Бывший резидент советской разведки в Брюсселе и Марселе заговорил. Он знал немало и многое рассказал; наивно думать, что все его признания были занесены в гестаповские протоколы — ни одна разведка в мире не захочет выдать своего агента, пока он нужен ей...
В феврале 1943 года Винсенте Сьерра и Маргарет Барча еще в Париже, он на улице Соссэ, она — в тюрьме Фрэн. Вскоре после прибытия из Берлина, где они провели несколько дней, у нее снова начались нервные припадки. Тогда, в сопровождении двух охранников, к ней в камеру приводят Кента.
Маргарет рассказывала:
«Я была некрасива, без макияжа, безумно издергана: сдали нервы». Эсэсовцы, увидевшие, как разрыдался Кент, были поражены. Он бросился перед ними на колени с криком: «Я сделаю все, что вы хотите, только пощадите ее, отпустите».
Пойдем за судьбой бывшего агента Кента, еще раз послушаем исповедь-рассказ Маргарет Барчи, которая героически сражалась за жизнь своего мужа даже в фашистских застенках и фактически спасла его... Она не сможет ничего сказать «о подвигах» Винсенте Сьерра на разведывательном фронте, потому что почти ничего не знала тогда о том, но поведает нам то, о чем ни в своих интервью корреспондентам, ни в воспоминаниях с телеэкрана не захотел рассказать ее бывший возлюбленный Винсенте Сьерра, он же — Анатолий Гуревич.
Вот что написал о ней неугомонный француз Жиль Перро.
«21 июля Маргарет Барча вышла из тюрьмы Фрэн в сопровождении сотрудницы гестапо и вместе с ней села в поезд, отправляющийся в Марсель. В последние дни перед отъездом в камере ее заставляли репетировать роль. Надо было убедить окружающих, что она, так же как и Кент, по-прежнему на свободе... Путешествие прошло без эксцессов, и сразу по возвращении в Париж Маргарет была вознаграждена: вместе с Кентом ее привезли на виллу в Нейи и поместили в комнату номер семь. Кент разместился в восьмом номере. Сначала им разрешали бывать вместе только по воскресеньям, но Маргарет добилась отмены этих ограничений. 12 августа она начала голодную забастовку. Когда пришли узнать, чем она вызвана, Маргарет закричала: «Как? Вы еще смеете спрашивать? Со мной нет мужа, и я без сигарет, а вам, по всем этим вашим документам, должно быть очень хорошо известно, что сегодня мой день рождения!» Ей быстро доставили Кента и пачку сигарет «Голуаз». В другие дни Маргарет почти все время сидела в шезлонге, иногда к ней подходили во время прогулки Треппер или Кац, который тоже находился в Нейи».
В игре с Москвой, затеянной гитлеровской контрразведкой, каждый солист играл свою роль.
Винсенте Сьерра во время одной из прогулок в саду даже сказал Леопольду Трепперу: «Я уверен, что ты на них не работаешь и хочешь их провести...»
И несмотря на то, что тот заверил его, что он ошибается, Кент в своем предположении все-таки оказался прав... Он ничего не знает о том письме — отчете Отто, отправленном по партийному каналу ФКП в Москву через Жюльетту, но подозревает в действиях своего бывшего начальника какой-то подвох, опасный и для себя.
И каждый раз, во время прогулок в саду особняка в Нейи, пристально вглядывается в невозмутимое, внешне очень спокойное лицо Леопольда Треппера, задавая немой вопрос: «С кем ты сейчас? Что задумал?»
Личные амбиции, заносчивый и эгоистический характер, а главное — страх за свою жизнь мешают А.М. Гуревичу сделать первым шаг навстречу Отто, признаться в допущенных ошибках, попросить совета и помощи. Все это выше его сил, и он просто не способен на такой шаг.
Леопольд Треппер слишком хорошо узнал своего бывшего помощника за эти годы, чтобы поверить ему и доверить свои замыслы.
В течение многих недель пребывания в Нейи они встречаются и, не говоря ни слова, расходятся. Каждый сделал свой выбор, каждый идет своим путем.
Нет, совсем не зря билась в истериках в тюремных камерах Блондинками не зря стоял на коленях перед гестаповскими палачами ее муж Винсенте Сьерра...
Бывший советский разведчик выполнил свои обещания, данные зондеркоманде: Москва была далеко, а смерть совсем рядом и уже трогала его своей костлявой рукой.
