С другой стороны — «православие, самодержавие, народность». Главными ценностями здесь становятся те, которые проповедуются главной и контролируемой государством православной конфессией; источник всех благ — рука властителя-самодержца; а оправдание всему — воля послушной пастырю части народа.

Православие было взято государством на вооружение сразу после небольшого скандала, в первые месяцы правления Лукашенко. Тогда Служба контроля президента начала очевидный для всех «накат» на «православный бизнес» Экзархата — вернее, его предприятия «Диакония», имевшего еще со времен Вячеслава Кебича льготы по поставкам спиртного в Беларусь и за ее пределы. На «спиртовой основе» росли православные храмы, в которых священники учили белорусов нравственности и проповедовали здоровый образ жизни.

В это время я по должности курировал в Администрации и структуры гражданского общества, частью которого (очевидно, «по недоразумению») считалась и Церковь. Помню, как раздался телефонный звонок, и бархатный голос Владыки Филарета, Митрополита Минского и Слуцкого, напомнив о нашем знакомстве, вопросил, не будет ли слишком смелым поступком пригласить главу Администрации Леонида Синицына посетить Экзархат и побеседовать, так сказать, о насущном.

Синицын на это приглашение только хмыкнул:

— Генерал!..

— Какой генерал? — не понял я.

— Владыка твой — генерал, не меньше. Точно знает, с кем разговаривать и о чем разговаривать. Позвони и скажи, что завтра будем.

Назавтра мы были в епархии, розоватого камня здание которой по форме напоминает митрополичью митру.

Владыка Филарет был радушен, держался традиционно непринужденно, но с осознанием собственной значимости. Шел пост, посему закусывать пришлось исключительно семужкой, качество приготовления которой было выше всяких похвал. За скромной трапезой обо всем и договорились. Синицын пообещал походатайствовать за Церковь Божию перед земным владыкой.

«Накат» на «Диаконию» был, таким образом, остановлен, и отношения Лукашенко с Православной церковью с той поры стали приятными и взаимными.

Православие, рисковавшее проиграть в Беларуси битву за новые поколения верующих гораздо более активному католичеству и особенно прекрасно адаптированным к новым условиям протестантским конфессиям, очень нуждалось в государственной поддержке. Но за такую поддержку следовало платить — и Владыка Филарет оказался встроенным в определенную иерархическую систему, что, как мы помним, и привело его на трибуну первого Всебелорусского народного собрания, где ему пришлось выступать с речью в поддержку режима.

Разумеется, Филарет хорошо осознавал, ради чего он пошел на этот публичный позор и вообще на дружбу с Лукашенко. Все больше золоченых куполов православных храмов возносилось в небо, все больше пожертвований получали дома милосердия, построенные по благословению Владыки. Благотворители понимали, что поддержка православия в Беларуси — дело, угодное не только Богу, но и Президенту294.

Православие пользовалось мощной финансовой и политической поддержкой. Так, появилась новая редакция закона о свободе вероисповеданий, напрямую ущемлявшая интересы протестантизма, который, как и католичество, исторически конкурировал с православием на этой территории. Православие было признано главной конфессией страны. Не случайно речь зашла и о преподавании основ православия в средней школе.

Александру Лукашенко это обеспечило «право» в дни христианских праздников, стоя в православной церкви, оказываться рядом с амвоном и даже произносить с него небольшие речи. Хотя сам он в Бога не слишком верит:

«Мы пробовали выработать национальную идею. Ничего не получилось. И я предложил — давайте вернемся к христианским ценностям. Сам я два раза хожу в церковь, поддерживаю ее. Хотя если выступаю публично, признаюсь, что атеист. Меня Митрополит Филарет не раз просил: "Вы уж на людях в атеизме не признавайтесь"»295.

Но на практике именно такая линия поведения — с отрицанием уже существующего и общепринятого Бога — свойственна всем основателям новых религий. Каждый из них в душе — атеист, ощущающий себя равным Богу.

«В итоге сегодня наша государственная идеология построена на трех китах — православие, самодержавие и, разумеется, народность, — говорит Петр Кравченко. — Конечно, они преломляются в Беларуси в особые категории, но суть остается традиционной. Выстраивается идеология "светской монархии". Правда, еще без института наследования, но очень напоминающая монархию. Это уже не просто авторитаризм. Это по существу близко к тому, чтобы объявить себя уже божеством. Осталось буквально несколько шагов».

Мир, построенный Александром Лукашенко, управляется из единого центра, которым, разумеется, является он сам. Он назначает зарплаты чиновникам, банкирам, генералам и редакторам. Он вмешивается в дела любого предприятия, включая частные. Он распоряжается всем, от правил торговли на рынках до погодных условий.

Во время одного из транслировавшихся на всю страну совещаний по проведению уборочной, когда председатель Брестского облисполкома Владимир Заломай попытался оправдать отставание в уборке плохими погодными условиями, президент возмутился:

— Заладил — дождь, дождь! Вы ведь просили дождя? Вот тебе дождь!

Так Господь Бог, вероятно, должен был бы осадить запутавшегося в просьбах смертного.

А один из преемников Заломая на посту главы Брестской области, Константин Сумар, вскоре и вовсе поставит Лукашенко выше Всевышнего, о чем и заявит во время селекторного совещания 2004 года. Когда он начал традиционно жаловаться на засуху, президент сказал ему:

— Что ты мне жалуешься? Я ведь не Бог!

И услышал в ответ:

— Вы — выше…

Первыми помощниками в делах «обожествления» всегда были литераторы-борзописцы, готовые воспеть народного кумира.

Говорит публицист Евгений Будинас: «Удивительно, что Лукашенко не понадобилась поддержка писателей. Хотя бы тех из них, кто в "совковые" времена пресмыкался даже перед абсолютными уродцами во власти, унижался, прогибался — ради минутных благ, госпремий, престижных квартир. И власть чаще всего шла им навстречу. Вожди советского строя искренне верили, что найти общий язык с писателями для них все-таки важно. А Лукашенко сразу продемонстрировал, что готов и может обойтись без них».

На самом деле Лукашенко не то чтобы не хотел, он просто не мог найти общий язык с писателями, которых он не понимал, да и не знал. Зато он сразу понял, что в споре с тем же Белорусским народным фронтом писатели поддерживают не его, а БНФ. За белорусский язык сражаются, национальную символику требуют вернуть и сдаваться не собираются.

Не остался незамеченным и откровенный скептицизм писателей, вообще интеллигенции относительно его деяний. Скептики — те, кто не верит и не хочет верить в истинную ценность достигнутого — всегда помеха. А поскольку чаще всего скептиком является интеллигент, то закономерно, что «творческие личности» сразу оказалась в списке тех, с кем следовало «разобраться».

Разобраться означает или повернуть в свою сторону и использовать, или уничтожить. Или хотя бы сломать, заставив признать свою ничтожность.

«У него торгашеский подход к интеллигенции: служите мне — я буду платить. Он же прямо известным писателям говорил:

— Или вы работаете на государство и на меня — и тогда у вас будут журналы, будут высокие гонорары, тогда за каждый печатный лист вы будете получать, как в старое время. Тогда будут почетные звания, сохранится собственность, будут дотации вашему дому творчества "Ислочь". Получалось так: служите — тогда да, не будете — пеняйте на себя, но жизнь вам медом не покажется!»296.