потом пошёл на убыль и наконец стих. Уилл снова принялся стучать и звать, но, казалось,
замок вымер. Даккар пал, решил он. А может, Риверте понял, что крепость не удержать, и
вывел людей за стены потайным ходом – а про Уилла, сидящего взаперти, просто забыли.
А может, Риверте убит, и теперь Гальяна договаривается с Индрасом об условиях сдачи. А
может, его взяли в плен, и руванцы, получив то, за чем пришли, прекратили штурм. А
может…
Все эти «а может» сводили его с ума, потому что каждое казалось в равной степени
вероятным. Уилл мерял шагами своё узилище – это была какая-то кладовка для старья,
заваленная пустыми ящиками, корзинами и пыльными мешками, – чувствуя, что был бы
счастлив разделить с Риверте и его людьми любую участь, только бы не сидеть здесь
сейчас в полной беспомощности и неведении. В кладовке было сыро и воняло плесенью,
Уилл сильно продрог, но его лицо горело, и глаза слипались, хотя он вовсе не чувствовал
себя в состоянии уснуть.
Однако в конце концов, сдавшись, Уилл прилёг на груду мешков в уголке и, кажется,
сумел задремать.
Когда он проснулся, ничего не изменилось. Он даже не знал, сколько прошло времени. За
дверью по-прежнему было тихо. Сколько же он тут просидел? Уилл снова принялся
стучать и звать…
И почти немедленно снаружи заскрипело что-то тяжелое, отодвигаемое в сторону, дверь
распахнулась настежь, и яркий свет ослепил Уилла.
– Следуйте за мной, – услышал он ледяной, совершенно безжалостный голос.
Моргая с непривычки и вдруг ужасно смутившись, Уилл вышел. Риверте возвышался над
ним – всё же он был невероятно высокого роста – с факелом в поднятой руке. Он снял латы
и переоделся, теперь на нём был обычный для него в последнее время чёрный камзол.
Сжимавшая факел рука была затянута в перчатку. Он умылся и пригладил волосы, но его
лицо сохраняло всё ту же каменную неподвижность, которая так испугала Уилла, когда
они столкнулись во дворе осаждаемой крепости.
– Всё закончилось? – робко спросил Уилл, хотя внутренний голос предупреждающе вопил,
что ему следует прикусить язык и помалкивать. – Руванцы ушли?
Он не был удостоен ответом. Не удосужившись повторить приказ, Риверте повернулся к
Уиллу спиной и зашагал по коридору. Уилл поплёлся за ним.
Они вышли наружу – это были подсобные хозяйственные помещения – и прошли через
двор, полнившийся стонами раненых и детским плачем. Впрочем, и того, и другого было
много меньше, чем можно было опасаться. Всюду суетились лекари, перевязывая раны,
женщины ухаживали за ранеными, лежавшими во дворе где и как попало. Уилл увидел
коленопреклонённого священника, читавшего вслух заупокойную молитву над
распростёртым на земле человеком; рядом с ним плакала женщина. Было темно, Уилл не
мог понять, то ли ещё не рассвело, то ли прошли почти целые сутки.
Риверте прошёл через двор. Никто с ним не заговаривал, хотя Уилл улавливал
благоговейные взгляды, которые бросали на хозяина Даккара многие из тех, мимо кого он
проходил. Они зашли в замок и стали подниматься по лестнице. Уилл понял, что Риверте
ведёт его в спальню – вот только в чью именно, он пока терялся в догадках. Угроза,
брошенная накануне, внезапно всплыла в памяти Уилла со всей её безжалостной
ясностью. О, боже… он сейчас меня изнасилует, в ужасе понял Уилл. Как-то особенно
жестоко и гнусно, чтобы я знал своё место. Он закусил губу, чтобы она перестала
дрожать. Можно развернуться и шмыгнуть в одно из ответвлений коридора, но… надолго
ли это отсрочит неизбежное возмездие?
Риверте остановился напротив двери в свою спальню и толкнул дверь. Мысленно
попросив бога триединого о снисхождении, Уилл переступил порог следом за своим
палачом.
– Закройте дверь, – последовал сухой отрывистый приказ.
Уилл закрыл. Потом повернулся, высоко подняв голову и стараясь смотреть спокойно.
Что бы с ним теперь ни сделали, если он будет сохранять достоинство, ему не в чем будет
себя упрекнуть.
