Шурик через минуту очнулся, но было ясно, что ему необходимо отлежаться перед тем, как мы продолжили бы свой путь. И тут загорелый мужик, назвавшийся Николай Василичем, предложил свою помощь. И действительно, он устроил нас на ночлег к одной незамужней женщине, то есть Ирине Ивановне, в соседней деревушке, откуда и сам был родом.

А вообще, Шурик — настырный парень. И когда я у него бутылку водки из рук вышиб, которую он как раз откупорить собирался, думаете, он так сразу с ней и расстался?! Так нет, он попытался поймать ее на лету, но из-за своей неловкости лишь подтолкнул, чем придал ее полету ненужную траекторию, и бутылка угодила в стакан, который держал в руках Аркаша. Стакан опрокинулся и горячий чай вылился Аркаше на ноги, отчего он завопил благим матом и подпрыгнул так, что головой ударился о верхнюю полку, на которой лежал Хобыч. И это неудивительно после того, что произошло с его ногами.

Получилось как. Аркаша решил попариться в баньке, которую Василич любезно протопил для Шурика, чтобы тот отмылся от грязи, в которой его свинья изваляла, и когда он действительно отмылся и освободил баньку, Аркаша его тут же и сменил, и, первым делом, после того как Василич залил бак по новой, стал сливать грязную воду — его так Василич научил, объяснив, что, после того как воду в бак залил, в нем вся ржавчина поднимается, и первую шайку нужно слить, а уж дальше пошла бы чистая вода, — и когда полная шайка ржавой воды набралась, Аркаша кран закрутил и поднял шайку, чтобы во двор выплеснуть, а она у него в руках сыграла, и весь ржавый кипяток ему на ноги вылился, и он поднял такой ор, что даже Василич не выдержал и после того, как Ира обложила Аркаше обваренные ноги сырым картофелем, попросил Хобыча, чтобы тот налил ему стакан.

Да ну чего вы возмущаетесь?! Я непонятно рассказываю?! Путано?! Как про что?! Да вы сами-то слушаете или что?! Я ж говорю. Я лежал на верхней полке и наблюдал за людьми, суетившимися вокруг лошади на соседней платформе у поезда, который ехал тоже в Москву, и мы его пропускали, потому что он из более дальнего места следовал, а наш поезд дернуло, и я слетел вместе с матрасом, и налетел на Хобыча, а он хотел мне помочь, да лучше б не помогал, потому что успел ухватить только матрас, а я дальше полетел, но уже без матраса, и головой ударился о Борькину голову, которому и без того плохо было, поскольку он воспаление легких подхватил, пока на Витькином коне разъезжал, а ногами я вышиб бутылку водки из рук Шурика, который попытался поймать ее, а вместо этого только подтолкнул в сторону Аркаши, и у того стакан с горячим чаем опрокинулся прямо на ноги, а он их еще до этого у Василича ошпарил, а я после этого грудью об столик угодил — очень больно, между прочим, — и от этого удара меня опрокинуло навзничь, и я упал на спину на пол и увидел, как на меня сверху рюкзак падает — слава богу, в нем только книги остались, их-то мы постеснялись, а все остальное у Иры оставили, чтоб она Сергею передала, поскольку до него-то мы так и не доехали: после того, как Шурика из милиции вызволили, сразу назад в Москву подались. Вот. Ну, естественно, все обалдели от моего пируэта! А Хобыч с Шуриком, которым меньше всех от меня досталось, кинулись мне помогать. Толик спрыгнул сверху и со словами «Подняли бревнышко!» наклонился, чтобы помочь мне встать. А я это «подняли бревнышко» когда услышал, как заору:

— Не надо! Сам поднимусь! — потому что сразу вспомнил, как мы в ту сторону ехали.

Получилось как. Мы решили навестить Серегу все вместе, впятером. И поэтому заняли целиком одно купе, плюс койку в соседнем. Когда проходили в вагон, Шурик шел последним; ему было тяжело, поскольку он тащил рюкзак, в который мы сложили двадцать килограмм тушенки и огромный трехтомник «Эротическое искусство эпохи Возрождения». Ему-то и досталась койка в соседнем купе. Его попутчиками оказались три мужика: один, уже мертвецки пьяный, спал на верхней полке, а его друзья сидели рядышком на нижней. Они нам сразу же показались немного странными. От них так разило перегаром, как будто они выпили цистерну спирта, но при этом они были то ли трезвыми, то ли протрезвевшими — скорее второе, потому что, судя по тому, как были измяты и испачканы их серые костюмы, мужики побывали в передрягах, в которые вряд ли полезли б на ясную голову. К тому же они были чем-то сильно обескуражены, наверное, тем, что третий товарищ так эгоистично покинул их компанию.

