Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Прежде всего я несколько раз нырнул, спасаясь от последних залпов. Потом, убедившись, что меня никак нельзя разглядеть, я поплыл, удаляясь от берега. Одежда почти не мешала мне, потому что была очень легкой и плотно облегала тело.

Было, вероятно, около половины десятого. По моим расчетам, я плыл уже больше часа, удаляясь от порта Ровинь, последние огоньки которого потонули во мгле.

Куда я плыл, на что мог надеяться? Я не надеялся решительно ни на что, Петер, но я был полон энергии и готов был до последнего издыхания бороться со стихией. Я не просто хотел спасти свою жизнь, нет, я хотел сберечь ее, чтобы осуществить свою великую задачу. И покажись в это время какой-нибудь рыбачий баркас, я нырнул бы, прячась от людей. Ведь близ австрийского побережья я легко мог встретиться с предателем, — на одного честного Андреа Феррато там приходится множество подлецов вроде Карпены.

Не прошло и часа, как мои опасения сбылись. Почти внезапно из мглы выступил баркас. Он шел из открытого моря и держал курс к берегу. К тому времени я изрядно устал и поэтому лег на спину; но тут я инстинктивно перевернулся, собираясь погрузиться в воду. Рыбачий баркас, направляющийся в истрийский порт, естественно вызывал у меня опасения.

Я тут же убедился, что был прав. Один из моряков крикнул по-далматски, чтобы повернули на другой галс. Я нырнул, и, прежде чем могли меня заметить, судно прошло у меня над головой.

Мне уже не хватало дыхания, и, всплыв на поверхность, я с наслаждением глотнул свежего воздуха. Затем я продолжал продвигаться на запад.

С наступлением ночи ветер ослаб, и волнение стало затихать. Теперь меня мерно покачивало на пологих волнах, которые увлекали меня все дальше от берега.

Так проплыл я еще час, по временам делая передышки. Я видел перед собою цель, но не знал, как ее достигнуть. Предстояло пересечь Адриатику, другими словами — проплыть пятьдесят миль! Да, такова была моя воля! Да, я проплыл бы их! Ах, Петер, надо пройти через такие испытания, чтобы понять, на что способен человек, когда он в полноте своих нравственных и физических сил!

Прошел еще час, я всячески подбадривал себя. Море было совершенно пустынно. Последние птицы улетели на ночлег в расселины прибрежных скал. У меня над головой носились только чайки; они летали парами, издавая резкие крики.

Но хотя я твердо решил не обращать внимания на усталость, руки у меня еле двигались, ноги немели. Пальцы уже начали разжиматься, и я с трудом соединял их. Голова так отяжелела, словно на шее у меня висела гиря, и мне стоило немалых усилий держать голову над водой.

Тут у меня начались галлюцинации. Я уже не мог собраться с мыслями. В моем помраченном сознании стали всплывать странные образы. Я чувствовал, что уже не смогу отчетливо расслышать какой-нибудь звук, ни заметить свет, если он вдруг окажется у меня в поле зрения. Так и случилось.

Было, вероятно, около полуночи, когда с востока послышался отдаленный глухой шум, — я никак не мог понять, в чем дело. Сквозь веки, смыкавшиеся помимо моей воли, я почувствовал вспышку света. Я попытался приподнять голову, но для этого мне пришлось еще глубже погрузиться в воду. Я стал оглядываться вокруг.

Я привожу все эти подробности потому, что тебе, Петер, необходимо их знать, а заодно ты узнаешь и меня.

— Я все знаю о вас, доктор, решительно все! — ответил молодой человек. — Неужели вы думаете, что матушка не рассказывала мне о графе Матиасе Шандоре?

— Я допускаю, что она знала Матиаса Шандора, но доктора Антекирта она знать не могла! А с ним-то тебе и надо познакомиться. Слушай же, что он тебе говорит! Слушай меня!

Я увидел судно, шедшее с востока по направлению к итальянскому берегу. Белый свет разливал фонарь, подвешенный на фок-мачте, — итак, это был пароход. Я разглядел и бортовые огни — красный слева, зеленый справа; а я их видел одновременно, значит пароход шел прямо на меня.

Надо было на что-то решаться. Скорее всего это австрийский пароход, ведь он идет, повидимому, из Триеста. Попросить на нем убежища значило бы отдаться в руки жандармов! Я решил не делать этого и в то же время попытаться спастись.