Риверте подошёл к столу и зажёг свечи; спальня озарилась дрожащим тревожным светом.
Затем повернулся к Уиллу и сказал совершенно спокойно:
– Теперь мне придётся вас убить.
Это прозвучало так бесстрастно, что Уилл вздрогнул. Его напускное спокойствие вдруг
куда-то улетучилось.
– И съесть, – добавил Риверте тем же ничего не выражающим голосом. – С зелёным
горошком и сельдереем. Ведь именно так обычно поступают кровожадные чудовища с
непослушными детьми?
Уилл задохнулся. Он чувствовал, что и краснеет, и бледнеет одновременно.
– Сир Риверте… – начал он, но Риверте прервал его:
– Однако, поразмыслив, я рассудил, что это было бы слишком мягким наказанием за ваше
поведение. Поэтому я поступлю с вами иначе. Я поступлю так, что вы будете на коленях
умолять меня о смерти как о величайшей милости.
Он говорил всё ещё этим мертвенным, бесцветным тоном. Уилл снова вспомнил о его
вчерашней угрозе и почувствовал, как волосы у него затылке встают дыбом. Риверте
наклонился, поднимая что-то с пола, и Уилл невольно зажмурился, не желая смотреть на
предназначавшееся ему орудие пытки. Но потом вспомнил, что брат Эсмонт велел ему
быть сильным – и, собрав всё своё мужество, открыл глаза.
Граф Риверте стоял перед ним. В руке у него была гитара.
– Я буду петь вам серенады, – сказал он, и это звучало как приговор.
Секунду Уилл смотрел на него. Потом прижал обе ладони к лицу и расхохотался.
Он смеялся и смеялся, выпуская в смехе напряжение, нараставшее в нём много месяцев,
со дня гибели его отца. Он не мог остановиться; постепенно хохот перешёл во всхлипы,
но Уилл всё равно смеялся, захлёбываясь и задыхаясь. Он понимал, что это истерика, но
поделать ничего не мог.
Тёплые руки легли ему на плечи и привлекли к широкой груди. Риверте снял перчатки, но
Уилл отметил это лишь краем сознания. Всё ещё постанывая от иссякавшего наконец
смеха, он ткнулся лицом в мускулистое плечо, пахнущее потом, кровью и гарью. Этот
запах невозможно было смыть.
– Я иногда думаю, – сказал Риверте, – что ваш кромешный идиотизм является неотделимой
частью вашего непостижимого очарования.
– Не смейтесь надо мной, – пробормотал Уилл, крепче вжимаясь лбом в тёплое сильное
плечо рядом с собой. – Не сейчас. Не надо.
Риверте промолчал, только его руки скользнули с плеч Уилла ему на спину и прижали его
крепче.
Они довольно долго стояли так посреди спальни. Потом Риверте отстранился и окинул
Уилла пристальным взглядом.
– Там стоит таз, – сказал он наконец. – Умойтесь.
Уилл беспрекословно подчинился. Ледяная вода освежила его, он чувствовал себя уже
намного лучше. По правде, очень давно ему не было так хорошо.
– Идите сюда, – позвал его Риверте, и когда Уилл подошёл, ему в руку лёг бокал.
– Пейте. До дна.
Он выпил не отрываясь. Риверте забрал у него бокал, сел в кресло и усадил Уилла себе на
колени.
– Ну, объясните теперь, – сказал он, лёгкими движениями поглаживая его спину, – за каким
дьяволом вас понесло во двор, когда я ясно велел вам сидеть у себя?
– Я не мог остаться в стороне, – просто ответил Уилл. Он выпил вино слишком быстро, и,
в сочетании с недавним срывом, это его совершенно разморило. – Я ведь тоже живу здесь,
под защитой этих стен, значит, должен оборонять их.
– Недурно. Хотя и в высшей степени наивно, ну да чего ещё от вас ждать… Впрочем, если
бы вы ответили, что опасались за мою жизнь, я бы отшлёпал вас за враньё.
– И это тоже, – сказал Уилл – и испугался.
Потому что это была чистая правда.
– Похоже, мне всё-таки придётся вас отшлёпать, – после паузы сказал Риверте. Его рука
переместилась со спины Уилла на его шею. – Хотя, говоря откровенно, сегодня я не