Нужно заметить, что я тогда не растерялся и принял правильное решение.

— Сходи в наше купе, позови сюда Хобыча, — приказал я Аллочке…

Теперь вы понимаете, почему я сразу вспомнил о Борьке, когда услышал этот оклик «Эй, москали, вы коня моего увели?»

Мы с Хобычем обернулись и увидели мужика в грязной одежде у поваленного забора, рыжая голова которого и золотые шары, покачивавшиеся на ветру, были похожи на солнечную систему, нарисованную в учебнике по астрономии.

— Какого еще коня?! На хрена он нам сдался?! — воскликнул Толик.

— На хрена-а-а? — протянул незнакомец и заорал как сумасшедший. — Куда коня дел, ядрить твою налево?

— Ядри свою и лучше направо, — спокойно ответил Хобыч. — Ну посуди сам, любезный, зачем нам нужен твой конь?

— Я те покажу любезного! Отдавай коня сию минуту! Щас за ружьем пойду! Видел я, как вы вчера Иркину свинью гоняли!

— Да не брали… — начал говорить я.

Но меня перебил Толик:

— Слушай, мужик, — повысил он голос, — здесь твоего коня нет, и мы его не уводили! Так что пойди и проспись.

— А ты че на меня орешь?! Я те хряпало-то заткну! — пуще прежнего возмутился незнакомец.

Тогда Хобыч подошел к нему, ухватил его за шкирку, притянул к себе и, сказав:

— Пшел вон отсюда! — оттолкнул незнакомца и добавил вслед: — Может, у тебя и не было коня?

— Как это не было?! — завопил мужик, вынужденно пятясь и спотыкаясь о доски.

— Рыжий, дай выпить! — заверещал ему вслед Василич; эту фразу он монотонно повторял на протяжении всей свары, но на него никто не обращал внимания.

Незнакомец удалялся, то и дело оборачиваясь и ругаясь:

— Щас ружье принесу, посмотрим — кто кого! Украли коня, ядрить твою налево! И говорят, что у меня коня не было! У меня всегда конь был, у отца моего конь был и у деда конь был! Коня не было!

— Интересно, а где все ж-таки Борька? — спросил я.

На крыльце появилась Ирина.

— Что за шум? Чего тут Витька орал? — спросила она.

— Говорит, что мы коня его увели, — объяснил Хобыч.

— Очумел что ли? — вскинула брови Ира.

— Мать, — жалобно простонал Василич, увидев хозяйку, — найди что-нибудь, помру ж, елки зеленые!

Следом за нею на крыльцо приковылял Аркаша и вышел Шурик. Последний стыдливо избегал взгляда хозяйки. При свете у него обнаружилась ссадина на правой щеке, которую он, видимо, приобрел, скатываясь с лестницы.

— Доброе утро, — сказал Аркаша, который даже вспотел, пока сумел выйти на улицу. — Кто орал?

— Да был тут один, — ответил я и спросил: — А Борька-то где?

— А что, здесь его нет? — спросил в ответ Шурик.

— Мы не видели, — произнес я. — Ир, ты Борьку не видела?

— А он разве выходил? — удивилась хозяйка.

— Да ладно тебе, — окликнул меня Хобыч. — Никуда он не денется. Давай-ка лучше пока что заборчик на место поставим.

— Да уж поставьте! — откликнулась Ира.

— Петровна, может, найдешь чего-нибудь! Ей-богу ж, помру, елки зеленые! — вновь завыл Василич.

— Какая я тебе Петровна?! Давай к своей дуй! Нечего тут сидеть! — приказала ему хозяйка.

— Да ты что, не понимаешь? Она же мне выпить не даст! — отчаянно закричал Василич.

— Так и я не дам, — отрезала Ира и пошла в дом.

— Петровна-а-а-а, — завыл вслед мужик. — То есть, тьфу ты, твою мать! Иваннна-а-а-а!