Впрочем, Шурик томился с ними недолго. Хобыч — единственный, у кого хватило на это сил, — взгромоздил тяжеленный рюкзак на антресоль, и мы все собрались в нашем купе.

— Как я буду там спать?! От них так воняет! — сетовал Шурик, откупоривая первую бутылку.

Едва мы пропустили по одной, в купе постучали. Борька, сидевший ближе всех к выходу, открыл дверь. В проеме появились две физиономии проспиртованных, но пока не пьяных соседей Шурика.

— Слышь, мужики, вы это, того, если этот проснется, скажите, что мы в вагон-ресторан пошли, — попросили они.

— Хорошо-хорошо, — пообещал Шурик, и они ушли.

Мы выпили еще по одной, и неожиданно поезд сильно тряхнуло, и из соседнего купе донесся страшный грохот.

— Кажется, рюкзак свалился, — произнес я.

— Пойду проверю, — с этими словами Шурик вышел.

Через секунду он примчался назад, чрезвычайно взволнованный, причитая на ходу:

— Хобыч, Хобыч, скорей, посмотри, что там случилось!

Вот так в нашей компании всегда было: все знали, что от Хобыча вреда будет больше, чем пользы, но чуть что — звали его на помощь! Потому что он никогда не терялся и в экстремальных ситуациях делал хоть что-нибудь. И в ту поездку, нужно сказать, Шурику изрядно досталось, хотя один раз Хобыч действительно его выручил.

Получилось как. Рыжий Виктор, оскорбленный тем, что ему дали по морде, обозвали безлошадником и усомнились в том, что в его пороховницах есть порох, зарядил-таки ружье и пошел разбираться с нами. Он еще издали начал целиться в Хобыча, но сзади на него напал Шурик, который обошел всю деревню и, не найдя Борьку, возвращался спокойно назад, как вдруг прямо перед ним выскочил со своего двора Виктор и пошел в нашу сторону, на ходу направив на нас ружье. А мы, ничего не замечая, стояли у калитки, гипотетически рассуждая о том, куда запропастился Шурик. Наш разговор прервал выстрел. От неожиданности мы даже присели. А когда оглянулись — увидели рыжего с Шуриком. Они громко матерились, вырывая ружье друг у друга. На шум из Иркиного дома выскочили милиционеры. Не дожидаясь их вмешательства, мы бросились разнимать Шурика с Виктором, но пока мы до них добежали, ружье выстрелило еще раз. Послышался звон разбитого стекла, и мы увидели, что выстрел пришелся прямо в проблесковый маяк милицейского «уазика».

Виктора и Шурика прямо на этом «уазике» увезли в отделение. А мы с Хобычем поехали следом на «запорожце» Кузьмича. Потом я стоял перед отделением милиции и надеялся, что Толику и впрямь удастся договориться и замять это дело. И на этот раз Хобыч не оплошал.

Старший лейтенант Анисимов, спрятав пятьсот рублей в задний карман, заявил, что готов поверить в то, что ни у Шурика, ни тем более у Виктора, действительно, и в мыслях не было покушаться на представителей закона, если только ему пояснят, как отчитаться перед начальством за разбитый маяк? Однако Хобыч, который целых три года проучился на втором курсе Московского автодорожного института, взялся решить и эту проблему. Он подробно изложил свою версию, но участкового она не устроила.

— Это бред, — коротко буркнул он, — такого быть не может.

— Ладно, — кивнул Толик, будто бы согласившись с мнением милиционера, и включил настольную лампу.

— Это еще зачем? — недовольно проворчал Анисимов.

— Пускай погорит, — убедительно ответил Толик и достал бутылку водки. — Давай выпьем пока.

— Не откажусь, — торжественно объявил участковый, как будто кто-либо в этом сомневался.