Пароход был быстроходный. Приближаясь, он быстро увеличивался, и мне было видно, как пенится вода у его форштевня. Минуты через две он должен бы уже миновать место, где я неподвижно лежал.

Что пароход австрийский — в этом я уже не сомневался. Но можно было допустить, что он держит курс на Бриндизи или на Отранто или по крайней мере зайдет туда. А если так, он прибудет в один из этих портов не позже как через сутки.

Я быстро принял решение. Я понимал, что в темноте меня «е могут заметить, поэтому поплыл навстречу пароходу. Он шел умеренным ходом, чуть заметно покачиваясь на волнах.

Пароход двигался прямо на меня; его корпус возвышался над уровнем моря по крайней мере футов на двадцать. Еще мгновение — и меня всего залило бурлящей водой. Проходя мимо, пароход слегка задел меня, но я изо всех сил оттолкнулся от него. Все это произошло в течение нескольких секунд. Разглядев очертания высокой кормы, я ухватился за руль, рискуя, что винт размозжит мне голову.

На мое счастье, пароход шел с полным грузом, поэтому винт был глубоко погружен в воду; если бы винт вращался у поверхности воды, мне не удалось бы выбраться из водоворота и удержать в руках руль, за который я уцепился. Как всегда, с кормы парохода свешивались две железных цепи, сходившиеся у руля. Я ухватился за одну из них, подтянулся до скобы, за которую они были закреплены, и кое-как примостился у ахтерштевня. Я был в относительной безопасности.

Часа через три начало светать. Я сообразил, что если пароход направляется в Бриндизи или Отранто, то мне придется пробыть в таком положении еще часов двадцать. Больше всего я буду страдать от голода и жажды. Но главное преимущество состояло в том, что здесь меня никак не могли заметить ни с палубы, ни даже с шлюпки, подвешенной на корме. Правда, меня могли увидеть с какого-нибудь встречного корабля и дать обо мне знать капитану. Но в этот день нам встретилось лишь два-три судна, и прошли они на таком расстоянии, что обнаружить человека, примостившегося возле руля на цепи, было совершенно невозможно.

Между тем взошло солнце; вскоре стало жарко, я снял с себя одежду и просушил ее. Триста флоринов, данные мне Андреа Феррато, попрежнему находились у меня в поясе. Мне будет на что прожить, когда я окажусь на суше. Там мне уже нечего будет опасаться. В иностранном государстве графу Матиасу Шандору не будут страшны австрийские агенты. Политических эмигрантов не выдают. Но мне этого было мало, — я хотел, чтобы меня считали умершим. Никто не должен знать, что беглец из башни Пизино укрылся на итальянской земле.

Желание мое исполнилось. День прошел спокойно. Спустилась ночь. Часов в десять вечера на юго-западе появился огонек, который то вспыхивал, то гас. Это был бриндизийский маяк. Два часа спустя пароход вошел в порт.

Но еще мили за две до берега, до того как на борт ступил лоцман, я связал свою одежду в узелок, прикрепил его к шее и тихонько спустился с цепи в воду.

Минуту спустя я уже потерял пароход из виду, только слышал его резкие гудки.

. Море было спокойно; через полчаса я вышел на пустынный берег и спрятался в расселине скал. Тут я оделся, нашел удобную впадину, улегся на сухие водоросли и мгновенно заснул. Усталость взяла верх над голодом.

На рассвете я отправился в Бриндизи, подыскал скромную гостиницу и стал выжидать дальнейших событий, прежде чем разработать план новой жизни.

Через два дня я узнал из газет, что триестский заговор ликвидирован. Сообщалось также, что разыскивают тело графа Шандора, но пока еще безрезультатно. В моей смерти все были так же уверены, как если бы я был расстрелян во дворе Пизинской крепости вместе со своими единомышленниками — Ладиславом Затмаром и твоим отцом, Иштваном Батори!

Это я-то мертвец! Ну, нет, Петер! И я еще докажу им, что я жив!

Петер Батори жадно слушал рассказ доктора. Он был потрясен до глубины души. Юноше казалось, что голос доктора раздается из могилы. Да, это говорил граф Матиас Шандор! Петер был так разительно похож на отца, что обычно столь замкнутый доктор раскрыл ему свою душу. Столько лет он таился от людей, а теперь предстал пред Петером в своем истинном облике. Но граф еще ни словом не обмолвился о том, что Петеру не терпелось узнать, а именно о том, какой ждет от него помощи.

54
{"b":"228051","o":1}