Мы с Толиком занялись починкой забора, а Василич томился рядом, клянчил деньги на выпивку и стыдил нас за то, что мы испугались его жены и потому отказывали ему. А мне покоя не давало отсутствие нашего друга, Борьки. Хобыч несколько раз повторил, чтоб я не тревожился и не сеял панику. Но, после того как мы поставили поваленный давеча свиньею забор, как рыжий Витька пришел со здоровенным дрыном поинтересоваться насчет пропавшего коня и огрел этим дрыном Василича, попросившего на водку, за что получил от обидевшегося Василича обрезком доски по физиономии, и, размазав кровь, пошедшую носом, отправился за ружьем, как Василич, пострадавший из-за нас, получил-таки от меня сто рублей и умчался с неким Кузьмичом на «запорожце», как Ирина приготовила вкусный завтрак и мы аппетитно поели прямо во дворе на свежем воздухе, а Борька за все это время так и не объявился, Хобыч тоже забеспокоился, не случилось ли чего с нашим товарищем? Тогда Шурик, — которого наша веселая хозяюшка затретировала окончательно, пожаловавшись на то, что ей было печально минувшей ночью, а он, неблагодарный, так и не пришел скрасить ее одиночество, — отправился побродить по деревне в надежде, что Борька затесался случайно к кому-нибудь в гости; мы остались переваривать завтрак, строить предположения и теряться в догадках по поводу исчезновения нашего товарища.

— Когда же вы к своему Сергею-то поедете? — спросила Ира.

— Намек поняли, — отрапортовал Хобыч. — Вот Борьку найдем и поедем.

— Да нет, мне-то что? Гостите сколько душе угодно. Я даже вот что думаю: Аркадию-то лучше у меня остаться, а на обратном пути вы его заберете. А то куда ему с такими ногами-то?

— Ну, уж какие Бог дал, — буркнул я.

В этот момент со стороны восстановленного забора раздался крик:

— Эй, москаль, выходи! Разговор есть!

Мы обернулись и увидели рыжего Виктора. Он топтался возле калитки с ружьем в руках.

— Витька, да ты что, с ума сошел?! — завизжала Ирина, вскочив со скамьи.

Она намеревалась ринуться навстречу непрошеному гостю, но Хобыч перехватил ее за руку и удержал на месте. Виктор, воодушевленный произведенным эффектом, раззадорился пуще прежнего.

— Выходи, москаль! Разговор есть! — повторил он грозно и потряс над головой двустволкой.

— Ой, батюшки! — всхлипнула женщина.

— Спокойно, Маша, я Дубровский, — заявил Хобыч, удерживая Ирину от новых попыток вырваться и броситься навстречу Виктору.

Я сидел молча и не знал, что предпринять. Все надежды оставались на Хобыча. Было очевидно, что и рыжего Виктора, размахивавшего ружьем и злорадно кричавшего: «Выходи, разговор есть!», интересовал главным образом Толик, который стал воплощением ненавидимого глубокопровинциальной ненавистью «москаля». Я, да наверно, и все остальные понимали, что если бы Виктор начал стрелять, то в нас попал бы разве что случайно, поскольку метил бы в Толика, габариты которого к тому же позволяли не попасть в него и впрямь, если только случайно. Следует сказать, что судьба, видимо, хотела отметить внешность Хобыча соответствующей фамилией, и если б не поскупилась, был бы он не Хоботовым, а Слоновым. В общем, если в него стрелять, то в десяточку попадешь наугад, не промахнешься. Всем остальным за свою жизнь можно было не опасаться. Но с другой стороны, нельзя же спокойно сидеть и смотреть, как кто-то стреляет в твоего друга!

Аркадий неожиданно встал из-за стола.

— Аркаша, куда тебе с такими ногами-то! — завизжала Ира и, на этот раз вырвавшись, повисла у Аркадия на шее.

— Выходи, москаль, хорош за Иркину юбку прятаться! — кричал из-за забора Виктор, который хотя и лез на рожон, но, что было странно для русского человека, имел представление о частной собственности и не нарушал ее.

Воспользовавшись тем, что обо мне забыли, я выбрался из-за стола, намереваясь скрыться за углом дома, чтобы обойти рыжего со спины.

— Любезный, — отвечал тем временем Хобыч, — оставил бы ты нас в покое, а то и без того голова болит после вчерашнего самогона.

— Ты что, морда москальская! — завопил в ответ Виктор. — Самогон он, вишь, пил! А я что, по-твоему, вчера куриный помет на димедроле глотал?! Ты что, морда, думаешь, у меня на бутылку нет?!

Я понял, что теперь мы мирно точно не разойдемся, потому что Виктор, как нормальный незлопамятный мужик пережил бы то, что у него украли коня, а самому дали по физиономии, но оставить без внимания такого оскорбления, безусловно, не мог. И хотя Хобыч ничего такого не имел в виду, но рыжий понял его однозначно: мол, хвалился москаль, что сам самогон пил, а у него — в смысле, у Виктора — на это денег нет, и по этой причине он не иначе как пил настойку димедрола на курином помете.