«Меня и не мучили особенно, — признается он позже в одном из своих интервью. — Стальные наручники, которые не снимали несколько месяцев ни днем, ни ночью, ослепительный электрический свет & камере смертников — не в счет. Больше всего меня поразили и заставили ужаснуться несколько десятков радиограмм, посланных от моего имени в Центр и пришедших ко мне в то время, когда я находился в гестапо...»
В германской контрразведке умели работать со своими жертвами и добивались своего — любой ценой. Не об этом ли предупреждал своего бывшего помощника Леопольд Треппер, пытаясь отправить его в Швейцарию или Алжир?
Радиостанция «Марс» после долгого перерыва снова заговорила из Марселя, но на этот раз не своим, а чужим, «коричневым» голосом...
Резидентура ГРУ Золя занимала особое место среди других разведгрупп накануне нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, она не была затронута провалами, которые произошли в Бельгии, Голландии, Германии, так как не была связана с ними, и в силу военных обстоятельств оказалась законсервированной.
Резидентом парижской группы Золя был Владимир Антонович Озолс, латыш по национальности, бывший офицер латышской армии. Окончив в 1914 году военную академию, он являлся начальником штаба пехотной дивизии, участвовавшей в боях с германскими войсками в годы Первой мировой войны, а после стал начальником армейского штаба латышских стрелков, начальником штаба латвийской армии. В 1921 г. ушел в отставку и жил в Риге. За многолетнюю и упорную борьбу против националистической немецкой политики в Латвии (он являлся редактором газеты «Новый день») был арестован и по решению правительства Ульманиса выслан из страны в 1934 году. Он эмигрировал во Францию, вступил в испанскую республиканскую армию, в чине бригадного генерала участвовал в национально-освободительной войне испанского народа против франкистов. Вернулся во Францию, в 1940 г. Владимир Озолс пришел в советское посольство с просьбой о возвращении в СССР. Но по совету военного атташе остался в Париже.
В своем заявлении Владимир Антонович Озолс писал:
«Я предлагаю все свои силы и знания на работу для пользы нашей Советской Родины и буду работать там и использовать то, что советские власти найдут нужным».
Этот человек был истинным патриотом, обладал высокой культурой, знал несколько иностранных языков, имел немалый военный опыт и знания, необходимые для ведения разведывательной работы. Его предложения по созданию организации были рассмотрены и одобрены Центром, Золя уже в 1941 г. успел создать ядро группы, имевшую связь со своими агентами во Франции и Германии. В июле ему была передана рация для самостоятельной связи с Центром, освоить которую он не успел, и резидентура осталась без контактов с Москвой.
В марте 1943 г. Кент получает из Центра радиограмму с приказом установить связь с резидентом Золя, в которой сообщается его старый адрес и предупреждение — «будьте осторожны. Немцы уже давно заинтересовались им».
Совершенно очевидно, что в Москве еще не знают или еще не могут поверить, что Кент уже перешел на службу в зондеркоманду, но не ошибаются — гестаповцы очень интересуются латышским антифашистом.
Уже в июле они устанавливают адрес, по которому скрывается генерал, — вилла Молитор, 24. И Кент немедленно сообщает Директору о том, что обнаружил В.А. Озолса и, конечно, умалчивает о помощи гестапо. Из Центра приходит еще одна радиограмма с указанием Кенту встретиться с Золя, которая вызывает новый восторг в зондеркоманде и благорасположение к своему агенту.
1 августа 1943 г. эта встреча состоялась в парижском кафе «Дюпон» на площади Терн. Генерал пришел на встречу, ведь у него не было никаких оснований не верить своему собеседнику — «представителю Центра», так как его письмо было подписано знаком «зет», как это было обусловлено на случай восстановления прерванной связи. И ничего не подозревая, а наоборот, радуясь встрече с «коллегой», Владимир Озолс, откровенно рассказывает агенту Кенту о себе, о своей группе. Из окна кафе ему хорошо видны какие-то люди, явно не местные гуляки, а несущие дежурство. Он обращает на них внимание своего собеседника: «Вас очень хорошо охраняют!» Тот, не скрывая самодовольства, подтверждает: «Да, это у нас умеют делать!» Ни намека на то, что рядом с ними — люди гестапо в помещении и на площади вокруг. Ни в ту, первую, ни в другие последующие встречи Кент так и не сказал латышскому генералу ни слова о том, что работает вместе с зондеркомандой.
