиславичей были ущемлены. Особенно — Изяслава, который за короткий срок последовательно лишился сначала Полоцка, затем Переяславля и наконец Турова. Между тем своей энергией и готовностью отстаивать свои интересы Изяслав не уступал Юрию Долгорукому. Таким образом, оппозиция младших князей старшим — племянников дядьям — была налицо и грозила перерасти в открытое противостояние. Оплотом Мстиславичей стал Новгород, где княжил старший Мстиславич Всеволод и куда перебрались его братья Изяслав и Святополк. (Еще один их брат, Ростислав, княжил в Смоленске; в начавшейся войне активного участия он не принял.)
Если рассматривать ситуацию с точки зрения Юрия Долгорукого, то нельзя не заметить, что он добился несомненного политического успеха. И дело не только в том, что в его руки перешел «отчий» Переяславль — родовое гнездо Мономашичей и своего рода «ключ» к Киеву. Главное — ему удалось перевернуть ситуацию, добиться того, что конфликт между братьями сменился их консолидацией в противостоянии племянникам.
Но достигнуто это было слишком дорогой ценой. Последовательное и целенаправленное «выдавливание» Мстиславичей из южнорусских областей с неизбежностью привело к вмешательству в конфликт черниговских князей — Ольговичей и Давыдовичей. Они с готовностью откликнулись на просьбу о помощи, прозвучавшую из уст сыновей Мстислава Великого. Тем более что глава черниговского клана, князь Всеволод Ольгович, находился в свойстве с братьями Мстиславичами, будучи женат на их родной сестре. Согласившись поддержать шурьев, Ольговичи рассчитывали поправить свои дела и укрепить свое влияние в Киевской земле, а заодно, воспользовавшись ослаблением конкурентов, решить в свою пользу конкретные территориальные споры с Мономашичами.
В результате под угрозу было поставлено главное завоевание Мономаха — безраздельное главенство его потомков в Русской земле, их преимущественные права на Киев. К XII веку принцип отчинного владения землями, закрепление волостей за тем или иным княжеским родом еще далеко не укоренились в русском обществе. В соответствии с традиционными представлениями все русские князья, внуки и правнуки Ярослава Мудрого, в равной степени могли претендовать на всю Русскую землю — общее достояние всего княжеского семейства. Ольговичи же и Давыдовичи были такими же потомками Ярослава Мудрого и Владимира Святого, как и сами Мономашичи, и Киев был для них «дединой», то есть наследственным владением их предков. По своему же потенциалу и, так сказать, совокупной энергии своих представителей этот княжеский клан, пожалуй, даже превосходил Мономашичей.
Переяславская «мена» Юрия Долгорукого привела к новой междоусобной войне, в которую оказались втянуты и Мономашичи, и их племянники Мстиславичи, и Ольговичи с Давыдовичами. И последствия этой войны, как мы увидим, окажутся плачевными для потомков Владимира Мономаха. Одну за другой они потеряют волости, с таким трудом добытые их предшественниками, — после Полоцка настанет черед Курска и Посемья, затем Новгорода, а в конце концов, уже после смерти Ярополка, — и стольного Киева.
«РАЗДРАСЯ ЗЕМЛЯ РУССКАЯ»
«В то же лето… иде Изяслав… ко братии своей к Новуго-роду, — пишет суздальский летописец, — и сложишася со Олговичи и со Давыдовичи, и въсташа вси на рать». И чуть ниже: «Том же лете… заратишася Олговичи с Володимеричи…»{80}
Сами черниговские князья позднее объясняли причины этой войны тем, что были нарушены права сыновей Мстислава Великого, причем вину за это возлагали в первую очередь на Юрия, а во вторую — на Вячеслава: «То же все ся створи, оже выгна Гюрги Всеволода ис Переяславля, а потом Изяслава выгна Вячьслав, а потом Изяслава же выгна тот же Вячьслав ис Турова»{81}. Так началась война, принесшая много горя всей Русской земле и много несчастий княжескому семейству. «И раздърася вся земля Русьская», — как образно выразился новгородский летописец.
Военные действия развернулись на двух направлениях: во-первых, на севере, в Ростовской и Суздальской земле, а во-вторых, на юге, в Поднепровье. Оба этих региона относились к сфере преимущественных интересов князя Юрия Владимировича Долгорукого.
Началась же война с того, что обделенный дядьями Изяслав вознамерился захватить Ростовскую и Суздальскую землю, оставленную Юрием Долгоруким. В этом его поддержал старший брат, Всеволод Новгородский. Осенью 1134 года «ходи Всеволод с новгородьци, хотя брата своего посадити Суждали», — читаем в Новгородской Первой летописи старшего извода{82}. (Суздальский летописец выразился определеннее: «Иде Мстиславичь Всеволод и Изяслав на Ростов…») Однако поход этот оказался неудачным. Всеволод лишь с большим трудом уговорил новгородцев участвовать в нем. Еще 2 июня, «в суботу Пянтикостьную» (то есть в канун Пятидесятницы, или Троицына дня), в Новгороде произошли столкновения между сторонниками и противниками «Суздальской войны», и дело дошло до смертоубийства: «почаша мълъвити о Сужьдальстеи воине… и убиша мужь свои, и съвьргоша и с моста…» Чем объясняется столь жестокий раскол в новгородском обществе, неизвестно. Правда, одну причину, кажется, назвать можно. Намерение новгородского князя Всеволода Мстиславича разорвать мир с дядей, великим князем Ярополком Владимировичем, решительно осудил киевский митрополит грек Михаил (он занял митрополичью кафедру весной или летом 1130 года). По свидетельству Никоновской летописи, митрополит наложил «запрещение» (то есть епитимию, церковное наказание) на весь Новгород, что привело в замешательство и князя, и новгородского епископа Нифонта, и всех новгородцев. Пришлось снаряжать в Киев целое посольство во главе с игуменом новгородского Юрьева монастыря Исайей и послом Якуном Иванковым{83}. Но в то время, когда посольство только собиралось в путь, то есть уже осенью, войско все же выступило в поход.
Страсти, однако, не улеглись и после этого. Новгородцы двигались по Волге, но дошли лишь до устья Дубны, правого притока Волги. Здесь созвали вече, на котором было принято решение повернуть обратно. Там же, в походе, новгородцы отняли посадничество у Петрилы Микульчича (сторонника князя Всеволода) и передали его другому видному боярину Иванку Павловичу, «мужу храбру зело». Это не означало принципиального отказа воевать. Просто в условиях всеобщего шатания и нестроения в войске продолжать военные действия не имело смысла.
